Фей. Ненормативная сказка.

[trablin]

Ёбаные дети! Какого вот хуя им не спится по ночам? Все, блядь, люди ночью спят. Все, кроме ёбаных детей! Вот я щас должен все дела бросить и пиздовать хуй знает куда, к мелкому пиздёнышу, потому, что он, видите ли, заказ на фею прислал! А сегодня, между прочим, футбол - Зенит играет, блядь!
Еремеев бесновался, топал ногами и орал, как потерпевший. Он стоял перед столом Фурсенко - старшей феей Железнодорожного района, начальницей Районного Управления Бытового Волшебства и брызгал слюной. Тамаре Николаевне он до смерти надоел, она поднялась из-за стола и, опершись не женскими кулаками о стол, вперила в Еремеева испепеляющий взгляд.
- Ты, говнюк крылатый и так через смену прогуливаешь! Пьянки твои постоянные с гоблинами у меня уже вот где! - Фурсенко красноречиво провела ребром ладони по горлу, - Бери свою волшебную жопу в охапку и пиздуй! Малая Клеверная, 4. Квартира 16! Мальца зовут Витя.
- У меня пыльца кончилась!
- На метро доедешь, нечисть!
- Но…
- Молчать!!!
Фурсенко вскинула вверх указательный палец, и Еремеев заметил крохотный грозовой разряд на кончике обгрызенного ногтя. Николай знал, что спорить теперь с начальницей бесполезно, развернулся и, чертыхаясь, побрел прочь из кабинета.
Волшебства в проездном осталось на две поездки, денег на маршрутку у Еремеева не было и ему пришлось шагать сквозь мелкий холодный дождь к ближайшей станции метро. Намокший плащ неприятно облегал худое костлявое тело, крылья промокли и прилипли к спине. Просящие каши башмаки загребали воду, физиономия Еремеева была крива, как турецкая сабля. В общем, вечер не обещал быть томным.

Сойдя на «Гудвинской» Еремеев поднялся по эскалатору к выходу. У выхода из метро сидел бомж Викентий, бывший младший эльф в Управлении Экологического Чуда, попавший под сокращение, и, как следствие, лишившийся комнаты в казённой коммуналке. Еремеев мельком знал бывшего эльфа, а ныне бомжа, но разговаривать с ним сейчас совершенно не хотелось, и он проскочил мимо протянувшего к нему руки и раскрывшего беззубый рот Викентия.

Холодный ветер тут же выстудил накопленное в подземке тепло. Зубы Еремеева принялись отбивать чечётку. В музыкальное сопровождение добавлялось чавканье прохудившихся башмаков. До Клеверной было минут 15 ходу. Николай вздохнул, достал из внутреннего кармана плаща сигарету, с горем пополам прикурил, поднял воротник и, ссутулившись, зашагал на заказ.

Витя Гнидин тихо плакал. Слёзы текли по его щекам, нос непрерывно шмыгал. Уперев локти в подоконник, и подперев голову руками, Витя невидящим взором смотрел в дождливое окно, напротив которого размещался рекламный щит, изображавший счастливого мальчугана, бегущего сквозь ромашковое поле. Под ромашковым полем пламенел постаментом тезис: «Феи - наши лучшие друзья!» Щит освещался четырьмя направленными фонарями. Крайние правые не горели, и тезис выглядел политическим: «Феи - наши».
Витя был несчастен. Несчастье Вити заключалось в его фамилии - Гнидин. В школе он был всеми дразним и постоянно бит. Заступиться за Витю было некому. Мать давно махнула на сына рукой, совершенно им не интересовалась, утверждая, что каждый сам творец своего Дао. Отца Вити посадили за пьяную драку с эльфом три года назад, на время отсидки, окрестив весь его род обидной фамилией - по приговору Витин папа был не прав, не по понятиям поступил.

В дверь постучали. Витя встрепенулся, отер рукавом свитера слёзы и сопли, и побежал в коридор. Отперев дверь, он уставился на гостя.
- Хули вылупился, пацан?
Еремеев был явно не в духе. Он прошел в квартиру, заглянул в первую комнату по коридору, где Витина мать предавалась эзотерическому блуду с почившим первым мужем, слесарем Егором Кузьмичем. Дух Егора Кузьмича кряхтел и громко шептал: «Рано! Рано! Ой, щас кончу, щас кончу!» Витина же мать звуков никаких не произносила, лишь стучала левой пяткой об пол.

- Дяденька, а вы кто? - Витя подергал Еремеева за обшлаг плаща.
- Фей я, а ты кого ждал? Слушай, пацан, сегодня футбол, давай резче говори, что тебе надо и я пойду, лады? - Еремеев прошлепал мокрыми башмаками на кухню и уселся на табурет, - у тебя пожрать нихуя нету?
- Макароны. Будете? - Витя заискивающе посмотрел Еремееву в глаза.
- Тащи, а то жрать охота, ажно в пузе бурчит, слышишь?

Витя снял с плиты старую алюминиевую кастрюлю с крышкой без ручки и поставил перед Еремеевым. Достал из холодильника тарелку с кусками скрючившегося хлеба и банку кабачковой икры. Выхватив из рук Вити вилку, Еремеев начал есть прямо из кастрюли, зачерпывая из банки икру и брезгуя хлебом.
- Мафарофы флефом не ефяф, - пробубнил с набитым ртом Еремеев.
- Что?
Еремеев гулко сглотнул и повторил:
- Макароны с хлебом не едят, пацан. Ладно, говори, чё звал, а то я на футбол так опоздаю.
- Чудо…
- Что? Чудо? Какое, блядь, ещё чудо? Ты чё опух, внатуре?
- Но мне по телефону сказали, вы можете показать чудо. Мне тётенька сказала, что надо сильно-сильно верить, тогда фея покажет какое-нибудь чудо.
- Я фей, ёбанаврот, следи за базаром! Чудо, - Еремеев хмыкнул, - хуясе, они там придумали, блядь. Чудо. Я им чё, Амаяк Акопян что ли? Пиздее-е-ец .
- Ну, покажите мне чудо, покажите, покажите! - Витя разрыдался и кричал сквозь плачь всё громче и громче, - покажите - пкажите - пкжите - пкжте!
- Бля, хватит орать, пацан! Ты заебал меня. Во, придумал! У тебя в доме водка есть?
- Не знаю, мы на Новый Год папу ждали, но он не пришел. Я сейчас посмотрю.
Через минуту Витя поставил перед Еремеевым полулитровую бутылку «Дьвольского отродья».
- Во, це гарно! Смотри, пацан. А ты смелый? В штаны не нассышь?
Витя помотал головой.
- Смотри. Внимательно смотри. Сейчас ты увидишь, как фей превратится в бабочку.
Еремеев поднялся из-за стола, зачерпнул левой рукой из кастрюли горсть макарон. В правой крепко зажал вскрытую бутылку и опрокинул содержимое в глотку. Высосав в один присест всю бутылку, Еремеев приблизил губы к лицу мальчика и медленно выдохнул. Витя закашлялся, из глаз брызнули слёзы. Он стал тереть глаза кулаками.
- Видал? Я только что превратился в бабочку и обратно.
- Нет, я ничего не вижу, мне глаза щиплет, - Витя захныкал вновь.
- Ну, это твои проблемы, пацан. Хотел бы чуда - увидел бы. Всё, я пошел. Бывай!
Хлопнула входная дверь. Витя начал различать предметы, но глаза по-прежнему сильно жгло. Так он и не увидел бабочки. Он забрался с ногами на табурет, упёр локти в подоконник и уставился в ночную дождливую мглу. По щекам его текли слёзы.

Еремеев, стремительно опьянев, шатаясь, брёл к метро и ухмылялся своей хитроумной выходке: «И похавал и бухнул, заебись отработал! Ха!». Дорога к станции метрополитена шла под гору, грунт размыло дождём и Николай скользил башмаками по земле, словно фигурист или горнолыжник.

Внезапно из темноты возник автомобиль и ослепил дальним светом фея. Николай замахал руками, но потерял равновесие и кубарем полетел по грязи под гору. Пытаясь остановить свой стремительный спуск, он слетел в кювет, где налетел лбом на кусок бетонного столба и затих.

Придя в себя через пару часов, Николай, кряхтя, выбрался из кювета. Оглядев себя с ног до головы, он присвистнул: «Бляя-я, не фей, а голем какой-то». Поднес к уху часы, потряс ими и стал в сматриваться в циферблат. Безнадёжно. Часы были сломаны. Вокруг стояла непроглядная тьма, и было ясно, что метро давно уже не работает. Шумно вздохнув, Николай зашагал в сторону дома.

По дороге к нему прицепилась пара мелких вурдалаков, но напасть они не решались, лишь громко сопя в тишине, незримыми тенями шли следом за Еремеевым. Николай усмехнулся такому кортежу и даже немного приободрился. Шуганул кровопийц возле самого подъезда, что, конечно, очень умно, учитывая плотность населения района.

Через полтора часа он уже стучал в дверь своей квартиры, где его давно дожидалась, сжимая скалку в худой жилистой руке, его жена - ведьма Лариса. Работала она бухгалтером в местном кукольном театре, ведьмой по профессии не была, но с Николаем творила всякое и по праву законной жены, частенько превращала его в жабу посредством скалки.

Квартира Еремеевых располагалась на первом этаже пятиэтажной кукурузины. Прихожая, отсутствие коридора, две маленьких темных комнаты под низким потолком, совмещенный санузел и кухня 2 на 3. Типичное жилище фей, ведьм, эльфов и гоблинов.
Двумя ударами скалки по голове Лариса превратила Николая в жабу и отправилась спать, с чувством выполненного долга. Николай, с трудом выбравшись из-под вороха грязной мокрой одежды, привычно запрыгал по коридору на кухню - там стояла трехлитровая банка из-под маринованных помидоров, в которой он, в периоды бытия жабой, спал. Зарывшись в сухую траву, Николай, наконец, обрёл покой и, развалившись на спине, раскинув лапы в стороны и вывалив липкий язык, захрапел.

Снился ему Космос, снилось, что он космонавт и покидает Глорию1 навсегда, распорядившись своей героической жизнью во благо всего Народа. Ключ на Старт! Есть, ключ на старт! Протяжка один! Протяжка два! Полетели!
Сосущее ощущение невесомости в полете и страшная тряска при посадке на Нибиру2.
Проснулся он от того, что, в очередной раз, потерял опору под собой. Уже сто раз такое происходило, а привыкнуть к этому он не мог до сих пор. Лариса держала его за правую заднюю лапу вниз головой и, тряся рукой, кричала: «Ну что, допился, упырь? Звонила утром Фурсенко, орала благим матом, что жалоба на тебя поступила, что ты достал уже всех своим поведением и хамством! Уволили тебя, гнида чешуекрылая! Как же ты меня заебал!»

Еремеев таращил снизу вверх на жену свои выпуклые оранжевые глаза и по понятным причинам молчал. Лариса же раздумывала, как ей поступить. С одной стороны, ей было жалко Еремеева. Она относилась к нему с какой-то материнской, не женской, жалостью. Как нашкодившего котенка хотелось потыкать его мордой в сделанную им лужу, не переставая, при этом, любить. С другой стороны, жизнь с Николаем была настолько унылой серой и беспросветной, что Лариса боролась с искушением спустить его в унитаз прямо сейчас.

Помолчав с минуту, Лариса приняла решение и, пересиливая отвращение, поцеловала жабу в склизкий холодный нос. Затем отбросила в сторону. Как всегда превращение прошло в полёте, и Еремеев, пролетев по коридору уже в человечьем обличье, грохнулся на пол и застонал.
- Иди рожу вымой и вали к Фурсенко, вымаливай прощение! Если вылетишь с работы - превращу в жабу и отнесу в красный уголок в театр. Там как раз цаплю кто-то приволок, будет тебе компания! - прорычала Лариса, выглянув из-за дверного косяка ванной, и захлопнула дверь. Зашуршал открытый кран, и она уже не слышала бубнёж Еремеева.

Умыв перепачканную физиономию на кухне, выпив стакан чая, из заваренного на третий раз пакетика, Еремеев побрел в Контору. Настроение его было хуже некуда, похмелье лупило по затылку деревянной киянкой. У подъезда, на лавочке сидели вчерашние провожатые Николая. Лишенные волос, с землистой кожей и потухшим взглядом, с дырками в губах от истлевших стежков, одетые в рваные пиджаки и галифе (отличительная особенность всех вурдалаков) заправленные в стоптанные кирзовые сапоги, они не производили впечатления ужаса, летящего на крыльях ночи.

Вурдалаки уставились на Николая белесыми мутными глазами.
- Ну и хули вы тут расселись, нечисть? - Еремееву в данный момент меньше всего хотелось конфликтовать с кровососами.
- Да не ори ты, мужик, - один из вурдалаков с трудом разлепил пересохшие губы. Голос его был глух и скрипуч, как несмазанная железная калитка на кладбищенском участке, - мы не кровососы, реабилитированные мы.
- Да, мы кровь ни-ни, нас в клинике сняли.
- А чего вы тогда за мной вчера волочились, и щас тут сидите, поджидаете? Я вот ща пойду и в комиссию по Нечисти позвоню, пусть они вас на дематериализацию заберут.
- Ты водку пил вчера? Пил, мы это дело сразу просекаем. Похмелиться не желаешь? У нас есть, но по закону о Нечисти, нас должно быть минимум трое. Короче, блядь, третьим будешь?3
Кадык Еремеева призывно задергался, он сглотнул слюну. Затылок на предложение выпить отреагировал очередным ударом по мозгам и решение созрело мгновенно.
- Пошли, - сказал Еремеев, - тут за домом лесок есть, там ящиков навалено, и посидеть можно и стол соорудить.
Троица зашла за угол дома и скрылась в куцых кустах.
Как выяснилось, вурдалаков звали Степан и Адольф. Степан в бытность свою человеком, работал на Заводе Волшебных Палочек, но спился и в пьяной драке был укушен бригадиром-вампиром. Долго лечился в клинике от вурдализма, вроде даже успешно, так как кровь уже 8 лет не пьёт. Алкоголизм победить не удалось.

Адольф же, во времена человеческие, был человеком богемным, родители назвали его в честь немецкого графика Менцеля и пророчили ему карьеру скульптора национального масштаба. Всё, собственно, к этому и шло, пока на одном из светских раутов его не саданул зубами в шею другой скульптор, с которым Адольф заспорил о красоте скульптуры «Европа»4 последнего, за что и получил прямой посыл к деградации и натуральной белковой пище.
В общем, компания подобралась, что надо и посиделки затянулись.

Лишь к обеду, шатающийся Еремеев добрался до Управления. Стрельнув у вахтера Полипчука горсть волшебной пыльцы до зарплаты, Николай сотворил заклинание «Не учуй» и ввалился в кабинет начальницы.

Фурсенко была темнее тучи. Молнии бегали по глазным яблокам, зрачки были васильково - синего цвета. Сидя за столом, она барабанила пальцами правой руки по крышке стола, выжигая на поверхности чёрные язвы. Тамара молчала, исподлобья глядя в лицо оцепеневшего, от сразу же сотворенного ею заклинания «на ковер, сука!», Еремеева. Помолчав, Фурсенко что-то решила про себя, крякнула и поднялась из-за стола.

Слова тяжелыми камнями сорвались с губ Тамары и расплющили сознание Николая, не оставляя шанса на спасение:
- Как полномочный представитель комиссии по праведным делам, как прямой руководитель, и с согласия родственников провинившегося я разрываю линию твоего бытия и отправляю тебя в искупление грехов твоих, в мир новый и дикий! На два полных круга обращения! Без права апелляции!

Набрав полную грудь воздуха, старшая фея РУБВ выдохнула на Еремеева «кару Штрафника». Начиная со щиколоток, тело Еремеева стало закручиваться винтом, раздался хруст костей, рот Николая раскрылся в беззвучном крике, в глазах его застыл животный ужас, и если бы не заклинание оцепенения, его ор был бы слышен далеко вокруг. Но, Николай был парализован, и только брызнувшие из глаз слёзы выдавали адовы муки, что он испытывал. Он стал крутиться волчком, всё быстрее и быстрее, превратившись в серый вихрь. Со стола Фурсенко полетели бумаги, влекомые воздушной воронкой. Раздался тонкий свист, затем что-то громко хлопнуло, в кабинете запахло азоном. И Еремеев исчез.

Одиночество накатывало на Колю волнами, то подступая к горлу комком, то уходя холодным отливом, уносившим частичку души. В школе Коля был козлом отпущения. Однокашники всячески издевались над ним, после школы его частенько колотили. Без причины, просто так, просто за то, что он существовал. Приходя после занятий, домой, Коля в истерике падал на тахту, и отчаянные рыдания сотрясали его плечи. Однажды он решительно попытался пересилить чашу весов в свою пользу и покарать такую несчастную судьбу. Коля записался на бокс, но на первом, же занятии был поднят на смех, а уже после - изрядно побит. Без причины, просто за то, что существовал.

Родители Коли были люди добрые, но помочь ему ничем не могли. Коля страстно мечтал сменить фамилию и истово жаждал шестнадцатилетия, когда он сможет в паспортном столе при оформлении паспорта стать не Залупкиным, а, например, Соколовым. Но шестнадцать исполнится только через четыре года, а как эти четыре года прожить в унижении, Коля себе не представлял.

Вот и сегодня Коля Залупкин страдал. Он мрачно раскачивался на стуле, невидящим взором глядя на фреску, висящую на стене. На фреске была изображена приоткрытая дверь, с массивным кольцом, установленная в каком-то старом каменном доме. Сквозь приоткрытую дверь был виден свет масляного светильника и элементы простого убранства. Над дверью нависала каменная плита с выбитой надписью «Чтобы начать новую жизнь с понедельника, надо дожить до Воскресения»5. Прочитав надпись раз пятьдесят подряд, Коля решительно встал со стула, взобрался на подоконник и рывком открыл окно двенадцатого этажа.

Ветер ворвался в комнату, бумажные листы, фантики от конфет, вкладыши от жевательной резинки поднялись в воздух и закружились в холодном осеннем вихре. Мама прокричала с кухни, чтобы Коля закрыл окно и не создавал сквозняков - в спальне спит простуженный отец, но ей уже никто не ответил, лишь листья бумаги, прошуршав, вылетели в окно стайкой свободных птиц.

Толпа зевак на улице так и не заметила, внезапно проявившегося, в душном июльском мареве над асфальтом, силуэта васильково-синего глаза. И никто не услышал переливчатого звона бубенцов в кронах шумевших деревьев: «Ещё круг….»

Сноски:
1- Глория - несуществующая планета Солнечной системы.
2- Нибиру - несуществующая планета Солнечной системы.
3- Закон, действующий во всех уголках Вселенной. По закону, после произнесения фразы: "Третьим будешь?" объект теряет остатки воли и с удовольствием падает в пропасть алкоголизма. Особо пагубное распространение получил на территории 1/6 части суши третьей планеты от Солнца.
4- "Европа" - хреновая скульптура хренового скульптора.
5- Известный афоризм Бориса Крутиера