Сказка о двух братьях и их Правдах
Жили - были два добрых брата. Мать-то у них едина была, а отцы, видать, разные. Почему ж они были ну не то что совсем не похожи, а всё равно немного и не одинаковы. А потом соберутся выпить, закусить, погутарить, вновь глядишь - а на мать похожи как две капли воды. И жили они по соседству - обоюду одной изгороди. Позычить чего, посоветоваться, песни попеть, - оно ж завсегда удобнее, как соседи.
Вышел обоим срок, и обзавелись они жёнками. Кажный за себя взял девку по вкусу. Да имена у девиц красных были одинаковы - Правдами звались. Вот однажды собрались братья на гостиво. Весна приближалась, птахи пели, солнце светило - живи да радуйся. Сидят, канун пьют, студнем закусывают да пряженцами.
Но вдруг застень на них взошла. Это нравная Правда старшого брата решила, что от молодшего им один вред . В теле была ента девка, дменная, сильная, говорливая, а больше всего у ней зубы были - вострые да большие. Или глаз положила на молодшего брата, иль, наоборот, не приглянулся чем... Всяки мерзости стала говорити нань. И немытый он, молодший, да дурноватый, и вши у него завелись, - стала потихоньку своему мужику на ухо злоречети про молодшего брата . Не нравилось сией злосердной, что на женитву молодший её не звал, да дозволу у неё не спросил, коли жёнку за ся брал.
Вот и стала нравная баба молодшего брата и его Правду пощипывать.
Зинул старшой - и правда молодший неказист и чешется, - зачем с таким дружбу водить?! И Правда у него какая-то кривенькая. Так про всяку девку сказать можно. Вот такое обстояние.
Но молодшому брату его жёнка нравилась. Ну да, не така тельна была, как у старшОго, худенька, да чуток кульгава. И голосом не така зычна. Честно сказать, Правда его после недуга была. В ейном боку цирюльник желвь нашёл да и вырезал. Потому у бедной Правды настроение было оченно живое, ипостаси она была светлой, ланиты румяные, ленты жёлтые да голубые, очи блестели, то впляс пойдёт, то песнь затянет... Да, со здоровьишком аще было худо. И какой-то ирод зубы ей повыбивал. Лыбится Правда оченно радостно, а дёсны-то пустые.
Жалко молодшему свою бабу, ан и поглянет на невестку - у ней и монисто, и полный комплект бабьих принад. А веселье стало иссякать - шпыняет старшой, науськанный своей Правдой, младшего :
- Ты позоришь меня со своими вшами.
И сам младшой стал замечать, что кусает его что-то. Бывали, конечно, у него и раньше вши, да и у старшого заводились, время от времени, но в энтот раз совсем заели. Пригляделся младшой - а это совсем и не вши, это невестка его потихонечку от мужа кусает.
Совсем распоясалась баба. А ночью отай невозбранно влезла в дом к молодшему и украла у свово деверя тувалет червоного золота. Люстерко дивное, синее, а по червоному золоту обрамления цветы да листья узоры сплетают. Вот така вещица диковинная была. Мамка молодшему её подарила, да знала об этом старшая Правда, вот и злилась:
- Искони наша штуковина ента, наш тувалет - и нашим останется!
Радостно старшому, что его жёнка велми ловка, така быстра, на молодшего он уже и не глядит. Ведь не покража то вовсе, а поспешение. Пошли старшой брат с жёнкой к себе во двор, калитку на два затвора затворили. Да и живут - хлеб жуют, радуются... А жёнка всё же не угомонится, наущае мужика свово:
- Плох твой брат, никакого любочестия мне не кажет. Вот такой лай зачала. Поди да отбери у невегласа какой-нить двора кусок. Нехай нашим буде! И от нетерпения аж прыгает.
Сидит старшой, вздыхает, но нейдёт.
Дальше - вящше:
- Да не брат он тебе вовсе, а кукомоя окаянный! - паки взъярилась его жёнка, - вот ты у меня - необоримый, всепетый да добропобедный. Нехай он даст нам чё, не то худо ему будет! Надоть поганца обезжилити!
А старшой пришёл в обиновение и баит:
- Совсем ты, баба, объюродила?! Как же я мог облазнитися? Если б варвар мне такое баил, я бы простил, а родна жёнка с братом ссорит - лихое дело! Не леть это.
Да, не на шутку осерчал старшой:
- Негли из-за бабы, пусть баской да разбитной, родню предавать?! Не боритель он мне, - был всегда и будет братом необлыжным, поелику мать едина у нас!
А младшенький тем временем тоже оченно неспокоен был: всё его куда-то тянуло, лихоманило: то вспоминал справную невестку, осуждал её, потом хвалил, хоч и воровка, но, может быть и в своём праве. И кичка у ей богатая... И не знал, какая ж Правда лучше. Может он и есть кикомоя - кривую да беззубую за жёнку взял?!
Захотелось ему совсем без Правды пожить - пред людьми же неудобь. И ипостась у ней безвидная, и по хозяйству не впорается. И лепоты в ней нету.
Кажный из них сидел в своём виталище и грустил. Что ж деять? Помале поднялись и погнали своих жёнок из хат. И ту, которую не жалко, и ту, жальче которой в мире не сыскать. Апосля встретились брательники, обнялись, многогубо облобызались и стали жить купно. А Правды их, жалкие и необласканные, пошли себе со дворов.
Кажному любовь нужна, и Правдам - большая в ней потреба. Хиреют они без любви. Онемели они от окаянства. Ничтоже дивно. Шли да шли, - колиждо соединились, взялись за руки, - то большая тайна. Но больше не дрались и не кусались, а долго вместе шагали и тихо промеж собою беседы вели. Что уж решили, то мне неведомо. Раз на деннице возвернулись к своим мужикам другинями, яко голубицы. Докамест и живут все в ладу да благодати.
Вышел обоим срок, и обзавелись они жёнками. Кажный за себя взял девку по вкусу. Да имена у девиц красных были одинаковы - Правдами звались. Вот однажды собрались братья на гостиво. Весна приближалась, птахи пели, солнце светило - живи да радуйся. Сидят, канун пьют, студнем закусывают да пряженцами.
Но вдруг застень на них взошла. Это нравная Правда старшого брата решила, что от молодшего им один вред . В теле была ента девка, дменная, сильная, говорливая, а больше всего у ней зубы были - вострые да большие. Или глаз положила на молодшего брата, иль, наоборот, не приглянулся чем... Всяки мерзости стала говорити нань. И немытый он, молодший, да дурноватый, и вши у него завелись, - стала потихоньку своему мужику на ухо злоречети про молодшего брата . Не нравилось сией злосердной, что на женитву молодший её не звал, да дозволу у неё не спросил, коли жёнку за ся брал.
Вот и стала нравная баба молодшего брата и его Правду пощипывать.
Зинул старшой - и правда молодший неказист и чешется, - зачем с таким дружбу водить?! И Правда у него какая-то кривенькая. Так про всяку девку сказать можно. Вот такое обстояние.
Но молодшому брату его жёнка нравилась. Ну да, не така тельна была, как у старшОго, худенька, да чуток кульгава. И голосом не така зычна. Честно сказать, Правда его после недуга была. В ейном боку цирюльник желвь нашёл да и вырезал. Потому у бедной Правды настроение было оченно живое, ипостаси она была светлой, ланиты румяные, ленты жёлтые да голубые, очи блестели, то впляс пойдёт, то песнь затянет... Да, со здоровьишком аще было худо. И какой-то ирод зубы ей повыбивал. Лыбится Правда оченно радостно, а дёсны-то пустые.
Жалко молодшему свою бабу, ан и поглянет на невестку - у ней и монисто, и полный комплект бабьих принад. А веселье стало иссякать - шпыняет старшой, науськанный своей Правдой, младшего :
- Ты позоришь меня со своими вшами.
И сам младшой стал замечать, что кусает его что-то. Бывали, конечно, у него и раньше вши, да и у старшого заводились, время от времени, но в энтот раз совсем заели. Пригляделся младшой - а это совсем и не вши, это невестка его потихонечку от мужа кусает.
Совсем распоясалась баба. А ночью отай невозбранно влезла в дом к молодшему и украла у свово деверя тувалет червоного золота. Люстерко дивное, синее, а по червоному золоту обрамления цветы да листья узоры сплетают. Вот така вещица диковинная была. Мамка молодшему её подарила, да знала об этом старшая Правда, вот и злилась:
- Искони наша штуковина ента, наш тувалет - и нашим останется!
Радостно старшому, что его жёнка велми ловка, така быстра, на молодшего он уже и не глядит. Ведь не покража то вовсе, а поспешение. Пошли старшой брат с жёнкой к себе во двор, калитку на два затвора затворили. Да и живут - хлеб жуют, радуются... А жёнка всё же не угомонится, наущае мужика свово:
- Плох твой брат, никакого любочестия мне не кажет. Вот такой лай зачала. Поди да отбери у невегласа какой-нить двора кусок. Нехай нашим буде! И от нетерпения аж прыгает.
Сидит старшой, вздыхает, но нейдёт.
Дальше - вящше:
- Да не брат он тебе вовсе, а кукомоя окаянный! - паки взъярилась его жёнка, - вот ты у меня - необоримый, всепетый да добропобедный. Нехай он даст нам чё, не то худо ему будет! Надоть поганца обезжилити!
А старшой пришёл в обиновение и баит:
- Совсем ты, баба, объюродила?! Как же я мог облазнитися? Если б варвар мне такое баил, я бы простил, а родна жёнка с братом ссорит - лихое дело! Не леть это.
Да, не на шутку осерчал старшой:
- Негли из-за бабы, пусть баской да разбитной, родню предавать?! Не боритель он мне, - был всегда и будет братом необлыжным, поелику мать едина у нас!
А младшенький тем временем тоже оченно неспокоен был: всё его куда-то тянуло, лихоманило: то вспоминал справную невестку, осуждал её, потом хвалил, хоч и воровка, но, может быть и в своём праве. И кичка у ей богатая... И не знал, какая ж Правда лучше. Может он и есть кикомоя - кривую да беззубую за жёнку взял?!
Захотелось ему совсем без Правды пожить - пред людьми же неудобь. И ипостась у ней безвидная, и по хозяйству не впорается. И лепоты в ней нету.
Кажный из них сидел в своём виталище и грустил. Что ж деять? Помале поднялись и погнали своих жёнок из хат. И ту, которую не жалко, и ту, жальче которой в мире не сыскать. Апосля встретились брательники, обнялись, многогубо облобызались и стали жить купно. А Правды их, жалкие и необласканные, пошли себе со дворов.
Кажному любовь нужна, и Правдам - большая в ней потреба. Хиреют они без любви. Онемели они от окаянства. Ничтоже дивно. Шли да шли, - колиждо соединились, взялись за руки, - то большая тайна. Но больше не дрались и не кусались, а долго вместе шагали и тихо промеж собою беседы вели. Что уж решили, то мне неведомо. Раз на деннице возвернулись к своим мужикам другинями, яко голубицы. Докамест и живут все в ладу да благодати.