Прибежище
"Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать..."
У всех (ну … почти у всех) людей есть свой Город, город par excellence. Но у меня ничего не бывает просто. Родился я в Риге, на Duntes iela, но прожил там всего около года-полутора. Позднее, в зрелом возрасте я приезжал туда несколько раз на несколько дней, но никакого отклика в моей душе не возникло. Не мой это город.
Потом родители переехали в Херсон, на год-полтора. От него не осталось ни воспоминаний ни даже фотографий, только история о фантастических херсонских арбузах.
В Москве, где я провел большую часть жизни, мы поселились сначала у дедушки и бабушки, в глухой рабочей окраине, в Цветковском переулке, в районе Инвалидного рынка. Как это ни странно, название 'Инвалидный' происходит от ивалидов русско-турецкой войны. В 1878 году рядом с селом Всехсвятское для них было основано убежище.
-Инвалидные улицы-
Я помню чайную на рынке, вокруг которой всегда толпились безрукие-безногие нищие калеки (тогда еще свежей в памяти) войны 41-45-ого. Потом они исчезли все, буквально за несколько дней. На углу стояла мороженница. Иногда дед мне давал рубль и десять копеек, я клал деньги в отцовский военный планшет и с гордостью шел покупать эскимо.
-Наш двор. Домишко на заднем плане справа. За ним моя первая школа.-
Не было у меня в крови никакого арбатства. Да и откуда ему было взяться у портновского внука? Все вокруг было уныло и черно-бело. Всегдашний чад керосинки, удобства на улице, бесконечный гвалт...
Правда, иногда мы ходили в гости, и был это не просто поход в гости, а окно в сказочный мир. Мой дядя Миша, и две двоюродных сестренки, жили в большом каменном доме, внизу которого располагалось метро Аэропорт. Туда можно было дойти пешком за полчаса. Двери в просторную квартиру раскрывались, и я попадал в мир волшебных звуков и красок, с роялем в гостиной, с домработницей, подававшей чай в замечательных чашках … Все фотографии, которые остались у меня от того времени, сделаны дядей Мишей.
-Волшебная квартира.-
Потом был переезд на другую, еще более дальнюю окраину. Большой дом, в котором мы поселились, гордо высился на Новом шоссе в окружении развалюх. Доехать туда можно было на 22 автобусе от метро Динамо, минут за 25. На этом же автобусе я ездил в школу, которая располагалась за Тимирязевской академией. Позднее Новое шоссе расширили и назвали Тимирязевской улицей. Развалюхи медленно погружались в небытие, уступая место хрущевской застройке. Осталась только дача Вучетича, с многометровой гранитной головой Ленина - деталью скульптуры, которая так никогда и не была закончена.
-Новое шоссе. Детская дразнилка: Миша Ш с Нового шеше.-
На Арбат я попал впервые кажется когда мне было лет 14. В то время я стал взахлеб читать разные книги. Достать хорошую книгу было редкостной, почти невероятной удачей. Раз в неделю я объезжал все букинистические магазины. Иногда, очень нечасто, попадался золотой самородок. Помню, что в букинистическом за памятником Ивану Федорову нарвался на первое издание Конармии Бабеля, на желтой крошащейся бумаге и еще с упоминаниями Троцкого, которые в изданиях 60-х были вырезаны. В этом магазине продавщицей работала симпатичная девушка, носившая короткие юбки. Когда она залезала на лесенку, чтобы достать книгу с верхней полки, я любовался ее ножками. У памятника Юрию Долгорукому был букинистический, где продавали книги на иностранных языках. Там я купил Пигмалиона (на английском). Я читал его столько раз, что запомнил почти наизусть. Напротив, на другой стороне (тогда) ул. Горького был магазин Дружба, где продавалась макулатура соц. стран. Но иногда там попадались китайские рисунки на шелку или рисовой бумаге.
Когда я приехал в Москву в 1999м после десятилетнего перерыва, сердцем я ее не узнал. Роскошный центр, бьющий бесшабашным богатством, с Ролс-Ройсами и Ламборгини, с бутиками дороже чем в Париже и Токио. Окраины, с яркими вкраплениями золотых куполов новых церквей, броскими торговыми центрами, с муравейниками безликих многоэтажек, малоухоженные дворы… В общем-то, окраины холодные и, как мне сейчас кажется, не очень приспособленные для уютной человеческой жизни. Мой ли это город? Пожалуй, нет. Отвык я от супер-мегаполисов. Ничего из ныне существующих реалий я не знал. Почти ничего. Если что и резануло у меня в душе, так это вид школы, где учились мои дети… Еще остались старые учителя.
Сейчас я живу на Среднем Западе, в пригороде, каких в Америке десятки тысяч. Жизнь здесь комфортна и беспроблемна, но все они по-существу одинаковы и взаимозаменяемы. Нет ничего 'своего'. Да и будет ли он, этот пригород, стоять здесь через 50 лет? Иерусалим существует 4000 лет, Рим две с половиной, Москва около 1000, а мой уютный пригород, доживет ли он до 2060? Или будут здесь вновь шуметь прерии? Американцы - народ кочевой. Номады. Нет у них чувства глубокой истории…
Есть еще несколько городов, где я провел много времени, и знаю вдоль и поперек. Париж. Безумно красивый, безумно имперский и надменный. Но чужой. Чтобы в него влюбиться, надо в нем либо родиться, либо как минимум приехать в 20 лет, с любимой, и покорить его… Баварский Эрланген, с его огромным университетом, известной клиникой, и штаб-квартирой Сименса. Университет в лесу, напротив раньше была американская военная база и полигон, где я всегда собирал грибы. Американцы ушли, а в их дома поселили немцев из Казахстана и Новосибирска… Милый, ухоженный тихий городок. Но нет … Германия никогда не будет моей землей.
Наконец, Женева. 'Красный треугольник' на рю Лиотар, очаровательные французские деревушки в предгорьях Юры (правильнее, Жюры), величественные Альпы. Я очень люблю отдыхать в Швейцарии, где все красиво, все работает с такой же точностью, как и знаменитый швейцарский брегет. И, может быть, даже и поселился бы там на пенсии. Да вот только они меня не возьмут и, самое главное, не будет у меня никакой пенсии - настоящие мужчины умирают на посту.
-Женевский дворик. Акварель Риитты Кайнулайнен, жены моего финского коллеги.-
Нет мне прибежища. А может, мое прибежище - весь мир, для этого я в него и пришел?
"... к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед."
Кстати, Бродский похоронен на кладбище Сан-Микеле в Венеции. Место для него нашли там с большим трудом: ни православные, ни католики не хотели его принимать.
PS. Под катом я добавил еще одну фотографию, которую я сделал в 1996 году: Пасмурный зимний день в деревушке Туари близ ЦЕРНа. Да, кстати, забыл. Пару фотографий Инвалидных улиц и Ленинградского шоссе я позаимствовал с сайта http://oldmos.ru (На одном из них есть их лого).
-Наш дом возле Инвалидного рынка вблизи.-
-Лето в районе Инвалидных улиц.-
-Ленинградское шоссе. Справа дом с метро Аэропорт, где была волшебная квартира.-
-Мои друзья топают в школу.-
-А это дворик "Генеральского" дома на Соколе. Еще там был "Писательский" дом. Но жили в нем не те писатели, которых мы сейчас помним и любим, а, в основном, те, которые были почитаемы Союзом писателей СССР. (Картина работы В.Парошина)-
-Erlangen. Северная Бавария.-
-Вид на Жюру из окна дома в Creux de Naz который мы снимали у Mme Bronimann.-
-Одиночество в Toiry, близ Женевы. 1996.-
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать..."
У всех (ну … почти у всех) людей есть свой Город, город par excellence. Но у меня ничего не бывает просто. Родился я в Риге, на Duntes iela, но прожил там всего около года-полутора. Позднее, в зрелом возрасте я приезжал туда несколько раз на несколько дней, но никакого отклика в моей душе не возникло. Не мой это город.
Потом родители переехали в Херсон, на год-полтора. От него не осталось ни воспоминаний ни даже фотографий, только история о фантастических херсонских арбузах.
В Москве, где я провел большую часть жизни, мы поселились сначала у дедушки и бабушки, в глухой рабочей окраине, в Цветковском переулке, в районе Инвалидного рынка. Как это ни странно, название 'Инвалидный' происходит от ивалидов русско-турецкой войны. В 1878 году рядом с селом Всехсвятское для них было основано убежище.
-Инвалидные улицы-
Я помню чайную на рынке, вокруг которой всегда толпились безрукие-безногие нищие калеки (тогда еще свежей в памяти) войны 41-45-ого. Потом они исчезли все, буквально за несколько дней. На углу стояла мороженница. Иногда дед мне давал рубль и десять копеек, я клал деньги в отцовский военный планшет и с гордостью шел покупать эскимо.
-Наш двор. Домишко на заднем плане справа. За ним моя первая школа.-
Не было у меня в крови никакого арбатства. Да и откуда ему было взяться у портновского внука? Все вокруг было уныло и черно-бело. Всегдашний чад керосинки, удобства на улице, бесконечный гвалт...
Правда, иногда мы ходили в гости, и был это не просто поход в гости, а окно в сказочный мир. Мой дядя Миша, и две двоюродных сестренки, жили в большом каменном доме, внизу которого располагалось метро Аэропорт. Туда можно было дойти пешком за полчаса. Двери в просторную квартиру раскрывались, и я попадал в мир волшебных звуков и красок, с роялем в гостиной, с домработницей, подававшей чай в замечательных чашках … Все фотографии, которые остались у меня от того времени, сделаны дядей Мишей.
-Волшебная квартира.-
Потом был переезд на другую, еще более дальнюю окраину. Большой дом, в котором мы поселились, гордо высился на Новом шоссе в окружении развалюх. Доехать туда можно было на 22 автобусе от метро Динамо, минут за 25. На этом же автобусе я ездил в школу, которая располагалась за Тимирязевской академией. Позднее Новое шоссе расширили и назвали Тимирязевской улицей. Развалюхи медленно погружались в небытие, уступая место хрущевской застройке. Осталась только дача Вучетича, с многометровой гранитной головой Ленина - деталью скульптуры, которая так никогда и не была закончена.
-Новое шоссе. Детская дразнилка: Миша Ш с Нового шеше.-
На Арбат я попал впервые кажется когда мне было лет 14. В то время я стал взахлеб читать разные книги. Достать хорошую книгу было редкостной, почти невероятной удачей. Раз в неделю я объезжал все букинистические магазины. Иногда, очень нечасто, попадался золотой самородок. Помню, что в букинистическом за памятником Ивану Федорову нарвался на первое издание Конармии Бабеля, на желтой крошащейся бумаге и еще с упоминаниями Троцкого, которые в изданиях 60-х были вырезаны. В этом магазине продавщицей работала симпатичная девушка, носившая короткие юбки. Когда она залезала на лесенку, чтобы достать книгу с верхней полки, я любовался ее ножками. У памятника Юрию Долгорукому был букинистический, где продавали книги на иностранных языках. Там я купил Пигмалиона (на английском). Я читал его столько раз, что запомнил почти наизусть. Напротив, на другой стороне (тогда) ул. Горького был магазин Дружба, где продавалась макулатура соц. стран. Но иногда там попадались китайские рисунки на шелку или рисовой бумаге.
Когда я приехал в Москву в 1999м после десятилетнего перерыва, сердцем я ее не узнал. Роскошный центр, бьющий бесшабашным богатством, с Ролс-Ройсами и Ламборгини, с бутиками дороже чем в Париже и Токио. Окраины, с яркими вкраплениями золотых куполов новых церквей, броскими торговыми центрами, с муравейниками безликих многоэтажек, малоухоженные дворы… В общем-то, окраины холодные и, как мне сейчас кажется, не очень приспособленные для уютной человеческой жизни. Мой ли это город? Пожалуй, нет. Отвык я от супер-мегаполисов. Ничего из ныне существующих реалий я не знал. Почти ничего. Если что и резануло у меня в душе, так это вид школы, где учились мои дети… Еще остались старые учителя.
Сейчас я живу на Среднем Западе, в пригороде, каких в Америке десятки тысяч. Жизнь здесь комфортна и беспроблемна, но все они по-существу одинаковы и взаимозаменяемы. Нет ничего 'своего'. Да и будет ли он, этот пригород, стоять здесь через 50 лет? Иерусалим существует 4000 лет, Рим две с половиной, Москва около 1000, а мой уютный пригород, доживет ли он до 2060? Или будут здесь вновь шуметь прерии? Американцы - народ кочевой. Номады. Нет у них чувства глубокой истории…
Есть еще несколько городов, где я провел много времени, и знаю вдоль и поперек. Париж. Безумно красивый, безумно имперский и надменный. Но чужой. Чтобы в него влюбиться, надо в нем либо родиться, либо как минимум приехать в 20 лет, с любимой, и покорить его… Баварский Эрланген, с его огромным университетом, известной клиникой, и штаб-квартирой Сименса. Университет в лесу, напротив раньше была американская военная база и полигон, где я всегда собирал грибы. Американцы ушли, а в их дома поселили немцев из Казахстана и Новосибирска… Милый, ухоженный тихий городок. Но нет … Германия никогда не будет моей землей.
Наконец, Женева. 'Красный треугольник' на рю Лиотар, очаровательные французские деревушки в предгорьях Юры (правильнее, Жюры), величественные Альпы. Я очень люблю отдыхать в Швейцарии, где все красиво, все работает с такой же точностью, как и знаменитый швейцарский брегет. И, может быть, даже и поселился бы там на пенсии. Да вот только они меня не возьмут и, самое главное, не будет у меня никакой пенсии - настоящие мужчины умирают на посту.
-Женевский дворик. Акварель Риитты Кайнулайнен, жены моего финского коллеги.-
Нет мне прибежища. А может, мое прибежище - весь мир, для этого я в него и пришел?
"... к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед."
Кстати, Бродский похоронен на кладбище Сан-Микеле в Венеции. Место для него нашли там с большим трудом: ни православные, ни католики не хотели его принимать.
PS. Под катом я добавил еще одну фотографию, которую я сделал в 1996 году: Пасмурный зимний день в деревушке Туари близ ЦЕРНа. Да, кстати, забыл. Пару фотографий Инвалидных улиц и Ленинградского шоссе я позаимствовал с сайта http://oldmos.ru (На одном из них есть их лого).
-Наш дом возле Инвалидного рынка вблизи.-
-Лето в районе Инвалидных улиц.-
-Ленинградское шоссе. Справа дом с метро Аэропорт, где была волшебная квартира.-
-Мои друзья топают в школу.-
-А это дворик "Генеральского" дома на Соколе. Еще там был "Писательский" дом. Но жили в нем не те писатели, которых мы сейчас помним и любим, а, в основном, те, которые были почитаемы Союзом писателей СССР. (Картина работы В.Парошина)-
-Erlangen. Северная Бавария.-
-Вид на Жюру из окна дома в Creux de Naz который мы снимали у Mme Bronimann.-
-Одиночество в Toiry, близ Женевы. 1996.-