(no subject)
Я вот что подумал: какое счастье, что у меня есть Меир Шалев. И не только он сам, но и Рафаил Нудельман, сумевший перевести его для меня.
Я не знаю, получится ли правильно описать свои эмоции. Но попробую.
В детстве у меня была книга Брэдбери «Р - значит ракета». Та самая, издательство «Детская литература» 1973, вот с такой иллюстрацией на обложке:
Думаю, что у многих она была.
Кстати, эта была, вообще, первая фантастика, которую я читал в своей жизни. И мне повезло, что знакомство с этим жанром я начал с Брэдбери, а не с какого-нибудь писателя Пупкина. То есть, с тех рассказов в этой книге, которые можно считать фантастическими. Про Брэдбери ведь говорят, что он на самом деле - не фантаст. И это, наверное, так и есть, потому что основное место в этом сборнике занимали мудрые и грустные рассказы о детях. О мальчиках Крисе, Ральфе и Дугласе, я их уже всех и не помню.
То есть, понятно, что Брэдбери писал о своём собственном детстве. Просто переместив его персонажей в будущее. И я отчаянно пытался поставить себя на место Криса, глядящего на звёзды и мечтающего о космосе. И тосковал по чужому, не такому, как у меня, детству. В среднем американском штате, среди кукурузных полей, верных друзей и падающих звёзд.
То есть в голове у меня складывалaсь некая цельная картина мира. В которую, кроме Брэдбери, вставили свои кусочки и Харпер Ли, и Сэлинджер, и Апдайк, и Сароян. Кстати, и здесь надо благодарить блистательных переводчиков, сумевших донести этот мир до меня.
И в то же время я прекрасно понимал, что сам частью этого мира никогда не стану. У меня своя жизнь и своя эпоха. Глупо, наверное, будучи подростком, мечтать об ином детстве, которого у тебя никогда не будет. Я тогда думал: вот, когда-нибудь я уеду в Америку, и такое детство будет у моего сына. Но всё равно, у него, а не у меня! А я останусь до конца своих дней с этой непонятной тоской.
И вот я уехал. Не в Америку, а в Израиль. И у моих детей своё детство, а у меня своя жизнь. И только сейчас, по прошествии девятнадцати лет, появился Меир Шалев и излечил меня от этой тоски. Я затрудняюсь сказать, какая тут связь. Наверное, дело в том, что герои Шалева живут в той же стране, что и я. Дышат тем же воздухом, ходят по тем же улицам, испытывают те же эмоции. И ветер, дующий с его страниц - это не ветер с кукурузных полей Брэдбери, запах которого я могу только представить. И не дующий из джунглей ветер Маркеса, с которым Шалева всё время сравнивают. А тот самый свежий вечерний Иерусалимский, или удушливый ночной Тель-Авивский ветер, который дует и в моё окно.
И детство его героев проходило здесь, в местах, которые я безошибочно узнаю. Ведь я прожил здесь почти треть того времени, что эта страна, вообще, существует! И пусть я не был свидетелем описываемых событий, но они тут, рядом, они нераздельно вплелись в мою жизнь.
Мир Брэдбери был во многом выдуман моим воображением. Этакий заоблачный край, «где я не буду никогда»(©). А мир Шалева - вот он, тут, под ногами. И я являюсь частью его, плыву по течению времени вместе с ним.
И это - счастье.
Я не знаю, получится ли правильно описать свои эмоции. Но попробую.
В детстве у меня была книга Брэдбери «Р - значит ракета». Та самая, издательство «Детская литература» 1973, вот с такой иллюстрацией на обложке:
Думаю, что у многих она была.
Кстати, эта была, вообще, первая фантастика, которую я читал в своей жизни. И мне повезло, что знакомство с этим жанром я начал с Брэдбери, а не с какого-нибудь писателя Пупкина. То есть, с тех рассказов в этой книге, которые можно считать фантастическими. Про Брэдбери ведь говорят, что он на самом деле - не фантаст. И это, наверное, так и есть, потому что основное место в этом сборнике занимали мудрые и грустные рассказы о детях. О мальчиках Крисе, Ральфе и Дугласе, я их уже всех и не помню.
То есть, понятно, что Брэдбери писал о своём собственном детстве. Просто переместив его персонажей в будущее. И я отчаянно пытался поставить себя на место Криса, глядящего на звёзды и мечтающего о космосе. И тосковал по чужому, не такому, как у меня, детству. В среднем американском штате, среди кукурузных полей, верных друзей и падающих звёзд.
То есть в голове у меня складывалaсь некая цельная картина мира. В которую, кроме Брэдбери, вставили свои кусочки и Харпер Ли, и Сэлинджер, и Апдайк, и Сароян. Кстати, и здесь надо благодарить блистательных переводчиков, сумевших донести этот мир до меня.
И в то же время я прекрасно понимал, что сам частью этого мира никогда не стану. У меня своя жизнь и своя эпоха. Глупо, наверное, будучи подростком, мечтать об ином детстве, которого у тебя никогда не будет. Я тогда думал: вот, когда-нибудь я уеду в Америку, и такое детство будет у моего сына. Но всё равно, у него, а не у меня! А я останусь до конца своих дней с этой непонятной тоской.
И вот я уехал. Не в Америку, а в Израиль. И у моих детей своё детство, а у меня своя жизнь. И только сейчас, по прошествии девятнадцати лет, появился Меир Шалев и излечил меня от этой тоски. Я затрудняюсь сказать, какая тут связь. Наверное, дело в том, что герои Шалева живут в той же стране, что и я. Дышат тем же воздухом, ходят по тем же улицам, испытывают те же эмоции. И ветер, дующий с его страниц - это не ветер с кукурузных полей Брэдбери, запах которого я могу только представить. И не дующий из джунглей ветер Маркеса, с которым Шалева всё время сравнивают. А тот самый свежий вечерний Иерусалимский, или удушливый ночной Тель-Авивский ветер, который дует и в моё окно.
И детство его героев проходило здесь, в местах, которые я безошибочно узнаю. Ведь я прожил здесь почти треть того времени, что эта страна, вообще, существует! И пусть я не был свидетелем описываемых событий, но они тут, рядом, они нераздельно вплелись в мою жизнь.
Мир Брэдбери был во многом выдуман моим воображением. Этакий заоблачный край, «где я не буду никогда»(©). А мир Шалева - вот он, тут, под ногами. И я являюсь частью его, плыву по течению времени вместе с ним.
И это - счастье.