6 гвоздичек с ленточкой
- 6 гвоздик, пожалуйста.
- Ленточкой перевязать? Есть «Вечная память»
- Давайте без ленточек
Я не хожу на митинги и похороны, ни на какие митинги и ни на какие похороны. Я не хожу с ребенком в места, где много людей. Трясет целый день. Чувствую, что если не схожу, то не успокоюсь. Мне туда надо.
Сажаю Тимошу в рюкзак на живот, с ним можно и пешком, но так спокойнее. Достаю из машины гвоздики, иду. Боже, как трогательно, глаза блестят от слез, с ребеночком, с цветочками. Замечаю, как умильно улыбаются собравшиеся.
Подхожу ближе, людей вокруг уже немного. Мужчина протягивает мне свечку - хотите свечку? Хочу.
- Петь, подсними еще - корреспондент командует оператору. Извините, но уж очень колоритно вы выглядите.
Оператор наводит на нас с Тимошей объектив - хороший кадр. Вот только свечка потухла, руки заняты, никак не могу ее зажечь. Оператор подходит с зажигалкой, потом возвращается к камере. Стою, жду, чтобы успел подснять. Стараюсь выглядеть естественно скорбящей.
Наверное, уже можно класть цветы. Хочется встать на колени, но если встану, то задерется куртка и попа будет голой. Кто-нибудь еще захочет снять женщину с ребенком, возлагающую цветы. А у нее полуголая попа. Нехорошо. Нагибаюсь, придерживая куртку рукой, кладу цветы.
- Девушка, можно с вами поговорить?
- Да, конечно.
- Девушка, можете дать комментарий для Первого канала?
Вокруг меня стоят друзья журналисты из каких-то менее крутых, чем Первый, СМИ. Они без красивых деток в рюкзаках, и вообще не такие трогательные. Так что, наверное, Первый канал их комментарий не так хочет, как мой.
- Извините, не могу дать комментарий для Первого канала.
- Почему?
- Извините, ничего личного, но Первому каналу комментарий давать не хочу.
Замечаю, что горящая свечка до сих пор в руке, а Тимоша пытается до нее дотянуться и задуть. Мама задул, задул! - говорит он совсем громко. И я почему-то радуюсь! Он это очень искренне говорит. А я сюда как раз за искренностью приехала, но она из меня никак не выходит.
И тут меня накрывает бешенство. И дальше думать о себе в других терминах, нежели чем «кусок неискреннего говна» я уже не могу. Нашла место, чтобы выяснять отношения с госканалами! Да чем я отличаюсь от Немцова с Яшиным, стоящих рядом и раздающих здесь интервью про «вотставкупутина»? Что, Тоня, захотелось, как британке какой-нибудь придти возложить цветы к Букингемскому дворцу в память о Диане. Типа европейская такая сознательность и солидарность. И чтобы потом в газетах написали о том, что вот и в Москве люди нормальные живут, смотрите, даже с детьми приходят.
А что касается «стихийного митинга памяти» - как называют уже это событие. Знаете, из трех слов только одно верное. Meeting. У нас обычно meetings в том же составе почти каждый вечер после работы в кафе на Никитском проходят, лица те же, не больше не меньше - одни журналисты да блогеры. Тошно.
Гвоздики надо было, конечно, с ленточкой покупать. И чтобы большими золотыми буквами так: Мы скорбим и помним!
- Ленточкой перевязать? Есть «Вечная память»
- Давайте без ленточек
Я не хожу на митинги и похороны, ни на какие митинги и ни на какие похороны. Я не хожу с ребенком в места, где много людей. Трясет целый день. Чувствую, что если не схожу, то не успокоюсь. Мне туда надо.
Сажаю Тимошу в рюкзак на живот, с ним можно и пешком, но так спокойнее. Достаю из машины гвоздики, иду. Боже, как трогательно, глаза блестят от слез, с ребеночком, с цветочками. Замечаю, как умильно улыбаются собравшиеся.
Подхожу ближе, людей вокруг уже немного. Мужчина протягивает мне свечку - хотите свечку? Хочу.
- Петь, подсними еще - корреспондент командует оператору. Извините, но уж очень колоритно вы выглядите.
Оператор наводит на нас с Тимошей объектив - хороший кадр. Вот только свечка потухла, руки заняты, никак не могу ее зажечь. Оператор подходит с зажигалкой, потом возвращается к камере. Стою, жду, чтобы успел подснять. Стараюсь выглядеть естественно скорбящей.
Наверное, уже можно класть цветы. Хочется встать на колени, но если встану, то задерется куртка и попа будет голой. Кто-нибудь еще захочет снять женщину с ребенком, возлагающую цветы. А у нее полуголая попа. Нехорошо. Нагибаюсь, придерживая куртку рукой, кладу цветы.
- Девушка, можно с вами поговорить?
- Да, конечно.
- Девушка, можете дать комментарий для Первого канала?
Вокруг меня стоят друзья журналисты из каких-то менее крутых, чем Первый, СМИ. Они без красивых деток в рюкзаках, и вообще не такие трогательные. Так что, наверное, Первый канал их комментарий не так хочет, как мой.
- Извините, не могу дать комментарий для Первого канала.
- Почему?
- Извините, ничего личного, но Первому каналу комментарий давать не хочу.
Замечаю, что горящая свечка до сих пор в руке, а Тимоша пытается до нее дотянуться и задуть. Мама задул, задул! - говорит он совсем громко. И я почему-то радуюсь! Он это очень искренне говорит. А я сюда как раз за искренностью приехала, но она из меня никак не выходит.
И тут меня накрывает бешенство. И дальше думать о себе в других терминах, нежели чем «кусок неискреннего говна» я уже не могу. Нашла место, чтобы выяснять отношения с госканалами! Да чем я отличаюсь от Немцова с Яшиным, стоящих рядом и раздающих здесь интервью про «вотставкупутина»? Что, Тоня, захотелось, как британке какой-нибудь придти возложить цветы к Букингемскому дворцу в память о Диане. Типа европейская такая сознательность и солидарность. И чтобы потом в газетах написали о том, что вот и в Москве люди нормальные живут, смотрите, даже с детьми приходят.
А что касается «стихийного митинга памяти» - как называют уже это событие. Знаете, из трех слов только одно верное. Meeting. У нас обычно meetings в том же составе почти каждый вечер после работы в кафе на Никитском проходят, лица те же, не больше не меньше - одни журналисты да блогеры. Тошно.
Гвоздики надо было, конечно, с ленточкой покупать. И чтобы большими золотыми буквами так: Мы скорбим и помним!