Дневник паровозника, глава 2. Субботнее сумасшествие
«Доктора перепужались, говорят - любовный шок» (Л. Филатов)
…Наташу я приметил ещё давно. Она сразу мне понравилась своей открытостью и, чего уж там, просто бесподобной красотой. Правда, оказать ей немного внимания было сложновато - сказывались экзамены, выпускной и прочий вполне закономерный бардак.
Прошло несколько недель, отшумел июнь, волны Финского залива и валаамских озёр… Сидя как-то вечером в интернете, я получил восторженное сообщение от Никитоса о том, что Таня, давняя подруга Наташи, полностью разделяет его советское мировоззрение и более того, они питают друг к другу очень сильный интерес. «Чем же я хуже?» - подумалось мне…
Уже через несколько дней я встретил неразлучных подружек в Кратово. Немного поболтав после рабочего дня, мы разъехались по домам. Поцеловав Наташу на прощание, я почувствовал, что счастье близко, как никогда…
Прошли ещё четыре дня, в течение которых я общался с Наташей по интернету, всё больше убеждаясь в своей привязанности к ней. Мы договорились встретиться в пятницу на детской дороге, и я решил, вспомнив о том, что Наташа очень хочет научиться играть на губной гармошке, сделать ей именной подарок. Не буду рассказывать, как я колесил по городу в поисках музыкального магазина, как делал на хромированном корпусе гармошки гравировку, едва не оторвав себе палец фрезой бормашины, как не спал оставшиеся от ночи четыре часа… Всё это меркнет перед безграничным счастьем следующего дня - пятницы. Мы сидели на стрелочном посту, пели песни под гитару, гуляли по Жуковскому до шести часов вечера, беззаботно болтая… Направляясь домой, я понимал, что на следующий день мы расстанемся на целый месяц (Наташа уезжает в Самару), и от этого беспомощно ныло сердце. Но то, что произошло в субботу, вообще не поддаётся никакому описанию…
Суббота началась прескверно. Выйдя в половину шестого утра на автобусную остановку, я безуспешно ждал нужный мне автобус, который всегда ходит по расписанию - и в результате мне пришлось сесть на другой, тем самым удлинив свою поездку до вокзала на несколько драгоценных минут. В Бибирево очень долго не было поезда,что ещё сильнее увеличило моё опоздание и заставило меня везде бежать, чтобы успеть на Казанский к 6:20. Благо, на электричку я не опоздал. Приехав в Кратово, подарив счастливой Наташе большую оранжевую розу, я опять поставился на восьмой пост, а Наташа с Таней - фотокорреспондентами. Отсняв первую пару поездов, они пришли к нам на пост, где довольный Никитос заваливал старшего стрелочника (младше его и по стажу, и по возрасту лет на пять) элементарными вопросами по устройству стрелки. Поболтав с нами в течение двух пар, подруги опять поехали фотографировать на Юность. Но вот минут за пять до прибытия четвёртой пары…
Я сидел боком на стуле, прислонившись спиной в угол, и смотрел в окно, думая о Наташе: о том, как успел её полюбить за неделю, о её собственных чувствах и о том, как долго мне придётся ждать её приезда. Месяц - не год, но даже это время приводило меня в ужас. Мне казалось, что моё сердце выросло до невероятных размеров и мешает дышать. Оно не бешено колотилось, а медленно и натужно ухало в груди с таким же звуком, с каким паровая машина выбрасывает в трубу очередную порцию мятого пара. Дышать действительно стало почти невозможно, картинка в глазах стала чёрно-белой, в голове зашумела кровь, и я понял, что теряю сознание. С великим трудом поборов приступ, я стал пытаться привести себя в чувства. Когда ко мне более-менее вернулось здравомыслие, за дверью послышался милый сердцу голос, отчего я чуть было не отключился снова. Еле встав, я вышел с поста, провёл манёвры, и мы всей компанией пошли в поезд - кататься пятую пару.
Наташе тоже было немного не по себе. Уставшая, она чуть не засыпала на ходу, так что заняв места в поезде, мы уже твёрдо решили не выходить на Юности. Обняв тёплую Наташину ладонь своими, я не отпускал её до самого прибытия обратно на Пионерскую. В управлении дороги, пока мы ждали подруг из кабинета дежурной смены, со мной опять случился такой же приступ, и я еле удержался на ногах…
Прогуливаясь вокруг озера до платформы Кратово, мы сплелись руками, прижались друг к другу плечами и так шли до самого переезда на Ильинской, не отпуская друг друга даже в электричке и на выходе через турникеты. Никитос и Таня держались за руки и весело болтали. Мы с Наташей почти не говорили. Ей было плохо, я тоже не блистал здоровьем, поэтому мы шли молча, поддерживая друг друга и всё сильнее прижимаясь. Прощаясь на переезде, мы поцеловались, положили головы друг другу на плечи и так стояли несколько секунд. Потом разошлись на полметра, постояли ещё немного - и я снова обнял Наташу за плечи, зарылся носом в так полюбившиеся мне огненные волосы и чуть не заплакал, понимая, что целый месяц её не увижу…
Когда мы с Никитосом ехали домой, я даже пришёл в себя - мы хохотали по поводу нашего сегодняшнего начальника, вспоминали весёлые фразы, сказанные прошлым летом и забытые с приходом горновского лексикона… Месяц будущей разлуки показался не таким уж длинным.
Приехав домой, я пошёл ужинать к бабушке, в соседний подъезд. Пока я уплетал макароны, на меня снова нахлынула тоска; мне хотелось скорее вернуться в свою квартиру,чтобы никто не видел, как мне плохо: лишние расспросы и утешения всё равно не помогли бы, а то и сделали бы хуже. Проклятые макароны всё никак не заканчивались, мною овладевала какая-то первобытная злоба, и тут я с ужасом осознал, что почти не понимаю, что мне вообще говорят. Из вежливости попив чаю, я с трудом выскользнул из рук родственников. Еле доковыляв до дома, я упал на кровать, ткнулся лицом в подушку и зарыдал. Много времени прошло, прежде чем я успокоился, выпил валерьянки и наконец пришёл в себя. Мне было стыдно за свою слабость, месяц показался вечностью…
Но я обязательно дождусь.
…Наташу я приметил ещё давно. Она сразу мне понравилась своей открытостью и, чего уж там, просто бесподобной красотой. Правда, оказать ей немного внимания было сложновато - сказывались экзамены, выпускной и прочий вполне закономерный бардак.
Прошло несколько недель, отшумел июнь, волны Финского залива и валаамских озёр… Сидя как-то вечером в интернете, я получил восторженное сообщение от Никитоса о том, что Таня, давняя подруга Наташи, полностью разделяет его советское мировоззрение и более того, они питают друг к другу очень сильный интерес. «Чем же я хуже?» - подумалось мне…
Уже через несколько дней я встретил неразлучных подружек в Кратово. Немного поболтав после рабочего дня, мы разъехались по домам. Поцеловав Наташу на прощание, я почувствовал, что счастье близко, как никогда…
Прошли ещё четыре дня, в течение которых я общался с Наташей по интернету, всё больше убеждаясь в своей привязанности к ней. Мы договорились встретиться в пятницу на детской дороге, и я решил, вспомнив о том, что Наташа очень хочет научиться играть на губной гармошке, сделать ей именной подарок. Не буду рассказывать, как я колесил по городу в поисках музыкального магазина, как делал на хромированном корпусе гармошки гравировку, едва не оторвав себе палец фрезой бормашины, как не спал оставшиеся от ночи четыре часа… Всё это меркнет перед безграничным счастьем следующего дня - пятницы. Мы сидели на стрелочном посту, пели песни под гитару, гуляли по Жуковскому до шести часов вечера, беззаботно болтая… Направляясь домой, я понимал, что на следующий день мы расстанемся на целый месяц (Наташа уезжает в Самару), и от этого беспомощно ныло сердце. Но то, что произошло в субботу, вообще не поддаётся никакому описанию…
Суббота началась прескверно. Выйдя в половину шестого утра на автобусную остановку, я безуспешно ждал нужный мне автобус, который всегда ходит по расписанию - и в результате мне пришлось сесть на другой, тем самым удлинив свою поездку до вокзала на несколько драгоценных минут. В Бибирево очень долго не было поезда,что ещё сильнее увеличило моё опоздание и заставило меня везде бежать, чтобы успеть на Казанский к 6:20. Благо, на электричку я не опоздал. Приехав в Кратово, подарив счастливой Наташе большую оранжевую розу, я опять поставился на восьмой пост, а Наташа с Таней - фотокорреспондентами. Отсняв первую пару поездов, они пришли к нам на пост, где довольный Никитос заваливал старшего стрелочника (младше его и по стажу, и по возрасту лет на пять) элементарными вопросами по устройству стрелки. Поболтав с нами в течение двух пар, подруги опять поехали фотографировать на Юность. Но вот минут за пять до прибытия четвёртой пары…
Я сидел боком на стуле, прислонившись спиной в угол, и смотрел в окно, думая о Наташе: о том, как успел её полюбить за неделю, о её собственных чувствах и о том, как долго мне придётся ждать её приезда. Месяц - не год, но даже это время приводило меня в ужас. Мне казалось, что моё сердце выросло до невероятных размеров и мешает дышать. Оно не бешено колотилось, а медленно и натужно ухало в груди с таким же звуком, с каким паровая машина выбрасывает в трубу очередную порцию мятого пара. Дышать действительно стало почти невозможно, картинка в глазах стала чёрно-белой, в голове зашумела кровь, и я понял, что теряю сознание. С великим трудом поборов приступ, я стал пытаться привести себя в чувства. Когда ко мне более-менее вернулось здравомыслие, за дверью послышался милый сердцу голос, отчего я чуть было не отключился снова. Еле встав, я вышел с поста, провёл манёвры, и мы всей компанией пошли в поезд - кататься пятую пару.
Наташе тоже было немного не по себе. Уставшая, она чуть не засыпала на ходу, так что заняв места в поезде, мы уже твёрдо решили не выходить на Юности. Обняв тёплую Наташину ладонь своими, я не отпускал её до самого прибытия обратно на Пионерскую. В управлении дороги, пока мы ждали подруг из кабинета дежурной смены, со мной опять случился такой же приступ, и я еле удержался на ногах…
Прогуливаясь вокруг озера до платформы Кратово, мы сплелись руками, прижались друг к другу плечами и так шли до самого переезда на Ильинской, не отпуская друг друга даже в электричке и на выходе через турникеты. Никитос и Таня держались за руки и весело болтали. Мы с Наташей почти не говорили. Ей было плохо, я тоже не блистал здоровьем, поэтому мы шли молча, поддерживая друг друга и всё сильнее прижимаясь. Прощаясь на переезде, мы поцеловались, положили головы друг другу на плечи и так стояли несколько секунд. Потом разошлись на полметра, постояли ещё немного - и я снова обнял Наташу за плечи, зарылся носом в так полюбившиеся мне огненные волосы и чуть не заплакал, понимая, что целый месяц её не увижу…
Когда мы с Никитосом ехали домой, я даже пришёл в себя - мы хохотали по поводу нашего сегодняшнего начальника, вспоминали весёлые фразы, сказанные прошлым летом и забытые с приходом горновского лексикона… Месяц будущей разлуки показался не таким уж длинным.
Приехав домой, я пошёл ужинать к бабушке, в соседний подъезд. Пока я уплетал макароны, на меня снова нахлынула тоска; мне хотелось скорее вернуться в свою квартиру,чтобы никто не видел, как мне плохо: лишние расспросы и утешения всё равно не помогли бы, а то и сделали бы хуже. Проклятые макароны всё никак не заканчивались, мною овладевала какая-то первобытная злоба, и тут я с ужасом осознал, что почти не понимаю, что мне вообще говорят. Из вежливости попив чаю, я с трудом выскользнул из рук родственников. Еле доковыляв до дома, я упал на кровать, ткнулся лицом в подушку и зарыдал. Много времени прошло, прежде чем я успокоился, выпил валерьянки и наконец пришёл в себя. Мне было стыдно за свою слабость, месяц показался вечностью…
Но я обязательно дождусь.