В высокой башне, что стоит на обрыве скалистой горы, сидит Принцесса. Дела её идут неважно: сидеть целыми днями и смотреть на горный поток далеко внизу, причем для этого надо высунуться по пояс в крохотное окно - удовольствие сомнительное. У Принцессы есть пряжа и спицы, но она не хочет вязать, есть у неё также чучело черного, с желтыми ( Read more... )

Столько мотыльков сегодня билось головой о стекло моей съемной квартиры. И билось, и продолжает биться. Стоял, курил только что на балконе и штук пять, наверное, поймал, что стучались в стекло, летели на свет. Поймал и аккуратно отправил восвояси, ибо нечего тут бошками долбиться, это мое занятие и мне конкуренты не нужны. Курил, пускал дым, думал ( Read more... )

Жила-была в большом доме старушка. И в квартире её комнат было видимо-невидимо. Раньше, по молодости, старушка была женой генерала и проехала за мужем полстраны и всю Москву. А когда старый генерал умер, осталась одна в хоромах белокаменных, окнами выходящих на юридический институт. Жить ей одной было грустно и тяжело, и решила она пустить к себе ( Read more... )

Махровые кучевые облака нависали над городом серым ворохом грязного белья. Они ползли по низкому небосводу мерзкими гусеницами, покрытыми жёсткими белёсыми шрамами молний, напарываясь брюхом на острые шпили телевизионных антенн, рвущих их скользкие тела. Порезы сочились сукровицей холодного дождя, что заставляет ёжиться даже от ожидания его, не ( Read more... )

Сидя на пятнадцатом этаже, глядя в окно, разглядывая серые унылые облака, наползающие на кабину высотного крана, одиноко перетаскивающего какие-то блоки за окном, посещает мысль, а каково крановщице? Сидеть по восемь часов на высоте в сорок метров и дёргать за рычаги ( Read more... )

Я еду сквозь город на троллейбусе. Я родился в этом городе и живу здесь всю свою жизнь. Он не нравится мне. Не то, чтобы он был мне противен, просто не нравится и всё, как плохая музыка. Мимо проносятся автомобили. В них сидят люди. Они тоже не нравятся мне. Скрюченный карлик тащит колченогий стул с крутящимся сидением. Раньше такие стулья шли в ( Read more... )

Я решился сварить суп. Сам. Жена уехала в деревню к маме и забрала обоих наших охламонов с собой. Охламоны - это коты. Сталин и Черчилль. Степа и Гуча (от Гуччи) соответственно. Я же остался на поклейку обоев в коридоре. Жена уехала, выдав мне на руки целый библиотечный отсек, посвященный готовке. Пару дней я промаялся разбухающей в кипятке лапшой ( Read more... )

Едкий клей слёз! Вот это находка, какая динамика, сколько печали, какая дивная экспрессия всего в трёх словах! Такую находку, такой бриллиант надо непременно огранить и запечатлеть в золоте. К чёрту клиентов. К чертям планы и планёрки. Жизнь человеку дадена не для работы на собственный желудок, а на созидание собственной души. А я - поэт, ( Read more... )

Ледяная метель зарывается под одежду холодным, колючим, диким котом и начинает потягиваться. Больно, кажется, я отморозил нос. Кольки всё нет. Сколько можно ждать! Перед глазами стоит жестяная кружка с чифиром, что пили в тайге. Там чифир - антисептик. В том смысле, что хочешь, помирай, хочешь - живи, а кроме чайной заварки никаких лекарств на ( Read more... )

Вот все мои друзья мужчины- подкаблучники. Куда жены носом поведут - туда и бегут, болезные, сломя голову. А потом жалуются мне на злую судьбу и плохое пищеварение. Посещают курсы релаксации и мужского достоинства при институте патриархального шовинизма, где плотность мямлей, маменькиных сынков и просто неудачников - превышает все известные пределы ( Read more... )