Aug 31, 2009 14:42
В последние дни у двух исследователей - Ю.В. Манна и В.И. Тюпы - прочитал мнение, что тютчевское "Silentium!" самим фактом своего существования противоречит формуле, в нем выраженной. Заклинает молчать - и однако, не молчит. Это очень красиво и убедительно; можно было бы сказать, что прозрачный намек на эту "уловку" дает сам Тютчев: раз он говорит, что мысль изреченная есть ложь, то и призыв молчать, и все его обоснования - тоже ложны. И тогда мы попадаем в пространство софизма, парадокса ("Критянин Эпименид сказал: все критяне лжецы").
Мне всегда казалось, что это любимое мною стихотворение произносится откуда-то со стороны, извне, что говорящий в нем берет на себя роль советчика из совершенно другого измерения, что это попытка представить совет, чуждый косности нашего человеческого языка. Тот же Манн пишет, что Жуковский, когда сообщает в "Невыразимом", что для отображения, сохранения, пересоздания необъяснимого духа, чувствуемого в природе, нет языка, - уже дает этот самый язык, стремится к максимальному приближению. Тютчевское же стихотворение тоже является таким приближением, но мне трудно отделаться от ощущения, что это приближение с другой стороны.
При том, что я не считаю, что следует молчать, но часто сознаю тщетность говорения. Обычные волнения и колебания, в которых мы велики.
филология,
Тютчев