Сердце дури, часть 4.1
…или небольшой бенефис Фабра, которому он, подозреваю, совершенно не рад. Продолжу публиковать по частям, хотя пьеса завершена, и электронная книга уже тоже готова. Но пусть будет полный комплект.
Акт V (продолжение)
Июнь 93-го. Вандея, и этим всё сказано. Комитет Дантона перед бретонскими вилами (из-за которых виднеются английские пушки) имеет бледный вид и тоненькие ножки, и зады его членов уже ощущают сейсмическую активность стульев под собой. Вот так бесславно расстаться со своим местом не хочется никому, поэтому срочно находят стрелочника.
Тем временем Аннетта Дюплесси работает для зятя новостным агрегатором и помогает ему разгребать почту.
Люсиль (входит). Дийона арестовали! Камиль, ты должен его вытащить! Иначе, если его осудят, вспомнят, как ты его проталкивал.
Демулен (вскакивает). Я пойду и сверну кузену Антуану шею!
Аннетта. Фу! Сидеть! Никто никуда не пойдёт и ничего не свер…
За Демуленом захлопывается дверь. С потолка сыплется штукатурка. Путь к кузену Антуану почему-то пролегает через квартиру Марата.
Марат (сидя в ванне в костюме со знаменитого полотна Давида - ещё, правда, не написанного; вид у него очень и очень так себе). Дийон - аристократ по рождению. Уже за одно это его следует гильотинировать.
Демулен. Он не просил его рожать… тьфу ты, он не выбирал, кем ему родиться!
Марат. Есть много врождённых дефектов, в которых мы бываем не виноваты, но это его не извиняет. Вы свои рога не могли выставить напоказ явственнее, чем сейчас, когда хлопочете за любовника жены.
Демулен. Но он - мой давний друг! И трибунал его сейчас уже не оправдает несмотря на то, что обвинения смехотворны!
Марат. Это точно подмечено. У Дийона есть могущественные враги. А что вы хотели? Трибунал - политический инструмент.
Демулен. Но он был учреждён, чтобы заменить суды Линча…
Мамаша Дюпле, незримо присутствующая в сцене, хочет что-то сказать, затем считает на пальцах, машет рукой и не вмешивается.
Марат. Поправочка: задуман, чтобы их заменить. А теперича не то, что давеча. И, если будете ещё выгораживать этого бывшего, вашим рогам будет не за что крепиться к телу.
Демулен (окидывает Марата и ванну вокруг него взглядом). А вы что? Помирать собрались?
Марат (сплёвывает через левое плечо). Не-а. Покопчу ещё небо. Типун вам на язык и чирей на...
Симона Эврар (укоризненно). Жан-Поль!
Демулен пытается защищать Дийона в Конвенте, на него хором орут и правые, и свои, левые. В конце концов он машет рукой, сходит с трибуны и уходит из зала заседаний. За ним увязывается Фабр.
Фабр. Вы лучше пишите. Так вас не заткнут.
Демулен. И напишу! Памфлет! Как мы его назовём?
Фабр. Назовите просто - «Письмо Артюру Дийону». Люди любят читать чужие письма.
Пожилой депутат, фамилии которого Демулен не помнит, подходит к ним.
Депутат (Демулену). Дорогой мой, на пару слов. Вы так защищаете Дийона, это похвально… но вы знаете про него и вашу жену? Вы, конечно, этого не заслужили, и я вам искренне сочувствую, но, положа руку на сердце, Дийон и правда мужчина видный, не то что вы…
Демулен. Спасибо, добрый человек, за заботу. Очень трогательно. А теперь не говорите под руку, я - в творческий запой!
Концентрация яда в написанном им становится запредельной.
Демулен (в статье). После Лежандра следующий член Национального конвента, который много о себе возомнил, - это Сен-Жюст. Он держится так, словно его голова - краеугольный камень революции, и несёт её, словно Святые Дары.
Сен-Жюст. «Словно Святые Дары». А ты у меня ещё понесёшь свою, как святой Дионисий! (В сторону.) Тебе бы так переболеть в детстве, чтобы голову до сих пор было больно поворачивать, да поздно уже!
Демулен. «Как святой Дионисий»! А он умнеет с возрастом. Не ожидал от него такого остроумия. Люсиль, где там эта макулатура за авторством Сен-Жюста, по недоразумению называемая поэмой? À la guerre comme à la…
Перед ним проходит святой Дионисий с его, Демулена, головой в руке. Дионисий оборачивается к Камилю и грозит ему пальцем.
Люсиль. Ты чего? Я сейчас найду…
Демулен. Я передумал. Не надо. Мы же оба республиканцы. Оба якобинцы. Не стоит нам гавкаться лишний раз. (В сторону.) Лучше я его замочу по-тихому. Мне можно. Я няша и нечаянно.
13 июля Демулен убеждается, что идеи носятся в воздухе.
Дантон (Демулену). Она из Кана. Это туда сбежали Петион и Барбару. Вам нужны ещё какие-то доказательства заговора жирондистов? Баста, карапузики, кончилися танцы. Выжжем напалмом. Вот ведь трусы: женщину подослали!
Перед домом Марата собралась толпа. Лестницу охраняет какой-то санкюлот.
Санкюлот (Демулену). Как там Дантон?
Демулен. Потрясён.
Санкюлот. Ещё бы он не был потрясён! Это же они с Робеспьером Марата заткнули. Ну или роялисты. Или Бриссо. Кто-нибудь да да.
Демулен прорывается в квартиру Марата. Симона рыдает, Лежандр, нацепивший трёхцветную перевязь и очень важное выражение лица, распоряжается направо и налево, Шарлотта Корде сидит под конвоем и краснеет.
Лежандр. Пусть краснеет - ей хотя бы стыдно! Она до этого заходила ко мне - я должен был стать её первой жертвой!
Шарлотта Корде. Не льстите себе, неуловимый Джо.
Лежандр. А ну не хами старшим, профурсетка!
Доктор Дешан (у тела Марата). Он умер мгновенно, даже крикнуть не успел. Это хорошая новость. Плохая новость - на такой жаре тело начало разлагаться…
Демулен (поводя носом). Напоминать об этом было излишне.
Доктор Дешан (оборачиваясь к двери, за которой рыдает Симона). Я же велел дать ей опиума, что ж этим людям ничего нельзя поручить! (Демулену.) И ваша зелёная физиономия тоже мне не внушает доверия. Идите отдайте какие-нибудь распоряжения насчёт его жены... ну или кто она ему там.
Симона. Я была ему женой! Он не водил меня ни в церковь, ни в мэрию, но клялся всеми богами, что я его жена!
Демулен (в сторону). И что мне теперь делать? Расписать их задним числом? (Симоне.) Вы не волнуйтесь. К таким формальностям никто не будет цепляться. Вас признают его вдовой. Только не потеряйте материалы на следующий номер газеты. Знамя подхватывать больше некому.
Эвент-агентство «Жак-Луи Давид» обустраивает похороны Марата в лучшем виде (как достигался этот лучший вид, и правда лучше не знать). На похоронах, естественно, присутствует Робеспьер, и выражение его лица, по мнению некоторых мимокрокодилов - и автора, - какое-то НЕ ТАКОЕ.
***
25 июля. Дантона не переизбирают в Комитет общественного спасения, зато выбирают председателем Конвента. В общем, раз опять нет повода не выпить, у Дантонов собралась развесёлая кордельерская шайка.
Дантон (поднимая бокал). Раз ни одна сволочь не хочет поднять тост за меня, придётся заняться самообслуживанием. За меня красивого! И ещё за Вестерманна! И за священное сердце Марата!
Луиза. Не богохульствуй, дорогой! Священное сердце на свете только одно.
Дантон. Душа моя, но это же фигура речи! Интересно, зачем Жиронде понадобилось торопить события? Он и так был при смерти. А если эта дура действовала по собственному почину, чем это не доказательство, что у женщин нет никакого политического чутья? Почему не я или не Робеспьер?
Луиза. Не говори так! Даже в шутку! (В сторону.) Смотрели, смотрели мы «Французскую революцию». Я там единственный приличный человек, ей-богу. Так что свою реплику не грех и процитировать.
Папаша Жели (незримо присутствующий в сцене). Она у меня всегда спойлеры любила!
Дантон. Камиль, да одна капля ваших чернил ценней всей крови Марата! (Снова наполняет бокалы.) И ещё за свободу!
Дийон (ошарашенный, но невредимый). За свободу! Чтобы мы ею подольше наслаждались, если вы понимаете, о чём я.
Луиза (прикидывает, прищурившись). Так, ещё три тоста, и его вырубит. После следующего надо звать слуг, чтобы вовремя подхватили и хотя бы до кровати донесли. Мда, это не та сверхспособность, которую я хотела получить, выходя за Жоржа, но человек предполагает, а алкоголизм располагает.
26 июля.
Робеспьер. Ну почему я, Камиль? Я столько лет отказывался от постов…
Демулен. Теперича не то, что давеча. Идите работать.
Робеспьер. Нет, поймите меня правильно, я никогда не сомневался в полезности комитета…
Демулен. Ну хватит оправдываться! Все знают, что вы в свою пользу ничего не подтасовывали.
Робеспьер. Но теперь мне придётся бороться с фракциями! Особенно с «бешеными»! Они только вредят, хоть и думают, что делают полезное дело. Дантон совсем их распустил! Прижать их к ногтю надо было раньше. В общем, занесите в протокол, что я не искал этой должности. Если бы гражданин Гаспарен не заболел, ноги бы моей в нём не было. Не дай бог его ещё начнут называть «комитетом Робеспьера»! Я просто один из многих!
Комитет общественного спасения, который, естественно, тут же начинают называть «комитетом Робеспьера», получает право выписывать ордера на арест. Жак Ру и Эбер не могут поделить почётное звание преемника Марата, остальных же не покидает чувство, что, если бы Марат воскрес на минуту и узнал об этом, он бы сам позвал Шарлотту Корде в гости ещё раз. Симона Эврар приходит в Конвент и произносит филиппику против тех, кто ведёт санкюлотов к погибели. Её шпаргалка написана почерком Робеспьера.
В Комитет общественного спасения входит Лазар Карно, военный инженер и земляк Робеспьера, которого тот недолюбливает, но терпит ради его полезности. Другой его земляк, Марсьяль Эрманн, сменяет предыдущего - арестованного прямо на заседании - председателя Революционного трибунала, а Эбера прокатывают с постом министра иностранных дел, предпочтя ему Жюля Паре.
Эбер. Ну коне-е-ечно, где секретарь Дантона и где скромный независимый журналист… Дантон уже одного своего секретаря в МИД пропихнул, теперь вот второй секретарь - и дружок… кстати, с Дюмурье Дантон тоже когда-то в дёсны целовался, а теперь...
Дантон (с трибуны Якобинского клуба). Злобный карлик! Его люди окопались в Минобороны, а его «Пердюшена» принудительно распространяют в армии по красным… э-э-э, синим уголкам! Чего этому псу смердячему ещё надо?
Дантон сходит с трибуны под жиденькие аплодисменты. Встаёт Робеспьер.
Робеспьер. Я всех пересчитал. Всех, кто мало хлопал. Никто не имеет права бесчестить Дантона. Потому что сперва добейтесь, вот почему.
От испуга якобинцы начинают хлопать втрое усерднее, кто-то вскакивает на ноги. Аплодисменты плавно перетекают в чествование Дантона, Робеспьера и случайно попавшего под поток любви и обожания Демулена, которого в припадке умиления тискает папаша Дюпле. Демулена накрывают вьетнамские флешбеки о дне, когда он впервые познал крепость этих объятий, и он с трудом отгоняет от себя образ коварно ухмыляющейся Бабетты.
Дантон (Демулену). Что у вас с лицом?
Демулен. Я всё думаю, сколь надолго ваша дружба. Есть у меня нехорошее предчувствие…
Бабетта выходит замуж за Филиппа Леба.
Демулен. Слава богу! Наконец-то!
Робеспьер. Почему «наконец-то»? Ей же всего… Гражданка Мантель, но ведь не семнадцать, а двадцать один!
Автор. Как же с вами, гуманитариями, тяжело! Всё-то вы хотите показать, что считать умеете! И никакого понимания ситуации!
Хлеба в Париже становится всё меньше, а качество его уже упало ниже плинтуса и продолжает свой полёт с положенным ускорением 9,8 м/с².
Шабо (тычет в лицо Робеспьеру новой Конституцией). Конституция не искоренила нищету в республике! Она не дала хлеба всем нуждающимся!
Робеспьер (глядя в сытую рожу Шабо). Мы не волшебники. Хотел бы я искоренить бедность сразу и навеки, но…
Шабо. Тогда зачем вашему комитету полномочия, если вы ими пользоваться не умеете? Отдайте тем, кто умеет!
Робеспьер. Полномочий у нас вот столько (показывает пальцами «на донышке»), а проблем, которые вы на нас взвалили, - вот столько (показывает руками «здоровенный, здоровенный язь!»). Нам одной призывной армии хватило бы, чтобы расходиться за полночь. А я не умею умножать хлеба и рыб, а если бы умел, вы бы мне первый сказали, что я превысил свои полномочия! Вон, у вас английская блокада. Заговоры. Но виноват, конечно, наш комитет. Почему я не удивлён? (Выходит.) Никогда не любил этого ворюгу. А тут он ещё и собрался жениться на сестре банкиров Фреев, швейцарке. Будет богачом, и по собственному почину, а не потому, что не выбирал, кем родиться…
Демулен (Робеспьеру). Лучше признайтесь, что вы просто не любите иностранцев.
Робеспьер. Когда нас обложила вся остальная Европа, держать ухо востро не будет лишним. Тут столько шпионов… (Незримый Дюпле приосанивается и салютует Робеспьеру неизменной киянкой.) Что они забыли тут, где деньги - бумажки, а реальная власть у санкюлотов? Где прачки устанавливают цены на мыло?
Демулен. Вы же в финансах не разбираетесь, сами говорили.
Робеспьер. И не соврал. Не могу же я разбираться во всём.
Демулен. Ну так я вас просвещу: на ухудшении ситуации можно здорово нагреть руки.
Робеспьер. Спрошу Камбона. Это же он у нас министр финансов.
Демулен. Как будто это вас удержит от того, чтобы арестовывать их как подозрительных!
Робеспьер. Но они подданные вражеских государств.
Демулен. Но всякое интернирование - это отступление от правосудия.
Робеспьер. Вы ничего не понимаете!
Демулен. Почему, понимаю. Национальная безопасность, чрезвычайные меры. Моё сердце ни разу не дрогнуло по отношению к нашим противникам - кстати, я не понимаю, почему бриссотинцы всё ещё под следствием, а не под судом. Но ради чего воевать с европейскими тиранами и самим уподобляться этим тиранам?
Робеспьер. Это не тирания! Наша цель - выживание нации как таковой. Вы говорите, ваше сердце не дрогнуло, а моё дрогнуло, и не раз. Я думал, вы не сомневаетесь в моей способности поступать правильно...
Демулен. В вашей - нет, но сможете ли вы контролировать весь комитет? Или под вашим прикрытием они будут творить что хотят?
Робеспьер. Как я их буду контролировать? Я же не диктатор.
У него дёргается щека.
Демулен. Вы - не диктатор? Ну, значит, Сен-Жюст вам запудрил мозги. В общем, не разжимайте кулака. Но и до тирании не доводите.
Робеспьер (напевает). И кто бы дал мне совет, и кто бы дал мне ответ (я неизвестностью такой возмущён!), - уже настала тирания или пока ещё нет?
Демулен. Я. У меня есть право.
Робеспьер тяжко вздыхает.
***
Революционный трибунал начинает выносить всё больше обвинительных приговоров. Демулен осознаёт, что зря отмазал Дийона: да, он показал, кто здесь батя, но остался в одиночестве. Тулонцы сдали город и флот англичанам без боя. Наступает 5 сентября.
Дантон. Слушайте, это же окно возможностей! Наконец-то моя репутация сентябрьского убийцы сработает на меня!
Из зала заседаний Конвента доносится грозный гул голосов: туда опять прорвались восставшие санкюлоты. Робеспьер пытается что-то сказать.
Дантон. Ну, идите выступать. Не хотите? А придётся.
Робеспьер. Я хотел спросить, почему вы подпираете дверь?
Дантон. Чтобы сюда не пролез Сен-Жюст. А теперь слушайте: это дело рук Эбера и Шометта.
Эбер и Шометт (вообще-то не присутствующие в сцене, но на такие штуки у них нюх, как у акул на вкус крови в воде). Да кто вам сказал, что мы заодно? Сколько можно нас звать, как будто Эбер-и-Шометт - это такой испанский философ! Хватит это терпеть!
Дантон (Робеспьеру, который мотает головой так, будто ему предложили съесть живую лягушку). Да-апустим. Тогда давайте опередим санкюлотов хотя бы на один шаг и дадим им то, что они требуют. Экономический контроль и максимумы цен - нате, аресты подозрительных - подавитесь. Но на частную собственность покушаться нельзя. (Фабру, который пытается протестовать.) Да, нас торговцы уже за экономический контроль по головке не погладят, но сейчас не то положение, чтобы не идти на уступки. И с какой стати я должен оправдываться? А вы, Камиль, помолчите, не до вас сейчас.
Робеспьер. А теперь меня послушайте. Комитет завтра переизберут. Мы собираемся включить Бийо и Колло…
Бийо-Варенн и Колло д'Эрбуа (незримо присутствующие в сцене, хором). Мы вам не Добчинский и Бобчинский!
Робеспьер. …потому что они слишком много нас критикуют, и иначе им рты не заткнуть. Но теперь нам нужен нормальный политик для противовеса этим двум смутьянам…
Дантон. Понимаю, к чему вы клоните, но - сразу нет. Я назаседался. В гробу я видел ваши протоколы и повестку дня. Вас я поддержу, но сам палец о палец не ударю.
Робеспьер (вскидывается). Ваша позиция отвратительна! Вы… в общем, народ всегда прав, и если он чинит препятствия революции, в этом надо винить его вождей!
Дантон. Ты на кого это, царская морда, намекаешь?
Фабр (Робеспьеру). Самое время читать нам проповедь! Кстати, вы где распятие своё посеяли?
Робеспьер. Если бы у нас было больше добродетели, мы бы сейчас с вами не сидели, осаждённые своим собственным народом!
Дантон. Чего?
Робеспьер. Добродетели. Любви к своей стране. Самопожертвования. Гражданского духа.
Дантон. Толку-то. Эти мерзавцы (кивает в сторону, откуда доносится шум) понимают только одну добродетель - которую я каждую ночь проявляю со своей женой.
Выходит, за ним увязывается Робеспьер, мысленно добавляя свежий афоризм Дантона в записную книжечку его имени. Никакого Сен-Жюста, как и следовало ожидать, под дверью не оказывается.
Фабр (оглаживая внезапно отросшую бороду, Демулену). Зря он это сказал.
Выступать идёт Дантон. Очаровывает толпу и спускает лавину народного гнева на тормозах. На следующий день Робеспьер, уже переизбравшийся в Комитет общественного спасения, заходит к нему домой. Застаёт Дантона в благодушном настроении, тискающего Луизу.
Робеспьер. Я пришёл, чтобы призвать вас вспомнить о долге. Если, конечно, для вас это слово ещё хоть что-то значит.
Луиза порывается сбежать.
Дантон. Тс-с-с, сиди. Ты же никогда живого Робеспьера не видела, так что сиди и смотри, пока бесплатно, не ржи только.
Робеспьер (пытаясь удержать пальцем дёргающийся глаз). Может, хватит уже издеваться надо мной? Я не для этого пришёл.
Дантон. Ну что ж вы так! Просто не волнуйтесь, и всё. Камиль, вон, всю жизнь заикается, и ничего. Правда, его заикание гораздо симпатичнее вашего тика.
Читатель. Ага, особенно когда автору влом его прописывать, а тик - не влом.
Робеспьер. Конвент может и дать задний ход решению. Не хотите по-хорошему войти в комитет - так вас ещё можно заставить.
Дантон. Ну-ну. Давайте. Я посмотрю, как у вас это получится.
Робеспьер. Люди призывают к чисткам, судам, убийствам, а вы отсиживаетесь в стороне!
Дантон. Чего вы от меня ещё хотите? Я же обещал вас поддержать, и я вас поддерживаю! Хотя бы тем, что вам не мешаю.
Робеспьер. Вы хотите просто упиваться славой! Говорить длинные речи, и чтобы вам рукоплескали! А как на горизонте замаячила настоящая работа, побежали в кусты!
Дантон. Да-да, и это мне говорит опоссум, который, чуть что, притворяется больным - и хорошо, что не мёртвым!
Робеспьер. Ну и что вы тогда удивляетесь, что я ищу поддержки у Сен-Жюста? Тот хотя бы не считает, что без его личных удовольствий революция не состоится. Вы только на публике на меня бочку не катите. Не добивайте лежачего.
Дантон (ухмыляясь). Я буду нежен и предупредителен.
Робеспьер садится в служебную карету, куда вслед за ним упаковываются двое дюжих молодцев.
Дантон (глядя в окно, Луизе). Ага, ему таки навязали телохранителей. Значит, подозревают, что он собирается пропихнуть в Комитет своего пса, и хотят, чтобы он перестал таскать его с собой. Впрочем, стать жертвой наёмного убийцы - это достойная кончина для мученика, которого он из себя корчит.
***
Жак Ру попадает под арест и кончает с собой в тюрьме, не дожидаясь встречи с трибуналом. Утверждение конституции откладывают до окончания войны. Дантон, всё же выполняя данное Робеспьеру обещание, предлагает, а вернее требует, чтобы состав всех комитетов был обновлён и впредь назначался только Комитетом общественного спасения, и получает свою дозу аплодисментов, а на следующий день, не сумев сковырнуть себя с постели, понимает, что сам оказался таким опоссумом - то есть надорвался, но кто ж ему поверит?
Вокруг кровати Дантона кругами бегают две его тёщи, призрак Габриэли, дети, включая Луизу, и врачи в ассортименте, среди которых случайно оказывается и наш старый знакомый.
Доктор Субербьель (Луизе). Он же крестьянский парень, ну какой ему Париж? Ему надо валяться на травке и пить парное молоко. Ничего удивительного в том, что он слёг после стольких лет жизни поперёк своей природе!
Луиза. Он поправится?
Субербьель. Да, если вы его увезёте отсюда подальше. Только пока он не выздоровеет, никому ни слова о его состоянии. А то всем только и нужно, чтобы он пахал без перерывов. И не спорьте с ним о политике.
Луиза. Но я говорю только то, что диктует мне совесть! Возможно, Бог ему послал эту болезнь, чтобы он одумался и остановил революцию.
Субербьель (тяжко вздыхает). Милое летнее дитя… Вот уж правда дитя: когда пала Бастилия, вам было двенадцать лет. Что вы могли понимать?
Луиза. Я хочу спасти его от него самого!
Субербьель. Робеспьер хочет того же. Но совсем другими методами.
Луиза. Вы знаете Робеспьера?
Субербьель. Имею счастье называть себя его другом.
Луиза. Он хороший человек?
Субербьель. Он честен, порядочен и пытается спасать жизни.
Луиза. Ценой других жизней!
Субербьель. Только когда иначе нельзя. И сожалеет об этом.
Луиза. А он хорошо относится к моему мужу?
Субербьель. Понятия не имею. А это важно?
Луиза (в сторону). Если это неважно, то что тогда важно-то?
Невестки Анжелики в пинки прогоняют Луизу от постели Дантона. Она выбирается на лестницу и садится на ступени.
Мамаша Жели (садится рядом). Ты что такая кислая? Беременна, что ли?
Луиза (в сторону). Ага, прикидывает, когда меня можно будет снова сплавить замуж, если он умрёт. (Матери.) Не волнуйся, не беременна, но это не потому, что мы плохо старались.
Мамаша Жели (размахивается, чтобы по привычке съездить дочери по физиономии, но в последний момент останавливает руку на лету). Вот дикарь!
Давид (заваливается в подъезд в сопровождении каких-то левых людей). Здрасьте, гражданки, я к Дантону. Он совсем забыл о своём долге.
Анжелика. Дверь - там, если вы забыли, как сюда вошли.
Давид. Но-но-но! Вы забываете, кто здесь официальное лицо! У меня и справка есть!
Анжелика (делает руками особые итальянские пассы). Vaffanculo, stronzo di merda!
Давида и его свиту как ветром сдувает. Луиза жалеет, что под рукой нет бумаги, чтобы записать заклинание на будущее.
Фабр (сидя у Демуленов и отчаянно мандража). Вот как мы собираемся побеждать, если все молодые парни пошли в стукачи и соглядатаи, а не в солдаты? За мной хвост, я давно говорил.
Демулен. Вы Робеспьеру сказали?
Фабр. Вы в своём уме? Я в своих делах сам разобраться не могу, а вы ещё и Робеспьера в них впутать предлагаете… Я лучше Дантону напишу. Только неофициально.
Демулен. А вы в своём? Если вы не можете рассказать Робеспьеру, с какой стати вас Дантон слушать станет?
Фабр. Он мне кое-чем обязан.
Демулен. Это вы ему обязаны. Так что сделайте милость, не впутывайте его в ваши махинации на бирже.
Фабр. Дело не только в них…
Демулен. Всё-всё-всё, ничего больше не желаю слушать. Барахтайтесь сами.
Люсиль (входит). А я всё слышала.
Демулен. Фабр совсем потерял голову.
Люсиль. А что, там было что терять?
Фабр. Аррр, как же вы меня достали! И насчёт махинаций - чья бы мычала! Когда вы, Камиль, упадёте между двух стульев, никто вам не подаст руки, чтобы поднять! Все будут стоять и смеяться!
Люсиль. Сразу видно поэта. Какие образы!
Фабр. Ничего. До дня Д, часа П осталось недолго… (Внезапно его прошибает на слезу.) Камиль, но вы всё же замолвите за меня словечко перед Робеспьером. Скажите, что я всегда был истинным патриотом. А теперь я пойду. Не надо меня провожать, я помню, где дверь.
Демулен. Филипп, до вас у них руки не дойдут. Просто пересидите и не высовывайтесь.
Фабр. Как вы меня назвали? Вы вспомнили, как меня зовут? Ну точно последние дни настают. (Уходит.)
Люсиль. Что он там натворил?
Демулен. Наварился на спекуляциях с акциями Ост-Индской компании, когда они сначала рухнули, а потом поднялись. Как и я, впрочем.
Люсиль. А, отец об этом говорил. Он оценил изящество комбинации. Но что нам теперь грозит?
Демулен. Понятия не имею. Компанию надо было ликвидировать. Возможно, Фабр сделал это не совсем законными методами. Раньше мы себе такого не позволяли.
Люсиль. Он намекал, что неприятности могут грозить и тебе, и Дантону.
Демулен. Дантона могли в это втянуть. По крайней мере Фабр говорил, что у него в бумагах могут найти что-то интересное.
Люсиль. Но Дантон же всегда выходит сухим из воды! Свалит на кого-нибудь…
Демулен. Я намекал Жоржу, что Фабр начинает терять берега, и он ответил, что они друзья и знают друг друга как облупленных.
Люсиль. Значит, он его прикроет?
Демулен. Не знаю и не хочу знать. Иначе я буду чувствовать, что обязан поделиться с этим с Робеспьером, а тот расскажет Комитету.
Люсиль. Так расскажи, пока тебя в это не успели втянуть!
Демулен. Пусть Комитету помогает кто-нибудь другой. Я пас.
Люсиль. Но если он способен править твёрдой рукой, не помогать ему - безответственно!
Демулен. В гробу я видел эту твёрдую руку.
Люсиль (приуныв). И когда начнутся процессы?
Демулен. Скоро. Дантон болен, Робеспьер в одиночку тоже ничего не сделает.
Люсиль. И мы по-прежнему за суды?
Демулен. А роялисты? А бриссотинцы? Не-ет, мы за суды. Запомни это.
***
Принимают закон о подозрительных лицах, сиречь о роялистах, алкоголиках, тунеядцах и эмигрантах. Ну и ещё немножечко о чиновниках, ушедших в отставку не совсем добровольно. Поскольку таковых в Республике хватает, становится решительно непонятно, куда их всех сажать. Места в тюрьмах кончаются первыми, затем приходит очередь монастырей, складов и брошенных дворцов. Колло предлагает подрывать их вместе с задержанными. Его пока не слушают.
Дантон. Они что, изменили календарь?
Демулен. Да. Фабр даже новые названия месяцев сочинил.
Дантон. Когда коту нечего делать, он новый календарь придумывает. Что там с Дюнкерком? Вроде победили, а теперь генерал Ушар арестован.
Демулен. Его обвиняют в том, что он плохо победил. Некачественно. Недостаточно австрийцев в капусту покрошил. А это, мол, уже измена.
Дантон. А Комитет не хочет себя в измене обвинить? Это же он Ушара назначал. Представляю, какой кипеш поднялся в Конвенте!
Демулен. Робеспьер всё уладил.
Дантон. Надо же, какая полезная в хозяйстве безделушка этот Робеспьер! Вот пусть дальше сам и барахтается. А я поехал в Арси. Выпадет свободный денёк - заедете навестить?
Демулен. У меня не бывает свободных дней.
Дантон. Хе-хе. Вас, оказывается, тоже покусал Робеспьер. Вы хоть сдачи ему дайте, что ли.
Демулен. Вы слышали про депутата Жюльена?
Дантон. От вас - в первый раз. А что с ним?
Демулен. У него был обыск. Полиция конфисковала бумаги.
Дантон. И?
Демулен. Шабо сказал мне: «Имейте в виду, я всё сжёг». Я так понял, это он вам передавал.
Дантон (подаётся вперёд; в глазах вспыхивает интерес). А Фабр что?
Демулен. Мандражит. А мне-то что делать? Я более чем уверен, что он подделал кое-какие декреты Конвента, и Шабо в этом был замешан, и ещё толпа левых людей. Жюльен с Шабо будут валить друг на друга…
Дантон. А Фабр вам признался?
Демулен. Пытался. Я ему не дал закончить. То, что я вам сейчас рассказываю, это мои умозаключения.
Дантон. Мда. Полетели головы, полетели, сизые…
Демулен. И это ещё не всё. Франсуа Робера обвинили в том, что он купил на чёрном рынке восемь бочонков рома для своей лавки.
Дантон. Ну что за люди! Ты даёшь им возможность творить историю, а они ромом спекулируют!
Стучит кулаком по подлокотнику. На шум вбегает встревоженная Луиза.
Луиза. Вы его расстроили! Дверь - там!
Демулен мотает головой, пытаясь отогнать от себя образ Элеоноры. Дантон жестами показывает жене «ша, тихо!».
Дантон. Я им позволяю набить карманы! Я не заставляю их трудиться самим! Я им раздаю посты, на которых физически невозможно надорваться! За всё это я прошу лишь их голос и пару слов в свою поддержку! Но их хлебом не корми, дай остаться мелкими жуликами! Ром - мелочи, если сравнивать с Ост-Индской компанией. Но Франсуа Робер - наш сторонник. Старый большевик… тьфу ты, старый кордельер…
Демулен. И именно наша секция, кордельеры, обвинила его! Конвент согласился, что ром - мелочи, с него не сняли иммунитет. Теперь им с Луизой ничего не останется, кроме как отсиживаться в кустах и ждать, пока о них все забудут.
Дантон. А ведь был верный товарищ… Передайте ему при встрече, чтобы забыл, что мы когда-то были знакомы.
Демулен. Так я с ним и не встречаюсь.
Дантон. Зря я когда-то ещё и якобинцев начал окучивать. Кордельеров упустил. И ведь кто их подобрал! Эбер! Надо было нам, старым кордельерам держаться вместе.
Некоторое время сидят молча.
Демулен. Вы знаете некоего Конта?
Дантон. Он был моим агентом в Нормандии. А что?
Демулен. Он теперь болтает невесть что. Якобы вы с Бриссо задумали посадить на трон герцога Йоркского.
Дантон. Герцога Йоркского! Я думал, такую чушь может придумать только Робеспьер.
Демулен. Он, кстати, принял это близко к сердцу.
Дантон. Поверил, что ли?
Демулен. Нет, разумеется, не поверил, но сказал, что это заговор с целью опорочить патриотов. К счастью, Эро приказал арестовать Конта, пока он ещё больших дел не натворил. Поэтому к вам заходил Давид от имени Полицейского комитета, только его ваша тёща прогнала…
Дантон. И слава богу. Я не знаю, что бы я ему ответил, если бы он меня спросил в лоб, изменник ли я! А вот Робеспьеру это на руку. Ещё одно доказательство, что вокруг сплошные заговоры.
Демулен. Да. Мы с ним считаем, что Конт - английский шпион, потому что откуда обычному лакею знать о планах самого Дантона?
Луиза. Я поняла, к чему вы клоните. Что же не спросите напрямую, правда ли это?
Демулен. Потому что у меня другие покровители, и, если это правда, они его убьют!
Луиза порывается схватить Демулена за горло, но останавливается.
Дантон (Луизе). Успокойся. Лучше сходи проверь, всё ли собрано в дорогу. Это всего лишь слова Робеспьера. То есть клевета.
Луиза. Мы точно поедем? После всего того, что рассказал Камиль?
Дантон. Естественно. Я уже написал, чтобы нас встретили. Иди.
Луиза выходит.
Дантон. Поеду, конечно, куда я денусь. Мне надо поправить здоровье. А давайте махнём вместе? (Протягивает Демулену руку, тот делает вид, что не замечает. Дантон продолжает в сторону.) И всё-таки я его упустил. Робеспьер его окрутил. Буду помирать - не забуду, как он мне руку не пожал. (Пауза.) Особенно если это будет скоро.
Демулен (целует воздух у щеки Дантона). Я вам напишу. (Выходит.)
Дантон (сам себе). Ну хоть так.
Арси.
Дантон (детям). Мы приехали к бабушке. Помните её?
Годовалый Франсуа и хотел бы напомнить отцу, что никогда её и не видел, да вот только пока толком не говорит.
Сёстры Дантона. Жорж, братец! (Принимаются его тискать и целовать, затем переключаются на Луизу.) Ой, какая ты маленькая! Сколько там той тебя! (В сторону.) И груди нет никакой. И рожи тоже. И нос в лапше, и губа в борще, и ваще!
Мадам Рекорден. Луиза, дочка, подойди сюда. Сядь рядом. (Обстоятельно ощупывает её талию, делая вид, что просто приобнимает, и продолжает в сторону.) Два месяца замужем и ещё не понесла? Чем ты только по ночам занимаешься? Умерщвлением плоти?
Луиза (в сторону). Её что, пригласить в следующий раз свечку подержать? Нет, пожалуй, не стоит. А то ведь придёт. И подержит. И советами замучает.
***
Фабр задерживается после заседания Якобинского клуба и перехватывает у выхода Робеспьера и Сен-Жюста. Последний уже мысленно находится в Рейнской армии.
Фабр. Извините, что мы к вам обращаемся… (Сен-Жюст всем своим видом показывает, что не извинит. Робеспьер вежливо улыбается.) Это срочно. Мы можем поговорить без лишних ушей?
Сен-Жюст. Мы заняты. (В сторону.) И с тобой не водимся.
Фабр. Дело касается Комитета. Я должен выступить перед ним.
Сен-Жюст. Тогда не орите так.
Фабр. Шепчутся только заговорщики! Скоро Республика узнает правду!
Сен-Жюст (в сторону). Программа «Максимум»! Скандалы, интриги, расследования!
Робеспьер (Фабру). Да, вы правы. То, что касается Республики, скрывать негоже.
Фабр. Это вопрос общественной безопасности!
Робеспьер. Тогда обратитесь напрямую в комитет.
Сен-Жюст. У нас вечерняя повестка такова, что будет удачей, если мы разойдёмся до рассвета. И выкинуть ничего нельзя. А в девять утра я снова должен быть на службе. Так что подождёте, гражданин, не рассыплетесь. Выступите ещё. В ближайший понедельник… нет, четверг.
Фабр (Робеспьеру). Я должен заявить о готовящемся заговоре!
Робеспьер резко останавливается.
Фабр (продолжает нарочито небрежным тоном). Но раз молодому гражданину Сен-Жюсту нужно выспаться, дело терпит до утра. Он не привык, как мы, старые патриоты, к ночным бдениям…
Робеспьер (жёстко). Ваши ночные бдения, как мне сообщали, проходили в подпольных игорных притонах в компании гражданина Демулена и женщин с пониженной социальной ответственностью! (Порывается идти дальше.)
Фабр. Я не шучу насчёт заговора.
Робеспьер. Он серьёзный?
Фабр. О-о-о, это такая паутина…
Робеспьер. Хорошо. Завтра я и гражданин Сен-Жюст встречаемся с Комитетом общей безопасности. Вас такое заседание устроит?
Фабр. Более чем!
Раскланиваются. Фабр уходит.
Сен-Жюст. Ему нельзя доверять. Не удивлюсь, если он этот заговор сочинил от начала и до конца просто потому, что ему не хватает внимания. А у нас на него нет времени.
Робеспьер. Он друг Дантона и искренний патриот. И великий поэт.
Сен-Жюст (в сторону). Да хватит уже напоминать мне о том, что рядом со мной даже Фабр - великий поэт!
Робеспьер. И пока говорил с нами, ни разу не вспомнил про свой лорнет. Значит, волновался по-настоящему.