Моя школа.
Мне пришлось сменить немало из-за переездов.
.
.
.
.
.
.
Я пошел в школу рано, поэтому как правило оказывался младшим в классе. В первых-вторых
классах было более-менее спокойно, и проблема взаимоотношений меня не сильно тревожила, но с
четвертого класса я отправился в школу со счастливым номером 13, с так называемым музыкальным
уклоном.
Сначала я поступил в обычный класс, но вскоре после этого перевелся в музыкальный. Музыкальный
класс состоял из 25 человек, 20 из которых были девочками. Кроме него было еще две параллели
человек по 25, в которых процент девочек был существенно меньше. Мне хотелось играть на гитаре, или
на эстрадной ударной установке, но директор отделения заявил моим родителям, что "с такими данными
нужно играть только на смычковых струнных инструментах, нельзя терять такой талант". Я отнесся к
своему новому роду деятельности более чем прохладно.
Злоключения начались после того, как в один чудный момент, на день учителя, во время классного
часа наша престарелая руководительница вызвала меня с вопросом "Кому ты благодарен за то, что тебя
научили читать и писать?". Естественно, этот риторический вопрос подразумевал единственную возможную
форму ответа, но я не владел искусством наглой лести, а потому честно ответил, что я благодарен своим
родителям (я был научен читать и писать задолго до первого визита в школу). Это было большой ошибкой.
С тех пор она смаковала эти мои слова с маниакальным постоянством, стоило мне только сделать что-то
не очень успешно. Я пишу левой рукой - это стало для нее, а после и для всего класса предметом насмешек
и издевательств. Мой почерк (впрочем, не такой уж и плохой) разбирался буквально по каждому штриху и не
приведи бог, чтобы отыскался один хоть немного отличный от прописи. В результате я научился довольно
быстро писать от руки печатными буквами. Очки, которые окулист выписал мне для постоянного ношения я
снял и не ношу по сей день - ей хватило ума высмеивать во мне даже это.
Через некоторое время руководителем нашего класса назначили молоденькую выпускницу педагогического
института. Отношения с ней были много лучше, но проблема была в другом - она попросту не справлялась
со своими обязанностями из-за отсутствия опыта. А преподанный заслуженным учителем урок создания изгое
в был уже усвоен моими одноклассниками "на отлично". Когда мне было лет 13, я закурил - как оказалось, я был
первым в классе, кому пришла в голову эта глупая идея. Я вовсе не подначивал никого к этому, не бравировал
тем что курю, однако после того, как закурили одноклассники, причиной этого стали считать меня.
А еще у нас была чудесная "завуч по воспитательной работе" (уж не знаю - как правильно писать первое
слово). Она с большим удовольствием выпускала стенную газету, в которой клеймила позором всех хулиганов
и разгильдяев нашей школы. Один выпуск я помню как сейчас - на листе А3 была наклеена пачка L&M и красной
гуашью был выведен заголовок: "Наши курцы". Я занимал первое место этого почетного списка. Потом ей пришла
еще более замечательная идея - она создала "Группу риска", в которую входили все неблагонадежные, по ее
мнению, ученики нашей школы. Однажды она отловила моего младшего брата, который пришел в школу встретить
меня после урока. Она отвела его в сторону и проникновенно глядя в глаза поведала ему: "Твой брат стоит на
первом месте в группе риска. А знаешь, что это значит? Он в любой момент может совершить преступление."
Интересно, для чего она сообщала это девятилетнему ребенку?
Стоит отметить, что мои интересы в то время больше склонялись к изучению неорганической химии, биологии
морских млекопитающих и компьютерам. Конечно я хулиганил и по-своему пакостил в школе - топил уборные,
затыкая раковины тряпками, взрывал петарды в унитазе и жег занавески - но тяги к воровству, дракам и разбою,
в отличие от моих одноклассников и людей из параллелей я не испытывал, если не принимать в расчет обычных
случаев, случающихся с большинством людей во время прохождения определенных этапов становления личности.
В стычках со школьниками я часто бывал бит - во время школы я получил около пяти сотрясений мозга. При
этом экстремальным спортом я не увлекался. Жестокость детей, оставшихся без должного родительского
воспитания, проводивших целые дни за боевиками и игрой в драки на приставках потрясает меня до сих пор.
На подобные случаи в нашей школе закрывали глаза. В нашем классе учился индивид, который на моей памяти неоднократно отправлял однокашников в больницу на "скорой" прямо с занятий - на уроках физкультуры кидал
камни через будку от трансформатора, попадая в голову одноклассницам, бил девушек дверями и ногами в живот, отрабатывая приемы. Поразительно, но максимальным наказанием за подобное поведение был очередной разговор
с участием родителей и директора. Подобные "ходки", само собой, никого не пугали и ни к чему не приводили -
виновник гордился ими и насмехался над происходящим, покуривая на крыльце школы..
Как правило, на уроках у нас была масса свободного времени - учителя часто отлучались по своим делам,
предоставляя нам свободу заниматься чем попало. Обычно все протекало довольно спокойно, но иногда
происходили разные занятные вещи, вроде массовых потасовок или издевательств, жертвой которых
доводилось становиться и мне. Например, ради смеха девушек долго и методично изводили, дергая за волосы,
отнимали личные вещи, пачкали фломастерами одежду - в общем, издевались как умели. Парням иногда везло
еще меньше - об руку зазевавшегося могли, например, остудить раскаленную докрасна зажигалку. В один из
таких "прекрасных моментов" мое терпение лопнуло. Собеседники никак не хотели внимать моим уговорам и
оставить меня в покое, а работу, на создание которой я потратил вечер дома и доделывал на уроке просто
порвали у меня перед носом. Я сорвался и в порыве ярости,вонзил в руку того самого индивида короткие
острые ножницы для резки бумаги. Лезвия вошли по винт. Удивительно, после этого меня некоторое время
вообще не трогали, а происшествие даже осталось неизвестным для учителей. Уж не знаю, как была
перевязана рана - индивид исчез с урока и появился только на следующий день.
Однажды на перемене я повздорил с девочкой. Она была крупнее меня и любила подраться поэтому в стычке
мне сулило немногое. Получив пару тычков, я убрался восвояси и был готов забыть о досадной неудаче, но на
мою беду кто-то сообщил об этом учительнице по предмету "изобразительное искусство". Она подозвала меня
к себе и на глазах всего класса экспрессивно "изобразила" экспромтом - отхлестала меня пощечинами. Было
устроено разбирательство, она приходила к нам домой и просила прощения, я попросил директора не лишать
ее места работы..
Воровство цвело - потрошение портфелей и курток в гардеробе происходило ежедневно. Как правило, при этом
куртки обрывали с вешалок и вытирали о них ноги - поэтому многие, несмотря на запреты, носили одежду с собой.
Если кто-то докладывал о пропаже учителям - производилось дознание с досмотром личных вещей, но толку от
этого не было никакого. Стоит ли говорить, что каждое подобное событие всегда правдами или неправдами
пытались приписать мне. Однажды, будучи дежурным, я отнес наш классный журнал после последнего урока в
учительскую и отправился домой. На следующий день меня ожидал разговор с участковым. Беседа шла
непринужденно и на редкость приятно.. Поразительно, что участковому хватало времени и желания заниматься пресловутым журналом, а вот на торговлю марихуаной, которую активно вели старшеклассники едва ли не на
входе в школу, свой взор он не обратил - это процветало не один год. Вообще, милиция в нашей школе бывала
довольно часто, но акции, похоже, имели по большей части демонстративный характер. Однажды я видел, как
двое в форме пинками катили кого-то из старших учеников по полу коридора к выходу.
Отношения со старшеклассниками у нас не клеились. В лучшем случае нас никто не трогал, а в худшем они
устраивали некоторым, имевшим неосторожность попасться к ним в неподходящий момент, настоящую
экзекуцию. Портфелем играли в футбол, пока содержимое не разлеталось по всему школьному коридору.
Шапку любили смывать в унитаз. Деньги и ценности обычно забирали, если таковые попадали в поле их зрения.
Однажды один мудила преследовал меня и вымогал деньги около месяца, после того как однажды забрал у меня
доллар. Когда угрозы переросли в побои, пришлось обратиться в милицию. Удивительно, но в этом случае меры
были приняты. Оказалось, что он и ранее разбойничал среди других детей из младших классов.
Однажды я видел, как курившие возле школы старшеклассники подозвали двух моих знакомых. Ясно, что ничего
хорошего эта встреча не сулила, но убежать они тоже не смогли бы. Пришлось подойти. Завязался короткий
разговор. Потом один из стоявших старших нагнулся к малолетке и вырвал что-то у него из рук. Наверное, это
была купюра. Малой пытался было что-то возразить. В ответ на это старший наклонился, взял его за горло и
плюнул ему прямо в лицо, после чего резко развернул и дал пинка...
Печальна и довольно показательна судьба многих из тех, кто учился в старших с нами классах: кто-то утонул
в ванне, кто-то сел в тюрьму, совершив по пьянке групповое изнасилование и убийство проходившей мимо
незнакомой женщины, а некоторых я видел, собирающими пустые бутылки. Единицы из них смогли хотя бы не
опуститься до самого дна. Конечно же, я не считаю, что в этом была виновата наша школа, но все же полагаю,
что и она сыграла вполне определенную роль. Впоследствии, через месяц-другой мне стало известно, что
журнал украли мои одноклассники, сожгли его в лесу,а остатки утопили подо льдом в ближайшей канаве.
Участковый тогда отпустил меня за недостаточностью улик, но поставил на учет, что только добавило мне
уголовного флера в глазах общественности.
Не лучше обстояли дела и в нашем музыкальном отделении. Здесь как нигде была выражена грань между
успевающими учениками и посредственностями, поощрялось высмеивание, соперничество и ерничество.
К счастью, мне удалось получить справку от отоларинголога, поэтому я смог избежать унижения и не посещать
два раза в неделю хор, а также не пел на других уроках. У нас была чудесная учительница сольфеджио. От
ее крика закладывало уши - громкий, прокуренный низкий, но пронзительный голос этой женщины я помню до
сих пор. Она была некрасива, несчастлива, очкаста и стервозна. За малейшую провинность, а часто и за ошибки
она била указкой по пальцам. Естественно, пальцы после этого тряслись еще больше, поэтому сыграть нужный доминантсептаккорд было еще сложнее. Иногда дети пели заикаясь. Своих же - только девочек - она лелеяла и разговаривала с ними тихим, елейнейшим голосом.
Вообще, криков нам хватало на многих уроках. Большинство учителей кричали не задумываясь, при любом
малейшем раздражении. Историк давал указкой затрещины, но, как правило, за дело. Например за то, что
как-то раз один гений из нашего класса поздравил его с 8 марта. Историк был высоким усатым дядькой и
всегда носил костюм. Еще был преподаватель по одному из нелюбимых мной языков, явно недавний
выпускник института. Похоже, он чувствовал мою неприязнь к своему предмету, поэтому на каждом
уроке норовил вызвать меня и унизить, в конце концов поставив очередную двойку. Почему-то мои
родители так и не удосужились избавить меня от изучения этого мертвого и ненужного мне языка несмотря
на мои многочисленные просьбы и то, что это на самом деле было вполне возможно. Я мстил ему своими
сочинениями, в которых описывал прочитанные интересные мне книги, не входящие в курс школьной
программы. Стоит отдать ему должное - в этих случаях он поступал по-джентльменски, ставя мне "двойку"
за содержание, но отдельно и справедливо оценивая грамматику. Впрочем, я не очень хорошо знал правила
того языка. Физкультурник кроме крика часто также применял физические наказания - затрещины, захваты
за волосы и удары ногой по зад были самым обычным делом. Трудовик частенько замахивался, но никогда
не бил. "Щас как... Что яички квадратными станут" - приговаривал он в такие моменты. В последние годы
он все чаще был на уроках выпившим и его клонило в сон. Мне было его жаль. Будучи моложе, он увлекался авиа-моделизмом, участвовал в соревнованиях. У него даже была кордовая модель самолета с маленьким
пульсирующим воздушно-реактивным двигателем, изготовленным им в школьной мастерской. В нашу
бытность учениками, эта модель уже висела, покрываясь пылью, под потолком его кладовой, а позже
как-то постепенно сломалась и исчезла неизвестно куда.
Сколько я не пытаюсь вспомнить хоть одно светлое чувство, испытанное к учителям нашей школы,
единственное, что приходит на ум - это та самая жалость и грусть. Все хорошее, которого, впрочем, было
немного, попросту утонуло в иле того огромного озера злости, черствости, безразличия и наплевательского
отношения, царивших в нашей школе.
Единственным учителем школы, с которым я был в хороших отношениях, был мой учитель по специальности -
примерно в середине учебы я вынужден был перевестись в другое музыкальное отделение. Одинокий,
обрусевший немец, ценитель камерной музыки, естественно, разделявший мой интерес к немецкой культуре
и языку, скромный, странный и немного заикающийся... Иногда после уроков он играл для меня на кларнете.
Несмотря на начавшую проступать седину, он был молод душой и в хорошем расположении духа не прочь был
пошутить. За все время учебы он ни разу не позволил себе прикрикнуть на меня. Его уроки были светлой
минутой отдыха от реалий этого безумного гетто.
В последние годы своей учебы я настолько устал от школы, что посещал только те уроки, которые выбирал сам.
Остальные предметы я осваивал самостоятельно. В конце четверти я приходил и отвечал по предметам, чтобы
избежать неаттестации. В восьмом классе я окончательно потерял надежду на то, что что-то может измениться.
Если бы это была учеба... Дело ведь было в том, что большую часть времени и энергии приходилось бесполезно
тратить на выяснения отношений со всеми обитателями этого глупого, ограниченного мирка. Кончилось тем, что
я надавил на родителей, забрал документы из школы и в последствии закончил все остальные классы экстерном - возвращаться, пусть и в другую школу, у меня не было ни сил, ни желания.
.
.
.
.
.
.
Я пошел в школу рано, поэтому как правило оказывался младшим в классе. В первых-вторых
классах было более-менее спокойно, и проблема взаимоотношений меня не сильно тревожила, но с
четвертого класса я отправился в школу со счастливым номером 13, с так называемым музыкальным
уклоном.
Сначала я поступил в обычный класс, но вскоре после этого перевелся в музыкальный. Музыкальный
класс состоял из 25 человек, 20 из которых были девочками. Кроме него было еще две параллели
человек по 25, в которых процент девочек был существенно меньше. Мне хотелось играть на гитаре, или
на эстрадной ударной установке, но директор отделения заявил моим родителям, что "с такими данными
нужно играть только на смычковых струнных инструментах, нельзя терять такой талант". Я отнесся к
своему новому роду деятельности более чем прохладно.
Злоключения начались после того, как в один чудный момент, на день учителя, во время классного
часа наша престарелая руководительница вызвала меня с вопросом "Кому ты благодарен за то, что тебя
научили читать и писать?". Естественно, этот риторический вопрос подразумевал единственную возможную
форму ответа, но я не владел искусством наглой лести, а потому честно ответил, что я благодарен своим
родителям (я был научен читать и писать задолго до первого визита в школу). Это было большой ошибкой.
С тех пор она смаковала эти мои слова с маниакальным постоянством, стоило мне только сделать что-то
не очень успешно. Я пишу левой рукой - это стало для нее, а после и для всего класса предметом насмешек
и издевательств. Мой почерк (впрочем, не такой уж и плохой) разбирался буквально по каждому штриху и не
приведи бог, чтобы отыскался один хоть немного отличный от прописи. В результате я научился довольно
быстро писать от руки печатными буквами. Очки, которые окулист выписал мне для постоянного ношения я
снял и не ношу по сей день - ей хватило ума высмеивать во мне даже это.
Через некоторое время руководителем нашего класса назначили молоденькую выпускницу педагогического
института. Отношения с ней были много лучше, но проблема была в другом - она попросту не справлялась
со своими обязанностями из-за отсутствия опыта. А преподанный заслуженным учителем урок создания изгое
в был уже усвоен моими одноклассниками "на отлично". Когда мне было лет 13, я закурил - как оказалось, я был
первым в классе, кому пришла в голову эта глупая идея. Я вовсе не подначивал никого к этому, не бравировал
тем что курю, однако после того, как закурили одноклассники, причиной этого стали считать меня.
А еще у нас была чудесная "завуч по воспитательной работе" (уж не знаю - как правильно писать первое
слово). Она с большим удовольствием выпускала стенную газету, в которой клеймила позором всех хулиганов
и разгильдяев нашей школы. Один выпуск я помню как сейчас - на листе А3 была наклеена пачка L&M и красной
гуашью был выведен заголовок: "Наши курцы". Я занимал первое место этого почетного списка. Потом ей пришла
еще более замечательная идея - она создала "Группу риска", в которую входили все неблагонадежные, по ее
мнению, ученики нашей школы. Однажды она отловила моего младшего брата, который пришел в школу встретить
меня после урока. Она отвела его в сторону и проникновенно глядя в глаза поведала ему: "Твой брат стоит на
первом месте в группе риска. А знаешь, что это значит? Он в любой момент может совершить преступление."
Интересно, для чего она сообщала это девятилетнему ребенку?
Стоит отметить, что мои интересы в то время больше склонялись к изучению неорганической химии, биологии
морских млекопитающих и компьютерам. Конечно я хулиганил и по-своему пакостил в школе - топил уборные,
затыкая раковины тряпками, взрывал петарды в унитазе и жег занавески - но тяги к воровству, дракам и разбою,
в отличие от моих одноклассников и людей из параллелей я не испытывал, если не принимать в расчет обычных
случаев, случающихся с большинством людей во время прохождения определенных этапов становления личности.
В стычках со школьниками я часто бывал бит - во время школы я получил около пяти сотрясений мозга. При
этом экстремальным спортом я не увлекался. Жестокость детей, оставшихся без должного родительского
воспитания, проводивших целые дни за боевиками и игрой в драки на приставках потрясает меня до сих пор.
На подобные случаи в нашей школе закрывали глаза. В нашем классе учился индивид, который на моей памяти неоднократно отправлял однокашников в больницу на "скорой" прямо с занятий - на уроках физкультуры кидал
камни через будку от трансформатора, попадая в голову одноклассницам, бил девушек дверями и ногами в живот, отрабатывая приемы. Поразительно, но максимальным наказанием за подобное поведение был очередной разговор
с участием родителей и директора. Подобные "ходки", само собой, никого не пугали и ни к чему не приводили -
виновник гордился ими и насмехался над происходящим, покуривая на крыльце школы..
Как правило, на уроках у нас была масса свободного времени - учителя часто отлучались по своим делам,
предоставляя нам свободу заниматься чем попало. Обычно все протекало довольно спокойно, но иногда
происходили разные занятные вещи, вроде массовых потасовок или издевательств, жертвой которых
доводилось становиться и мне. Например, ради смеха девушек долго и методично изводили, дергая за волосы,
отнимали личные вещи, пачкали фломастерами одежду - в общем, издевались как умели. Парням иногда везло
еще меньше - об руку зазевавшегося могли, например, остудить раскаленную докрасна зажигалку. В один из
таких "прекрасных моментов" мое терпение лопнуло. Собеседники никак не хотели внимать моим уговорам и
оставить меня в покое, а работу, на создание которой я потратил вечер дома и доделывал на уроке просто
порвали у меня перед носом. Я сорвался и в порыве ярости,вонзил в руку того самого индивида короткие
острые ножницы для резки бумаги. Лезвия вошли по винт. Удивительно, после этого меня некоторое время
вообще не трогали, а происшествие даже осталось неизвестным для учителей. Уж не знаю, как была
перевязана рана - индивид исчез с урока и появился только на следующий день.
Однажды на перемене я повздорил с девочкой. Она была крупнее меня и любила подраться поэтому в стычке
мне сулило немногое. Получив пару тычков, я убрался восвояси и был готов забыть о досадной неудаче, но на
мою беду кто-то сообщил об этом учительнице по предмету "изобразительное искусство". Она подозвала меня
к себе и на глазах всего класса экспрессивно "изобразила" экспромтом - отхлестала меня пощечинами. Было
устроено разбирательство, она приходила к нам домой и просила прощения, я попросил директора не лишать
ее места работы..
Воровство цвело - потрошение портфелей и курток в гардеробе происходило ежедневно. Как правило, при этом
куртки обрывали с вешалок и вытирали о них ноги - поэтому многие, несмотря на запреты, носили одежду с собой.
Если кто-то докладывал о пропаже учителям - производилось дознание с досмотром личных вещей, но толку от
этого не было никакого. Стоит ли говорить, что каждое подобное событие всегда правдами или неправдами
пытались приписать мне. Однажды, будучи дежурным, я отнес наш классный журнал после последнего урока в
учительскую и отправился домой. На следующий день меня ожидал разговор с участковым. Беседа шла
непринужденно и на редкость приятно.. Поразительно, что участковому хватало времени и желания заниматься пресловутым журналом, а вот на торговлю марихуаной, которую активно вели старшеклассники едва ли не на
входе в школу, свой взор он не обратил - это процветало не один год. Вообще, милиция в нашей школе бывала
довольно часто, но акции, похоже, имели по большей части демонстративный характер. Однажды я видел, как
двое в форме пинками катили кого-то из старших учеников по полу коридора к выходу.
Отношения со старшеклассниками у нас не клеились. В лучшем случае нас никто не трогал, а в худшем они
устраивали некоторым, имевшим неосторожность попасться к ним в неподходящий момент, настоящую
экзекуцию. Портфелем играли в футбол, пока содержимое не разлеталось по всему школьному коридору.
Шапку любили смывать в унитаз. Деньги и ценности обычно забирали, если таковые попадали в поле их зрения.
Однажды один мудила преследовал меня и вымогал деньги около месяца, после того как однажды забрал у меня
доллар. Когда угрозы переросли в побои, пришлось обратиться в милицию. Удивительно, но в этом случае меры
были приняты. Оказалось, что он и ранее разбойничал среди других детей из младших классов.
Однажды я видел, как курившие возле школы старшеклассники подозвали двух моих знакомых. Ясно, что ничего
хорошего эта встреча не сулила, но убежать они тоже не смогли бы. Пришлось подойти. Завязался короткий
разговор. Потом один из стоявших старших нагнулся к малолетке и вырвал что-то у него из рук. Наверное, это
была купюра. Малой пытался было что-то возразить. В ответ на это старший наклонился, взял его за горло и
плюнул ему прямо в лицо, после чего резко развернул и дал пинка...
Печальна и довольно показательна судьба многих из тех, кто учился в старших с нами классах: кто-то утонул
в ванне, кто-то сел в тюрьму, совершив по пьянке групповое изнасилование и убийство проходившей мимо
незнакомой женщины, а некоторых я видел, собирающими пустые бутылки. Единицы из них смогли хотя бы не
опуститься до самого дна. Конечно же, я не считаю, что в этом была виновата наша школа, но все же полагаю,
что и она сыграла вполне определенную роль. Впоследствии, через месяц-другой мне стало известно, что
журнал украли мои одноклассники, сожгли его в лесу,а остатки утопили подо льдом в ближайшей канаве.
Участковый тогда отпустил меня за недостаточностью улик, но поставил на учет, что только добавило мне
уголовного флера в глазах общественности.
Не лучше обстояли дела и в нашем музыкальном отделении. Здесь как нигде была выражена грань между
успевающими учениками и посредственностями, поощрялось высмеивание, соперничество и ерничество.
К счастью, мне удалось получить справку от отоларинголога, поэтому я смог избежать унижения и не посещать
два раза в неделю хор, а также не пел на других уроках. У нас была чудесная учительница сольфеджио. От
ее крика закладывало уши - громкий, прокуренный низкий, но пронзительный голос этой женщины я помню до
сих пор. Она была некрасива, несчастлива, очкаста и стервозна. За малейшую провинность, а часто и за ошибки
она била указкой по пальцам. Естественно, пальцы после этого тряслись еще больше, поэтому сыграть нужный доминантсептаккорд было еще сложнее. Иногда дети пели заикаясь. Своих же - только девочек - она лелеяла и разговаривала с ними тихим, елейнейшим голосом.
Вообще, криков нам хватало на многих уроках. Большинство учителей кричали не задумываясь, при любом
малейшем раздражении. Историк давал указкой затрещины, но, как правило, за дело. Например за то, что
как-то раз один гений из нашего класса поздравил его с 8 марта. Историк был высоким усатым дядькой и
всегда носил костюм. Еще был преподаватель по одному из нелюбимых мной языков, явно недавний
выпускник института. Похоже, он чувствовал мою неприязнь к своему предмету, поэтому на каждом
уроке норовил вызвать меня и унизить, в конце концов поставив очередную двойку. Почему-то мои
родители так и не удосужились избавить меня от изучения этого мертвого и ненужного мне языка несмотря
на мои многочисленные просьбы и то, что это на самом деле было вполне возможно. Я мстил ему своими
сочинениями, в которых описывал прочитанные интересные мне книги, не входящие в курс школьной
программы. Стоит отдать ему должное - в этих случаях он поступал по-джентльменски, ставя мне "двойку"
за содержание, но отдельно и справедливо оценивая грамматику. Впрочем, я не очень хорошо знал правила
того языка. Физкультурник кроме крика часто также применял физические наказания - затрещины, захваты
за волосы и удары ногой по зад были самым обычным делом. Трудовик частенько замахивался, но никогда
не бил. "Щас как... Что яички квадратными станут" - приговаривал он в такие моменты. В последние годы
он все чаще был на уроках выпившим и его клонило в сон. Мне было его жаль. Будучи моложе, он увлекался авиа-моделизмом, участвовал в соревнованиях. У него даже была кордовая модель самолета с маленьким
пульсирующим воздушно-реактивным двигателем, изготовленным им в школьной мастерской. В нашу
бытность учениками, эта модель уже висела, покрываясь пылью, под потолком его кладовой, а позже
как-то постепенно сломалась и исчезла неизвестно куда.
Сколько я не пытаюсь вспомнить хоть одно светлое чувство, испытанное к учителям нашей школы,
единственное, что приходит на ум - это та самая жалость и грусть. Все хорошее, которого, впрочем, было
немного, попросту утонуло в иле того огромного озера злости, черствости, безразличия и наплевательского
отношения, царивших в нашей школе.
Единственным учителем школы, с которым я был в хороших отношениях, был мой учитель по специальности -
примерно в середине учебы я вынужден был перевестись в другое музыкальное отделение. Одинокий,
обрусевший немец, ценитель камерной музыки, естественно, разделявший мой интерес к немецкой культуре
и языку, скромный, странный и немного заикающийся... Иногда после уроков он играл для меня на кларнете.
Несмотря на начавшую проступать седину, он был молод душой и в хорошем расположении духа не прочь был
пошутить. За все время учебы он ни разу не позволил себе прикрикнуть на меня. Его уроки были светлой
минутой отдыха от реалий этого безумного гетто.
В последние годы своей учебы я настолько устал от школы, что посещал только те уроки, которые выбирал сам.
Остальные предметы я осваивал самостоятельно. В конце четверти я приходил и отвечал по предметам, чтобы
избежать неаттестации. В восьмом классе я окончательно потерял надежду на то, что что-то может измениться.
Если бы это была учеба... Дело ведь было в том, что большую часть времени и энергии приходилось бесполезно
тратить на выяснения отношений со всеми обитателями этого глупого, ограниченного мирка. Кончилось тем, что
я надавил на родителей, забрал документы из школы и в последствии закончил все остальные классы экстерном - возвращаться, пусть и в другую школу, у меня не было ни сил, ни желания.