Сердце дури, часть 2.3

[tourelle]

…из которой становится понятно, что основная задача министерства юстиции - обсуждать, кто с кем спит, а собака Робеспьера и активист Лежандр в некоторых случаях вполне взаимозаменяемы.

Акт IV

Дантон становится министром юстиции во Временном правительстве и назначает Фабра и Демулена своими секретарями, а последнего - ещё и хранителем печатей.

Демулен (сам себе). Ух как я сейчас напишу домой! Ух как отец наконец-то поймёт, что его сын - гений!.. а, чёрт. Ничего он не поймёт, я его знаю. Будет думать, кому я подлизнул, чтобы получить чин. Короче, не быть мне сыном маминой подруги.

Габриэль (Дантону). Хранителем печатей? Камиля? А разве анекдот про «один сломал, другой потерял» не о нём придумали?

Дантон (игнорируя жену, Робеспьеру). Вы мне поможете?

Робеспьер. Буду рад стараться.

Дантон. Прекрасно! Так, значит, вы примете министерский пост?

Робеспьер. Что угодно, только не это.

Дантон (в сторону). Ах ты ж хитрая задница! Понимаешь же, что я тебе роль серого кардинала предлагаю, а не портфель! Ты перетрудишься, что ли? (Робеспьеру.) А, простите, я не знал, что вы в новой Коммуне так надрываетесь, что ещё и министерство не потянете.

Робеспьер (очень искренним тоном). Спасибо за понимание.

Дантон. Давно хотел спросить: куда вы намерены деть семейство Капетов? (В сторону.) У вас же в Коммуне других забот нет.

Робеспьер. Вариантов немного. Один - содержать их во дворце министерства юстиции…

Дантон. Ну да, ну да, пошёл я… на чердак. Не успел занять пост - уже из собственного кабинета выселяют!

Робеспьер. А я сразу сказал, что вы будете против. Второй вариант - в старой башне Тампля.

Дантон. С детьми? Всю жизнь прожившими во дворце? В каземат? А вы знаете толк в садизме.

Робеспьер. Ну… они смогут гулять в саду… может, им захочется завести собачку… (Поворачивается к четвёртой стене.) Мадам Мантель, я всё понимаю, право художника на домысел, но это действительно жесто…

Автор. Раз всё понимаешь, не отвлекайся и шпарь дальше по тексту. Мне надо, чтобы эту идею высказал и оправдал ты, а чья она была на самом деле, мне фиолетово. И читателю будет фиолетово.

Робеспьер тяжко вздыхает.

Дантон. Ладно, договаривайтесь со своей совестью без меня, а у нас и других проблем хватает. Нам надо что-то делать с роялистами и переполненными тюрьмами.

Робеспьер. Вы о тех, кого мы арестовали на прошлой неделе? Если они обвиняемые, то их надо судить - но я не понимаю, за что.

Дантон. Вас что, на этом вашем юрфаке Сорбонны не учили докапываться до столба? За то, что отстали от жизни. Трибунал найдёт, что им пришить. Кстати, о трибунале: судьёй будете?

Робеспьер (в сторону). Надо этот разговор сворачивать, иначе, не дай бог, я отсюда уйду главой Парижского общества за права левшей, гасконцев, брюнетов и танцовщиц! (Непринуждённым тоном.) Вы сказали «выборы»? Верно, выборы, я и забыл. Как бы нам не допустить возвращения бриссотинцев?

Дантон (восхищённо цокнув языком, но не решившись комментировать). Мы с ними договоримся.

Робеспьер. Но это же будет преступлением! С ними нельзя иметь никаких дел! Это же которые «Хватит кормить Прованс!»… ах, нет, которые «Живёшь в Лангедоке - учи окситанский»! Они хотят расколоть нацию - тогда Франция не устоит перед Евро…

Дантон. Так, стоп. (Незримо присутствующий в сцене Масляков лучезарно улыбается и качает головой.) Сначала они у вас хотели развязать войну, теперь хотят её проиграть. Вы что, клоните к тому, что федералисты - агенты австрияков? Какие ваши доказательства?

Робеспьер. Доказательства?.. Будут. По крайней мере я постараюсь. (Ещё более непринуждённо.) А что будем делать с герцогом Орлеанским?

Дантон. Может, продавим его кандидатуру в новое Национальное собрание? В конце концов, человек старался…

Робеспьер. Только в Национальный конвент. Наигрались мы уже в эти собрания. И школьников надо пожалеть, им же это всё потом учить. Путаться в созывах будут.

Дантон. А Марата? Хотя бы в Коммуну возьмёте? А то бродит как неприкаянный…

Робеспьер. Возьмём. И в Конвент тоже. Хотя, конечно, люди скажут, что он слишком радикален, но нам и такие депутаты нужны…

Дантон. Времена такие. Переломный момент, не баран накашлял.

Робеспьер начинает лихорадочно рыться в карманах.

Дантон. НЕЕЕЕЕТ!

Робеспьер (наконец-то извлекает из кармана всё то же распятие). НО С НАМИ БОГ, И ПОЭТОМУ МЫ ВЫГРЕБЕМ!

Дантон. Хорошо. Если Бог с нами, то почему он нам вооружения не подкинет? У нас война идёт, так-то.

Робеспьер (выпадая из мессианского экстаза, как последний пассажир из уже не закрывающихся дверей автобуса). Я её не хотел.

Дантон. Вот вас австрияки не спросили, хотите вы или нет. Как недальновидно с их стороны.

Робеспьер (мрачно). А Дюмурье скоро пойдёт против нас. И Дийон тоже. У меня чуйка.

Демулен (незримо присутствующий вообще-то во всех сценах книги, но в этой - особенно). Э, что за плагиат? Вообще-то чуйка здесь у меня!

Дантон. А как же презумпция невиновности? Правительство имеет право рассчитывать на верность своих генералов, пока они не докажут обратного.

Робеспьер. Правительство - это что-то на старорежимном. Выжреволюционер, Дантон! Должны понимать, что в переломные времена глаз да глаз нужен за каждым.

Дантон (в сторону). «Глаз да глаз» - это как? Убивать по первому чиху? Не в его стиле, но чёрт его знает, что он имеет в виду… (Робеспьеру.) Давайте попробуем дипломатию. Пока я на своём посту, я буду сдерживать Англию, но когда я сложу полномочия…

Робеспьер. Вы знаете, у Марата была интересная идея: а зачем вам вообще их слагать?

Дантон. Э… как зачем? Я хочу в Конвент избираться. А совмещать у нас нельзя.

Робеспьер (снова запускает руку в карман и добывает томик Руссо в красной обложке прежде, чем у Дантона случится следующая истерика). Вот. Наш великий и мудрый вождь Жан-Жак писал, что диктатура иногда полезнее, чем последовательное соблюдение законов. Сейчас я вам зачитаю это место…

Дантон. Зачем?

Робеспьер. Чтобы у вас наготове был пуленепробиваемый аргумент, когда вас будут критиковать.

Дантон. Да кто вам сказал, что я соглашусь? Диктаторы, знаете ли, смертны. Внезапно смертны.

Робеспьер. Как, вы не хотите положить свою жизнь ради спасения страны? Что она стоит в сравнении с благом народа?

Дантон. А вам-то самому улыбается умереть ради него?

Робеспьер (загадочно). И всё-таки мы с вами очень разные, Дантон…

Дантон (Демулену). Интересно, что на самом деле думает обо мне Робеспьер?

Демулен (очень искренним тоном). Он думает, что вы великолепны!

Робеспьер (Демулену). Интересно, кем на самом деле считает меня Дантон?

Демулен (ещё более искренним тоном). Он думает, что вы великолепны! (В сторону, слегка кривляясь.) «Спасибо, тётушка Аньес, и вас с Днём Парижской Коммуны, долгих вам лет, целую-обнимаю».

Обращения «мадам» и «месье» отменяют, площади и улицы Парижа переименовывают в честь более актуальных ценностей, разводы, костюм и причёски радикально упрощаются (так что парикмахер Робеспьера считает, что вытянул счастливый билет), вводятся максимумы цен (так что парижанам вскоре придётся познакомиться с настоящим дефицитом), а Дантоны и Демулены переезжают с улицы Кордельеров в место поприличнее.

Луиза Жели (Габриэли). Мне вас будет не хватать. Могу я навещать вас на Вандомской площади?

Габриэль. На площади Пик, дорогая… (Поворачивается к четвёртой стене.) Гражданка Мантель, но мы ведь сняли квартиру на площади Французского театра! Зачем вы нас отправляете на другую сторону реки?

Автор. И ты туда же! Тебе какая разница? Там ещё более понтовое место.

Габриэль (тяжко, с оттенком обречённости, вздыхает; Луизе). Конечно, приходи, только мы ненадолго переедем. Правительство-то временное… (В сторону.) А если австрияки дойдут до Парижа, оно будет очень временным.

Луиза Жели. А ну, выше нос! Ваш муж - лучший в мире предводитель, пока он с нами, никакой враг не прорвётся! (В сторону.) И папку моего не обидел, пристроил на тёплое местечко.

Габриэль. Да он всех своих друзей и даже не друзей пристроил куда-то.

Луиза Жели. А почему он тогда отослал гражданина Фрерона в Мец, где одни северные олени и нефтевышки? Уж не из-за гражданки Демулен ли?

Габриэль (в сторону). Браво, мелкая гадючка. Прямо в яблочко. Но я же официально ни о чём не догадываюсь, так что за уши тебя не оттаскаю.

Узнав о перевороте 10 августа, Лафайет пытается повести войска на Париж. С ним собираются три калеки, две чумы. С горя он переходит границу прямо в гостеприимные объятия австрияков. Всё остальное время повествования он сидит в австрийском плену, и с ним больше ничего интересного не происходит.

***

Министерство юстиции в полном и даже несколько расширенном за счёт «первых леди» составе завтракает у Дантона на новой квартире, обсуждая текущие планы.

Дантон (Люсили, голодной и злой из-за диеты). Ты так скоро испаришься. Кстати, я тебя хочу.

Люсиль следит за тем, как Камиль шикарным жестом распечатывает письма. Вместе с ней за этим волей-неволей следят и читатели.

Фабр. А где Роберы? А, точно. Небось им утром было чем заняться и без нас, хи-хи!

Дантон. За словами-то следите. Вы в приличном месте, безнравственный вы тип!

Фабр. Это я безнравственный тип? А кто тогда Камиль? Кстати, почему бы Каролине Реми сюда не переехать, чтобы ему далеко не мотаться? И Эро заодно будет чаще заглядывать.

Дантон. Вы решили превратить это место в бордель? Разведитесь, женитесь на Каролине и тогда её сюда и приводите.

Фабр. Оченно я с этого смеюсь.

Дантон. А если вы бы её замуж не взяли, с какого перепугу тогда нам её у себя принимать?

Фабр. А, ну конечно. Как с ней спать, так вы в первых рядах бежите. Как рядом с собой посадить, так «с какого перепугу?»…

Дантон. Одно дело - спать. Другое - спать так, чтобы об этом знал весь политический бомонд. Я вам понятно объяснил?

Феминистки третьей волны. Е-е-е! Слатшейминг, мачизм, мизогиния! Двойные стандарты! Мужские шовинистические свиньи!

Габриэль и Люсиль (хором, Дантону). А ничего, что мы тут сидим?

Дантон. Ничего-ничего, я вам разрешаю.

Демулен. Из дому ни единого письма.

На заднем плане играет бессмертный хит группы «Би-2» (оба солиста которой признаны иноагентами, фу такими быть).

Дантон. Испугались вашего нового адреса?

Демулен. Да просто подумали, что я им наврал.

Дантон. Они что, не читают газет?

Демулен. Читают. Но считают, что и те тоже врут. Особенно с тех пор, как там начали печатать меня. А вот письмецо от кузена Фукье. Как он лебезит! Можно даже в конец не смотреть, сразу понятно, что выпрашивает себе должность. Может, пристроите его куда-нибудь?

Дантон. О, раз он юрист, он может нам пригодиться для будущего трибунала. Посмотрим.

Люсиль (мужу). А это что за письма?

Демулен. В этой кучке льстивые, в этой кучке ругательные, в этой кучке рассылка от «Главреда», в этом мешке спам. А все остальные - это анонимки на меня. Мирабо, кстати, тоже такие приходили.

Фабр. О, а дайте позырить! (Тянет руку.)

Дантон (бьёт Фабра по руке). Хм. Интересно, а Робеспьер анонимки на себя получал?

Демулен. Иногда. Дюпле их выкидывает не читая. Жалуется, что в них всё время пишут обо мне.

Звуки умирающей логики Габриэли. Остальные понимают, что «не читая» - это официальная версия.

Фабр. Жениться бы ему.

Дантон. И толку-то? Как слали, так и будут слать. И писать будут то же самое. (Габриэли.) Что ты такая кислая, дорогая?

Габриэль. Я скучаю по дому.

Дантон. Ну сходи на шопинг или к портному, развейся.

Габриэль. Какой портной, Жорж, я на четвёртом месяце!

Люсиль (хозяйским тоном). Жорж, ну что ты привязался к женщине?

Габриэль (Люсили). Я не просила за меня заступаться, мелкая шлюшка! На «ты» они перешли, видите ли! (Остальным.) Извините. Психанула. (Уходит.)

Дантон (Люсили). Она не в себе, не обращай внимания. (Фабру.) Нате вам анонимки, идите читайте, только свалите уже отсюда.

Демулен (заговорщицким тоном). А Максу постоянно приходят предложения руки и сердца, прикиньте? Он их держит под матрасом, перевязанные ленточкой.

Дантон. Откуда дровишки? Опять по страницам бриссотинских газет?..

Демулен. Ну хорошо, я их там сам раскопал. Только никому не слова, а то Макс об этом ещё не догадывается.

Элеонора (незримо присутствующая в сцене). «Подслушиваете, значит»! Кто бы говорил! По крайней мере я об этих письмах была ни сном, ни духом, хоть и перестилаю ему постель каждую субботу!

Следующий логичный вопрос «А что вы делали у него под матрасом?» Дантон задать не успевает.

Габриэль (входит). Вы всё? Мне нужен Жорж.

Дантон (Демулену). Оставляю вас на хозяйстве в министерстве, пока не разберусь, что ей от меня надо. (Габриэли.) Иду, любовь моя, чего тебе?

Дверь за его спиной закрывается.

Люсиль. Это я-то шлюшка? Я? Которая ни полразика не дала ни Эро, ни Дийону, ни Фрерону, не говоря уже про её мужа?

Демулен. Она же не хотела тебя обидеть, просто она так несчастна… М-м-м, а это клёво! Продолжим в том же духе, милая?

Люсиль. Мне нравится ход твоих мыслей, дорогой!

Заговорщицки пожимают друг другу руки. Выездное заседание министерства юстиции как-то само собой объявляется закрытым.

***

Войска антифранцузской коалиции (переходят границу Франции).

Дантон (парижанам). Видали? Я перевёз во дворец министерства юстиции детей и старушку-мать. Я спокоен, и вы не кипешуйте.

Мадам Рекорден (оглядывая комнаты дворца). Какая безвкусица! Вот у нас на Шампанщине…

Балалаечник вместе со всеми роет траншеи вокруг городских стен, поэтому сцена обходится без музыкального сопровождения.

Ролан (Дантону). Слушайте, пора уносить ноги. Правительство должно держаться вместе, когда Париж падёт.

Дантон (гневно). Вот вы и уносите, а я останусь править. Ничего никуда не падёт. Мы спалим Париж раньше, чем враг к нему подберётся.

Парижане. Ну да, ну да, пошли мы на… паперть. Если после вашей обороны хоть одна паперть уцелеет.

В другом кабинете дворца.

Марат (Демулену). Лонгви всё. Вердену приготовиться. Нам крышка, родной. Что делать будете, когда падёт Париж? Не говорите только, что будете молить о пощаде.

Демулен. А почему бы и… да?

Марат. А как же ваши обязательства перед революцией? Дантон, конечно, оптимист - его право, но если сюда ворвутся враги, народ будет страдать, как не страдал никогда. И уж тогда-то роялисты на нас отыграются. Минус Прованс. Минус Артуа. Плюс Антуанетта и попы. Живые позавидуют мёртвым.

Демулен. Я вас хорошо знаю. Вы к чему-то клоните.

Марат. Клоню. У нас тюрьмы переполнены потенциальной пятой колонной. Если роялисты вырвутся на свободу и взбунтуются, пока мужчины будут воевать…

Демулен. Проще говоря, вы хотите, чтобы мы их поубивали в тюрьмах?

Марат. А вы, оказывается, только прикидывались дурачком.

Демулен. Ну тогда идите и возглавляйте. Я к этому не хочу иметь отношения. Флаг вам в руки и транспарант в…

Марат. Ни боже мой. Это должно случиться как бы стихийно. А то вы не знаете, как делаются такие дела.

Демулен. Но мы уже начали готовить суды на роялистами…

Марат. И начнёте их не раньше китайской Пасхи. Когда уже будет не надо.

Демулен. Но то, что вы предлагаете, - это убийство! Мы на такое не подписывались.

Марат. Не подписывались они! Благодаря убийствам вы тут сидите. В восемьдесят девятом вам ничего не жало, а сейчас-то почему жмёт?

Демулен. Ладно. Я передам Дантону ваш совет.

Марат. И проследите, чтобы он его выполнил.

Демулен. Но он же потеряет свою честь, если…

Марат. Честь? Дантон? Милое летнее дитя…

Сентябрь 92-го. Верден пал. Готовятся выборы в Конвент.

Робеспьер (сам себе). Вот, казалось бы, к смертной казни приговаривают лишь немногих - и надо радоваться. Но одного из приговорённых помиловали по произволу - и какая уж тут радость, если законом вертят как хотят? А тут ещё и нз-за Зелёной Стены ветер несёт жёлтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы. Это несколько мешает логически мыслить.

Надевает тёмные очки и идёт пугать ими людей.

Дантон (перед Национальным собранием). Эй, дурачьё! Я вам гарантирую две недели спокойствия, а потом мы пустим в расход австриячку, чтобы вам не было так грустно, когда её соплеменники будут грабить ваши лавочки и насиловать ваших женщин.

Слушатели на галерее. Он сказал, мы обязательно победим! Качать Дантона! Нет, не надорвёмся!

На волне душевного подъёма ополчение отбрасывает австрийские войска от Парижа. Тем временем Марат председательствует на одном зловещем мероприятии в кабинете не больно-то расположенного к нему Демулена.

Представитель Коммуны. Мы найдём проверенных людей, составим для них полные списки, они допросят каждого, отпустят невинных и вынесут приговор виновным. Особенно швейцарским гвардейцам. Как вам план?

Марат. Отличный план. Надёжный, как швейцарские часы. Ха-ха, зацените каламбур! Вы, кстати, не забыли, что приговор может быть только один?

Демулен. Но это же пародия на правосудие! Если это всё задумано не для отвода глаз, я ничего не понимаю!

Марат. Всё ты правильно понимаешь, трусишка. Зачем было учреждать республику, если ты собираешься её вот так просто сдать ни за грош?

Демулен. Ладно, давайте ваши списки. Так… кхм… Берардье? Отпустить.

Санкюлот. Да ладно? Может, тогда выпустить сразу всех неприсягнувших попов?

Демулен. Берардье - отпустить, я сказал! (С размаху лепит на его фамилию печать министерства.)

Другой санкюлот. Не зли его. Может, этот Берардье - наш агент под прикрытием.

Фабр. А что в списке освобождаемых делает некий Перрен? Уж не по давней ли сердечной, или скорее не сердечной, склонности вы его хотите освободить?

Демулен. А кто там в списке Дантона, который вы упорно отказываетесь мне показывать? Уж не те ли, кто уплатил за своё освобождение по таксе?

Эбер. Мальчики, не ссорьтесь! Дело к утру, а мы всего одну страницу одолели!

Утро побоища. В тюрьмах орудуют мясники и дилетанты-добровольцы. Первые посмеиваются над вторыми, вторым посмеиваться некогда.

Фабр. Ну и чего ради мы старались целую ночь? Всё равно режут всех подряд.

Робеспьер (перед Наблюдательным комитетом Коммуны). Заговорщики хотят посадить на французский трон герцога Брауншвейгского. У них есть группа поддержки и среди французов. Хм, чью бы фамилию назвать первой? Бриссо, я выбираю тебя!

Бийо-Варенн (яростно аплодирует). Браво! Я только что собирался сказать то же самое! Я заговорщиков насквозь вижу!

Мамаша Дюпле (незримо присутствующая в сцене). А вы не бежите впереди паровоза, гражданин? Эти ваши рентгеновские лучи ещё и близко не открыли!

Ордер на арест Бриссо и Ролана наконец-то выписывают. Робеспьер возвращается домой, и во дворе на него напрыгивает Элеонора.

Элеонора. Это правда, что сейчас в тюрьмах режут заключённых?

Робеспьер. В первый раз слышу.

Элеонора. Как - в первый раз? Как они что-то могут делать, не спросив вас?

Робеспьер (обнимает её и гладит по голове). Ну-ну, успокойтесь. Не могу же я уследить за всеми. Подумайте лучше о тех, кого австрияки убили или лишили крова. Кого вам жальче? Невинных жертв войны или…

Элеонора (млея). О-о-о! Вы так умеете утешить! Я никогда в вас не сомневалась!

Робеспьер (в сторону). Правильный ответ - всех. Но поскольку, волей автора, Элеонора при виде меня ведёт себя как последняя идиотка, маємо те, що маємо.

Тяжко вздыхает. Элеонора убегает, крича что-то вроде «Господин назначил меня любимой женой!».

Дантон (обнаружив на столе прокурора ордера на арест Бриссо и Ролана). Так. Квадратный - значит круглое. Круглое - значит оранжевое. Оранжевое - значит апельсин. Робеспьер, верни корову!

Луве. Он же объявил нам с вами войну! Ну что, в расход его?

Дантон. Идите спасайтесь своими силами. А я пойду спасать себя. Пер-со-наль-но.

Петион (Дантону). Что? Это художества Робеспьера?

Дантон. Ну а чьи же ещё! Бриссо и Ролана арестовывают, в тюрьме их режут вместе со всеми, правительство самораспускается - это же очевиднейший путь развития событий!

Петион. А зачем ему нужно, чтобы правительство было распущено?

Дантон. А вот этого я ещё не придумал. Наверное, чтобы показать, что он тут власть. Как он, однако, ловко шифровался все эти годы, вы посмотрите!

Петион. А моей смерти Робеспьер случайно не требует?

Дантон. Спросите что полегче. И вообще спасайте себя сами, сколько раз повторять? Я за вас впрягаться не собираюсь.

Дантон возвращается домой. Габриэль встречает его, выразительно помахивая сковородкой.

Габриэль. У тебя руки по локоть в крови! Убирайся!

Дантон в бешенстве топает к Демуленам. Люсиль сидит в пустой квартире и гладит кошечку.

Дантон. Люсиль, я вас хочу.

Люсиль. А я вас боюсь.

Дантон. Ну пожалуйста!

Люсиль. Не сегодня.

Дантон. Нет, сегодня. Хватит пудрить мне мозги.

Люсиль. Тю! Насиловать, что ли, будете?

Дантон. А вы что, не верите?

Люсиль. Топорная работа. Два балла вам за технику пикапа. Хоть бы сонет мне, что ли, посвятили. Сонет, конечно, будет плохой, но за попытку - спасибо.

Дантон. И многого ли добились сонетами другие ваши воздыхатели?

Люсиль. Жорж, я вас тоже хочу, но вы лучше идите пострадайте из-за того, что я вам опять не дала, - меньше будете мучиться из-за Робеспьера.

Дантон. Вы-то откуда знаете про Робеспьера?

Люсиль. Имею уши. И мозги. Хоть так с виду и не скажешь. Идите уже, вы мне кошку напугали.

Идут выборы в Конвент. Робеспьер обнаруживает в себе талант пропихивать в него союзников и топить неугодных и соперников, так что довольно легко сколачивает антибриссотинский блок. Остаётся лишь один вопрос - как он умудрился вообще пропустить в Конвент хоть одного федералиста? Над пропихиванием Демулена приходится попотеть, но дело выгорает. Робеспьер тихо радуется, что угодил этому большому капризному ребёнку. Бывший герцог Орлеанский, чтобы избраться в Конвент, берёт фамилию Эгалите, потому что не иметь никакой по нынешним временам неприлично. А Фабр, Дантон и Демулен внезапно обнаруживают, что жить не по средствам и приворовывать в военное время становится сложновато. Ну и ещё заметили, что Манон Ролан явно влюбилась, и значительную часть повестки дня министерства юстиции составляют попытки угадать, в кого.

Дантон (Фабру). Я просто констатирую факт: у нас нет ни оружия, ни обмундирования, ни еды для солдат. А теперь о главном: вы поможете мне украсть драгоценности короны?

Фабр. Э… а вам зачем? Для полного счастья?

Дантон. Мне-то они нужны не настолько, чтобы ради них шевелиться, но есть одно дельце. Герцог Брауншвейгский нам не враг. Он всего лишь предельно прагматичный политик. Проще говоря - душу продаст за брюлики. Ну и до кучи будет счастлив, если он и окажется тем варягом, которого мы призовём к нам княжить, потому что рано или поздно варяга искать нам придётся. У нас народ не тот. У него шея мёрзнет без ошейника.

Фабр. То есть всё, о чём нам столько времени врал Робеспьер, оказалось правдой?

Дантон. Да, но речь не об этом. Брауншвейг продаётся, хоть и недёшево. Дюмурье уже ведёт с ним переговоры насчёт одного небольшого договорного матча.

Фабр. Вы в своём уме? Если Дюмурье продешевит, нам всем крышка!

Дантон. Уже не продешевил. За малым дело стало: выкрасть бриллианты Антуанетты и передать ему. Ограбление - дело техники, ну и расследование как-нибудь направим в нужную сторону.

Фабр. Точно не в своём. И охрана драгоценностей, и расследование проходят по ведомству Ролана. Добродетельного, как сатиновые трусы.

Дантон. Предоставьте мне разбираться со стариной Роланом. Мы кое-что ему откроем - достаточно, чтобы повязать его этим знанием, но недостаточно, чтобы он хоть что-нибудь понял. А если он сольётся - спихнём всю вину на него.

Фабр. А если он нас сдаст?

Дантон. В расход.

Фабр. Ну вы и сво… эм… я хотел сказать, вы великий человек, Дантон.

Дантон. И нечего ёрничать. В таком отчаянном положении, ей-богу, все средства хороши.

Фабр. А если Брауншвейг не захочет губить свою репутацию поражением?

Дантон. За него не беспокойтесь. Маленький Рабинович как-нибудь выкрутится. В общем, меньше слов, больше дела. Вот вам контакты исполнителей, с которыми вам надо будет связаться и объяснить задачу. Стрелочников мы потом тоже пустим в расход, так что уж постарайтесь, чтобы им было не о чем рассказать на суде. И все ниточки должны вести к Ролану. Да, и ещё: не дай бог узнают жена Ролана, то ещё ботало коровье, и Камиль. Камиль растреплет Робеспьеру, а тот нас объявит предателями за один факт переговоров. Вам всё понятно?

Фабр. А если эти двое сами всё узнают?

Дантон. Рискнём всё равно. Другого шанса переломить ход войны у нас не будет. Правда, с министерского поста мне придётся уйти, а то меня сможет шантажировать и Брауншвейг, и, что ещё хуже…

Фабр. Дюмурье?

Дантон. Да. Вижу, вижу, вам не нравится идея, что, когда я уйду, вы окажетесь отлучены от кормушки. Но пока война не кончится, вы ещё успеете нагреть руки. Только держите язык за зубами. Теперь всё понятно?

Фабр. Теперь понятно. Вот это я влип… Кругом одна ложь…

Дантон. Чего?

Фабр. Я хотел сказать, служу Республике!

Бюзо. Манон, я вас люблю. То есть хочу, но вы же замужем. И я женат на некрасивой старой женщине. И газеты ваше бельё постоянно полощут. Так что давайте считать, что люблю.

Манон. Франсуа, давайте у нас будут высокие, высокие отношения! А то Дантон и вправду уже столько любовников мне придумал, что лучше их число не увеличивать. Я его жену видела - такой инкубатор в платьице, но даже её мне становится жалко от одной мысли о том, как этот жирная скотина её по ночам…

Фабр (входит). Милочка, вы подозрительно фиксируетесь на гражданине Дантоне. Камиль правду говорит: вы его точно хотите.

Манон (пылая праведным гневом). Как я могу его хотеть, если мы с ним ни разу не встречались? (В сторону.) Он у нас, конечно, обедал, но это несчитово.

Фабр. Тогда почему вы отказываетесь с ним знакомиться?

Манон. Больно надо! (В сторону.) И жену этого Демуленая видела, мадам явно нетяжёлого поведения. Видно, правду про них с Дантоном говорят, а может, и про участие её мужа - тоже правда…

Фабр (в сторону). Вот она, ваша добродетель: стоило только сказать «Дантон», как у неё перед глазами немецкое кино начали крутить! Не голова, а выгребная яма! (Манон.) Ну и зря, милочка. Вам про него невесть что наплели, а вы и поверили. Может, Камиль бы вам больше пришёлся по душе. Кстати, он считает, что женщинам надо дать право голоса.

Манон. Вы меня этим хотите купить? Тю! Большинство женщин ни шута не смыслят в политике - они же не такие умные и самостоятельные, как я!

Фабр. Понял, принял. Камилю передам, что он пал в ваших глазах ниже плинтуса. (Уходит.)

Бюзо. Манон, мы отвлеклись от темы. Мы оба несвободны, поэтому спать друг с другом не можем.

Манон. Но мы же любим друг друга! Да, я передумала. Я вся такая внезапная, такая противоречивая вся! Что вас смущает, я понять не могу?

Бюзо. У нас нет право на счастье за счёт других. Вы читали рассуждения Цицерона о долге?

Манон. Так, я поняла, до постели у нас дело не дойдёт. Но я всё равно пойду и поговорю с Роланом.

Бюзо. Зачем?

Манон. Я ведь не могу его обманывать. Не вы ли про честность тут недавно говорили?

Бюзо. Но вам не в чем признаваться мужу! Ничего ведь не было!

Манон. Ага, значит, признались в любви и пошли на попятный? А я вот не пойду. Пусть Ролан знает, что я люблю другого, но его не оставлю, особенно в такие трудные времена.

Бюзо тяжко вздыхает.

Фабр (Демулену). У неё точно кто-то есть.

Демулен. Не Луве?

Фабр. Не он. Может, Барбару?

Демулен. Слишком красив для неё. Она-то стара и страшна, как смертный грех. (В сторону.) На целых шесть лет старше меня!

Манон (мужу). Тебе плохо? Ну извини. Зато мы можем продолжать жить как жили, а я буду любить этого неназванного человека платонически. И только. Фух, как хорошо, облегчила душу!

Ролан. Рыбонька, а как же наша дочь? Почему мы бросили её у чужих людей?

Манон. Ну что ты как маленький, дорогой? Она страшная и бесталанная, она бы только зря отрывала меня от работы и ничего не давала мне взамен.

Ролан. Манон, ей всего двенадцать. (Плачет.)

Манон (в сторону). Чего это он? Я же ему пообещала, что не буду ходить налево, а отчёты за него писать буду как раньше! Чего ему ещё надо?

Выходит из комнаты. Ролан жалобно подвывает, наматывая сопли на кулак.

Дом Дюпле. За кадром слышна возня. Глава семейства толкает в спину упирающуюся изо всех сил дочь.

Элеонора (в сторону четвёртой стены). Гражданка Мантель, лучше пристрелите меня! Лучше уроните на меня кирпич! Я даже на гильотину согласна! Я в этой книжке всё равно для мебели!

Дюпле. Вот ведь упёрлась рогом! Иди давай. Гражданин Робеспьер - первый патриот на деревне. Расстарайся для него, не переломишься небось. Зато почётно. А мы будем считать, что вы женаты. Просто без формальностей.

Элеонора. Но это дико! Я вам не комната и не коврига хлеба, чтобы вот так запросто предлагать меня гостям!

Дюпле. Он с Крайнего Севера! У них так принято!

Элеонора (вцепляется в перила лестницы). Но я-то не с Крайнего Севера!

Автор (неожиданно ласково). Ну деточка, ну постарайся! Ради всех. Ради меня. Ради того, чтобы любовь Манон и Бюзо на вашем фоне выглядела ещё возвышеннее и чище. А я волшебное слово знаю.

Элеонора (скептически). Пожалуйста?

Автор. Нет. (Достаёт волшебную палочку.) Империо!

Элеонора разжимает руки и, глядя стеклянными глазами куда-то в открытый космос, отправляется на второй этаж.

Дюпле (ошарашенно оглядывается на четвёртую стену). Так мы не просто в книжке, мы в английской книжке!.. Так вот откуда тут столько английских шпиёнов…

Второй Империус смачно влепляется уже в папашу. Дюпле прячет свою неизменную киянку и перетягивает лестницу сине-бело-красной лентой с надписью «Police nationale. Ne pas franchir».

Элеонора (стоя перед зеркалом в чём мать родила). Я страшная. Я страшная. Я страшная. Хоть и вымыла голову. Вот гражданка Демулен - та красотка, и Максу она явно нравится. А я страшная.

Ложится в кровать и боязливо натягивает одеяло до самого носа. На лестнице слышатся шаги.

Робеспьер (долго мнётся на пороге, затем всё же входит в комнату). Элеонора, вы уверены, что это необходимо?

Элеонора (мрачно). Доктор сказал, в морг - значит, в морг. Я волшебное слово знаю.

Робеспьер. Какое?

Элеонора. Я заварила кофе и дверь.

Робеспьер (в сторону). Какие же они всё-таки предсказуемые, эти барышни Дюпле… (Обречённо раздевается.)

Некоторое время спустя.

Робеспьер (в сторону). Да, дорогая, ты не только страшная, ты ещё и бревно бревном. Вот была в моей биографии одна легкодоступная барышня из Версаля - это было хоть и стыдно, но не позорно… (Элеоноре.) Я не сделал тебе больно?

Элеонора (также в сторону). Кто бы говорил про бревно! Это были худшие три минуты в моей жизни. (Робеспьеру.) Всё хорошо. Я пошла.

Робеспьер (в сторону). Как-то невежливо вот так просто отпускать девушку. (Элеоноре.) Может быть, ещё немного предадимся неловкости и стыду после того, как всё закончилось вот так?

Элеонора (тяжко вздыхает). Хотите помучиться - давайте. Только у вас тут на кровати тесновато. Я же соскальзываю!

Перед глазами Робеспьера мелькают картины хуже, чем видение эшафота: мужская часть семьи Дюпле двигает мебель в его комнате, впихивая в эти невеликие квадратные футы двуспальную кровать, а Элеонора отправляется к подружкам и знакомым с подробным отчётом. Его наконец-то догоняет понимание, что это был не последний раз, а если результат превзойдёт ожидания, придётся жениться.

Робеспьер (в сторону). Может, съехать, пока ещё не поздно? Но я же уже тут обжился, да и как потом Морису в глаза смотреть?.. Стоп, Максимильен, шутки шутками, но могут быть и дети. И вот так по два раза в неделю, пока смерть не разлучит нас… Ладно, может, в дом будут захаживать гости, кому-нибудь она приглянётся, и тут я с лёгким сердцем дам ей развод… Ах, кого я обманываю! Кому, кроме меня, она может приглянуться? Придётся безвременно скончаться во цвете лет. Это лучший выход из ситуации.