Когда наступала хандра, Семенов бросал в машину мольберт, краски, кисти, и уезжал далеко за город. На речку. Сейчас по утрам на реке туман. Редкий всплеск рыбы, одинокая стрекоза, вспорхнувшая из кустов птица. И Семенов, сидящий в высокой траве на самом краю над рекой.
Так повелось давно, с того самого случая, когда… Впрочем, это не важно. Река, Семенов, мольберт. Уже час он сидел и смотрел на воду.
Сейчас ему вспомнилось, как он приехал на это место зимой, как долго стоял, смотрел на ледяную кромку вдоль берега. Сухая трава, торчащая из-под снега, небольшая метель. Кончики пальцев на руках, да и спина уже начинали подмерзать, но уезжать не хотелось. Почему сейчас Семенов вспомнил тот зимний выезд?
Семенов не был художником. Когда-то давно, в детстве ему нравилось срисовывать картинки из книжек. Тогда он перерисовал всех мушкетеров, графа Монте-Кристо, царя Ивана Грозного с опричниками. Потом карандашный набросок младшего брата на подоконнике. Вот, пожалуй, и все из его раннего творчества. Да, к тому же Семенов считал, что это не творчество, а жалкая подделка. Вот, если бы сюжеты рождались в его голове, а потом выплескивались на бумагу. Но мыслей не было. Сюжеты отсутствовали.
Теперь Семенов снова взялся за кисть. Рисовать было легко. Семенов никогда не выбирал место. Оно всегда было одно и то же. Берег небольшой реки, заросшей бурьяном.
Картины получались нелепые, угловатые. Что на них изображено, было совершенно непонятно. Что хотел сказать автор этих картин? Вряд ли даже самый матерый критик смог бы это расшифровать.
А Семенов об этом и не думал. Он смотрел на реку, вернее поверх воды, вернее куда-то за реку и думал о чем-то. Рука вела кисть по холсту твердо, уверенно. Здесь чуть белого, тут подтереть, подразмазать. Тут надо потеплее что-то. И готово.
Возвращался с натуры довольный, в хорошем настроении. Картины свои никогда больше не смотрел, складывал в кладовку, накрывал тряпкой. До следующей хандры.
Последнее время уныние все чаще стало наведываться к Семенову.
Сейчас он сидел в высокой траве на краю реки и думал. Рядом лежал мольберт, готовый в любой момент оказать первую психологическую помощь. устанавливать его пока не хотелось. Хотелось сидеть и смотреть на реку.
-- А у Вас неплохо получается, - сказал сзади женский голос.
Семенов вздрогнул, оглянулся. За ним стояла женщина.
-- Что получается? Смотреть на реку? - ответил Семенов, поднимаясь.
Женщина оказалась маленького роста. Черные длинные волосы, убраны в пучок. Одета она была в цветастый деревенский сарафан.
«Наверно, из местных крестьян», - подумал Семенов.
-- Да вот, же, эта Ваша картина. Очень нравится, - и незнакомка указала за спину Семенова.
Он оглянулся. На берегу реки стоял мольберт, на нем была закреплена картина. Привычная семеновская мазня. «И когда это я успел нарисовать?» - подумал Семенов.
-- Отличная идея, - продолжала женщина. Ее слова и выражения были явно не из крестьянского лексикона, -- Продайте мне это полотно.
-- Я своими мыслями не торгую, - ответил Семенов. А сам подумал, что, наверно, это какая-то ненормальная. Почти в каждой деревне есть свой дурачок. В этой, наверно, дурочка. Зачем ей этот «сюр»? Что ей могло в этом понравиться?
-- Согласна, картина плоха. Но мне очень нравится идея. Люди часто продают свои идеи и этим живут. Соглашайтесь. Я хорошо заплачу, - не отставала женщина.
-- Я не могу. Это очень личное. Это только мое. Зачем оно Вам?
-- Не торопитесь, подумайте. Я куплю эту и другие Ваши работы. Вот моя визитка. Позвоните мне.
Семенов отошел к мольберту, чтобы убрать визитку, а когда снова повернулся, незнакомки уже не было. Не было и картины.
Хандра прошла.
«Опять какая-то чертовщина начинается» - подумал Семенов, собирая вещи в машину.
Продолжение следует...