Мелочи цензурного быта
(посвящается o_proskurin)
Рысаками мы, конечно, никогда не были. Это факт. Но лестницы точно были пологие и то, что надо, то стояло (у кого положено, в натуре). Не то, что нынешнее племя.
Помните ли Вы, любезнейший О.А., издательство «Рыба» на ул. Горького? Почему «Рыба» - пусть молодежь догадывается, а мы умолчим (а вот и не потому, что там познавался нами первейший профессиональный навык - сдача рыбы и ее разрыбление, процесс, блистательно описанный ААИТ). И «Памятные книжные даты» (ПКД), наверное, помните. Переставляя всякое барахло на подпотолочные полки и дыша пылью веков, заглянула я недавно в сохранившиеся у меня выпуски и кого только там среди авторов ни увидела: знаменитых педагогов и виднейших мыслителей, профессоров российских и американских наук, директоров архивов и редакторов крупнейших газет, а также пьянь привокзальную (1), члена президентского совета (1) и даже министра (1). То есть это все потом, а тогда это были, по большей части, начинающие историки-филологи, которым хотелось подработать и сказать свое «хрю-хрю» (звучало частенько «и-и»). И мы с Вами тоже там были, а что текло по усам, того уж и не упомнишь.
Именно в ПКД ознакомилась я впервые с цензурными забавами. Шел грозный 1984 год, покойный царь (К.У.Черненко) еще Россией со славой правил. Для ПКД-1985 будущий оксфордский проф. А.З., составлявший раздел отечественной литературы, заказал мне статейку про «Три повести» Н.Ф.Павлова (1835), каковую я и сбацала с присущим молодости легкомыслием. Сей милый распутник вышел у меня завзятым антисоветчиком, что незамедлительно просекла бдительная редакция. Однако, заведующая оной редакцией Тамара Владимировна Громова, будучи тайной либералкой, решилась все же текст принять и послать его по инстанциям - авось пронесет. Не пронесло. Уж не знаю, Главлит или вышестоящее издательское начальство были тому виною, но статья вернулась исчерканной и с неопровержимым вердиктом «Исключить». Особливо вышестоящим не понравился вольтерьянский пассаж, заимствованный мною у кн. Вяземского:
При Павлове (Николае Филипповиче) говорили об общественных делах и о том, что не должно разглашать их недостатки и погрешности. «Сору из избы выносить не должно»,- кто-то заметил. «Хороша же будет изба,- возразил Павлов,- если никогда из нее сору не выносить».
Бесспорно, заключенная здесь язвительная мудрость применима к любому периоду российского бытия, но я так и не поняла, почему неоднократно публикованная шутка должна была лишить меня заслуженного гонорара.
Через пару лет, когда ветры Перестройки уже овевали просторы СССР, цензурный карандаш снова коснулся моего сочинения. На сей раз жертвою оказался Павел Васильевич Анненков, писатель вполне благонамеренный и даже не пьющий. Признаюсь, схалтурила я - вместо юбилейного очерка сотворила архивный коллаж с комментарием: фрагменты, не вошедшие в «Парижские письма», письмо ПВА к А.И.Тургеневу (1843), цитаты из дневника последнего о знакомстве с молодым соотечественником и т.п. Обуреваемая публикаторским азартом, неосторожно приплела я и журнальную запись Анненкова о знакомстве с Жуковским в Дюссельдорфе, не видя в нем никаких тайных стрел. Расслабилась, дурочка. Враз порезали мне мои архивные красоты. Но на сей раз не полностью - убрали один лишь абзац с характеристикой старого поэта:
Одухотворенное, уразумленное statu quo в политическом отношении и теплота душевная в религиозном - вот Жуковский. Его понятие о самодержавии благородны, о необходимости его для России - почтенны, о беде разъединения с отечеством - верны, о вере, оберегаемой сердцем - тоже прекрасны
Эх, сегодня-то у меня, может, все остальное вычеркнули б, а за сей отрывок получила бы я от патриархии благодарность в приказе. Вот и дарю его теперь всем любителям патриотической духовности. Вместе с адресом: РО ИРЛИ, № 5743/XXXб-33, л. 84об.
Да, нонеча свобода у нас. Любовь без цензуры, а митинги без черемухи. Скучно как-то.
Рысаками мы, конечно, никогда не были. Это факт. Но лестницы точно были пологие и то, что надо, то стояло (у кого положено, в натуре). Не то, что нынешнее племя.
Помните ли Вы, любезнейший О.А., издательство «Рыба» на ул. Горького? Почему «Рыба» - пусть молодежь догадывается, а мы умолчим (а вот и не потому, что там познавался нами первейший профессиональный навык - сдача рыбы и ее разрыбление, процесс, блистательно описанный ААИТ). И «Памятные книжные даты» (ПКД), наверное, помните. Переставляя всякое барахло на подпотолочные полки и дыша пылью веков, заглянула я недавно в сохранившиеся у меня выпуски и кого только там среди авторов ни увидела: знаменитых педагогов и виднейших мыслителей, профессоров российских и американских наук, директоров архивов и редакторов крупнейших газет, а также пьянь привокзальную (1), члена президентского совета (1) и даже министра (1). То есть это все потом, а тогда это были, по большей части, начинающие историки-филологи, которым хотелось подработать и сказать свое «хрю-хрю» (звучало частенько «и-и»). И мы с Вами тоже там были, а что текло по усам, того уж и не упомнишь.
Именно в ПКД ознакомилась я впервые с цензурными забавами. Шел грозный 1984 год, покойный царь (К.У.Черненко) еще Россией со славой правил. Для ПКД-1985 будущий оксфордский проф. А.З., составлявший раздел отечественной литературы, заказал мне статейку про «Три повести» Н.Ф.Павлова (1835), каковую я и сбацала с присущим молодости легкомыслием. Сей милый распутник вышел у меня завзятым антисоветчиком, что незамедлительно просекла бдительная редакция. Однако, заведующая оной редакцией Тамара Владимировна Громова, будучи тайной либералкой, решилась все же текст принять и послать его по инстанциям - авось пронесет. Не пронесло. Уж не знаю, Главлит или вышестоящее издательское начальство были тому виною, но статья вернулась исчерканной и с неопровержимым вердиктом «Исключить». Особливо вышестоящим не понравился вольтерьянский пассаж, заимствованный мною у кн. Вяземского:
При Павлове (Николае Филипповиче) говорили об общественных делах и о том, что не должно разглашать их недостатки и погрешности. «Сору из избы выносить не должно»,- кто-то заметил. «Хороша же будет изба,- возразил Павлов,- если никогда из нее сору не выносить».
Бесспорно, заключенная здесь язвительная мудрость применима к любому периоду российского бытия, но я так и не поняла, почему неоднократно публикованная шутка должна была лишить меня заслуженного гонорара.
Через пару лет, когда ветры Перестройки уже овевали просторы СССР, цензурный карандаш снова коснулся моего сочинения. На сей раз жертвою оказался Павел Васильевич Анненков, писатель вполне благонамеренный и даже не пьющий. Признаюсь, схалтурила я - вместо юбилейного очерка сотворила архивный коллаж с комментарием: фрагменты, не вошедшие в «Парижские письма», письмо ПВА к А.И.Тургеневу (1843), цитаты из дневника последнего о знакомстве с молодым соотечественником и т.п. Обуреваемая публикаторским азартом, неосторожно приплела я и журнальную запись Анненкова о знакомстве с Жуковским в Дюссельдорфе, не видя в нем никаких тайных стрел. Расслабилась, дурочка. Враз порезали мне мои архивные красоты. Но на сей раз не полностью - убрали один лишь абзац с характеристикой старого поэта:
Одухотворенное, уразумленное statu quo в политическом отношении и теплота душевная в религиозном - вот Жуковский. Его понятие о самодержавии благородны, о необходимости его для России - почтенны, о беде разъединения с отечеством - верны, о вере, оберегаемой сердцем - тоже прекрасны
Эх, сегодня-то у меня, может, все остальное вычеркнули б, а за сей отрывок получила бы я от патриархии благодарность в приказе. Вот и дарю его теперь всем любителям патриотической духовности. Вместе с адресом: РО ИРЛИ, № 5743/XXXб-33, л. 84об.
Да, нонеча свобода у нас. Любовь без цензуры, а митинги без черемухи. Скучно как-то.