про шрам
Выбеленная и истончавшая за зимум кожа к марту начинает выдавать исторический материал в виде проявления старых шрамов, давно забытых ушибов, следов укусов. Этот укус рядом с локтем и так никогда не загладился окончательно, но и воспаляется каждый год. Может быть, потому что был вырван кусок плоти и деформировался рельеф мышцы, а может быть, потому что организм уступает мольбам памяти, желающей иметь осязаемые артефакты, возвращающие в отрадные времена.
Утро было морозное, пасмурное, Катишна не хотела работать в упряжи на этих глупых шумных праздниках, не хотела шлею, не хотела седелку, не хотела сдуваться, не хотела рептух, не хотела выводиться. Вернее, рептух-то потрепать хотела, но чтоб из дому не выходить. Она и сама удивилась тому, что тяпнула, как раньше, броском крокодила, с мгновенным вырыванием куска из об'екта нападения. Через три кофты одна другой шерстяней. Кофты не пострадали, а по рукаву потекло. Кажется, ее наругали тогда. А ей хоть бы хны, но передо мной ей было стыдно, давно ведь оставила она крокодильство, особо проявленное в первое лето, когда все локти были обгрызаны, а ни следа не осталось, как и от той борьбы с дикой стихией, перевшей напролом, выносившей с манежа, вносившей в денник. Но, в конце концов, притерлись, притерпелись, и стоило появиться у денников, как раздавалось радостное хрюканье. Ну и отношение к поводу у обеих стало многогранное, с пониманием упряжного всенаоборота. От дикой необузданности остались, пожалуй, одни разносы в лесу галопом, не разбирая пути, главное, чтоб лететь! Да охотничий инстинкт - переть на спущенных собак и ершиться на лису. В одиночку мы в лесу только рысили. А в сопровождении наших сорвиголов приходилось проноситься по одной чудной знаменской аллее, выныривая из коридора в зарослях ближе к мосту. А уж раздухаривши, ничего другого не оставалось, как еле сдерживаемой рысью наматывать фигуры прямо по лесной некоси. А рядом был Халиф, всегда готовый, посоревновавшись неравно в скорости, подрезать и остановить, а рядом была Павишна, в любой момент галопа готовая забыть о всаднике, дороге, смене и пойти всех делать по какой-то старой лидерской привычке. По тем же тропинкам мы бродили с Додо, но это другая история, другой вид раны, и если сразу и об этом вспоминать, сердце может не выдержать. Потому что, в отличие от не исчезающих, но и не беспокоящих шрамов, есть такие роднички в душе, которые лучше не бередить, ибо они содержат воспоминания, состояния, ощущения столь отрадные, что можно не вынести одного сознания их неповторимости. Слово НИКОГДА возвращается к марту, прорастая из тех же шрамов, из которых тянется живой мост в прошлое. Ностальгия... тоска ли по себе самому?.. по тем, кого больше не увидеть... НИКОГДА.
Утро было морозное, пасмурное, Катишна не хотела работать в упряжи на этих глупых шумных праздниках, не хотела шлею, не хотела седелку, не хотела сдуваться, не хотела рептух, не хотела выводиться. Вернее, рептух-то потрепать хотела, но чтоб из дому не выходить. Она и сама удивилась тому, что тяпнула, как раньше, броском крокодила, с мгновенным вырыванием куска из об'екта нападения. Через три кофты одна другой шерстяней. Кофты не пострадали, а по рукаву потекло. Кажется, ее наругали тогда. А ей хоть бы хны, но передо мной ей было стыдно, давно ведь оставила она крокодильство, особо проявленное в первое лето, когда все локти были обгрызаны, а ни следа не осталось, как и от той борьбы с дикой стихией, перевшей напролом, выносившей с манежа, вносившей в денник. Но, в конце концов, притерлись, притерпелись, и стоило появиться у денников, как раздавалось радостное хрюканье. Ну и отношение к поводу у обеих стало многогранное, с пониманием упряжного всенаоборота. От дикой необузданности остались, пожалуй, одни разносы в лесу галопом, не разбирая пути, главное, чтоб лететь! Да охотничий инстинкт - переть на спущенных собак и ершиться на лису. В одиночку мы в лесу только рысили. А в сопровождении наших сорвиголов приходилось проноситься по одной чудной знаменской аллее, выныривая из коридора в зарослях ближе к мосту. А уж раздухаривши, ничего другого не оставалось, как еле сдерживаемой рысью наматывать фигуры прямо по лесной некоси. А рядом был Халиф, всегда готовый, посоревновавшись неравно в скорости, подрезать и остановить, а рядом была Павишна, в любой момент галопа готовая забыть о всаднике, дороге, смене и пойти всех делать по какой-то старой лидерской привычке. По тем же тропинкам мы бродили с Додо, но это другая история, другой вид раны, и если сразу и об этом вспоминать, сердце может не выдержать. Потому что, в отличие от не исчезающих, но и не беспокоящих шрамов, есть такие роднички в душе, которые лучше не бередить, ибо они содержат воспоминания, состояния, ощущения столь отрадные, что можно не вынести одного сознания их неповторимости. Слово НИКОГДА возвращается к марту, прорастая из тех же шрамов, из которых тянется живой мост в прошлое. Ностальгия... тоска ли по себе самому?.. по тем, кого больше не увидеть... НИКОГДА.