Путешествие. 31 августа. Нижний Новгород - Петербург
Как-то подруга Мария не без обычной ухмылки сообщила, что я хорошо подмечаю детали и люблю их бесконечно описывать. Что ж, оно верно, мне близка эта томасманновская, марсельпрустовская и томасвулфовская манера перечислять окружающие предметы и в блике на ложке мельком видеть божество (вспомним историю «Авроры» Якоба Бёме).
Наверно, у кого-то излишне мифологизированное сознание.
Утром понедельника в Нижнем было прохладно и моросило столь мелко, что капли чуть не врезались в поры. До нашего аэропорта довольно неудобно добираться: нет прямого маршрута от ж/д-вокзала, зато ездит мало кому известный автобусик от дальней станции метро. Ждал его долго, под ветром и хлябями; хотел было звать такси - до вылета оставался час - но желтоглазое чудище наконец вынырнуло из тумана. Старенький, потрёпанный, зато с гордым сияющим автоматом для карточной оплаты.
Время контрастов продолжилось в Петербурге: его типичной питерскости не было и в помине; солнце жарило так, будто на Александровской колонне ангел распинает Христа, и надо чтобы жарче-жарче. На Московской площади, после малоуспешного поиска памятника Ленину, которого "видно с каждого клочка земли", меня встретила подруга Мария, и я буквально рухнул в ее объятия, споткнувшись о плитку у фонтана. Солнце грело всё сильнее, так что мы решили пройтись до Машиной подруги - авось, пОтом охладимся. Девушка Саша оказалась тонка, стройна, фотогенична и модельна, с умением готовить индийские блюда и аппетитом таким, которому позавидовали бы французы после бегства из сгоревшей Москвы. Накормила, кажется, пловом из риса и нута, бутербродами с сыром, сыронизировав над тем, как мы с Марией похоже и неловко разрезали хлеб. Для разнообразия играли в карты, смотрели Pink Floyd The Wall, болтали о чем-то прошедшем и отвлеченном. Постфактум узналось, что Саша волновалась, как бы мне не было скучно, но мне было занятно разглядывать их обстановку, те мелкие памятные вещи, которые собираются годами, если не поколениями, и из которых складывается уютный быт, откуда не хочется уходить и куда так тянет вернуться. Да, меня потягивает возвращаться в приятные места, запечатлевшие вкусы и характеры своих жильцов. (Впрочем, в другую квартиру, почти лишенную безделушек, светлую, аскетичную, как её хозяин, - тянет сильнее.) Как-то друг Алексей сказал, что моё жилище похоже на мечеть, потому что совсем нет изображений себя, родных, питомцев; я даже не смог найти свой фотоальбом, когда он его попросил. Фотография как искусство и средство зафиксировать момент никогда меня не привлекала настолько, чтобы иметь потребность сохранять прошлое в фото. В памяти, в буквах, в словах оно является более личным, тёплым, а ещё мифологичным: детали, которых не может нарисовать память, додумываются и тем становятся частью цельной картинки так, что уже не можешь отличить реально бывшего от надуманного. Да и надо ли различать их мне, который солипсизм использует как последнее убежище от толпы, от агорафобии, как средство успокоиться перед выступлением, докладом... Впрочем, я отвлёкся.
Раскланявшись, затолкав в сумку подаренные абхазский чай, пахучую дощечку под горячее и книжку про имперских юристов, мы с Марией отправились заселять меня в хостел. Центр города (набережная Фонтанки), малая цена, шторки на кроватях - вот что мне нужно для счастливого сна после прогулочного дня. Только шторки не защищали ночью от комаров - из Питера я уезжал весь искусанный. Но был еще не вечер, мне еще предстояло воссоединение с Валерой, так что мы кинули сумки и пошли блуждать по центру, постепенно продвигаясь к Неве. Поскольку мы с Марией топографические кретины, мы заблудились пару-тройку раз, свернули не туда, поспотыкались о плитку, едва не попали под автомобиль, не упали в канал и не разлеглись на траве Михайловского парка. В благополучии вырулив к Сенатской площади вместо Дворцовой, мы расстались с тем, чтобы завтра встретиться вновь. Она вернулась к подруге, у которой жила в то время, а я пошел через Благовещенский мост (который упорно называл Троицким, хотя он в другой стороне) на Ваську к Валерке в Сашке. Университетская набережная хороша и живописна: булыжники большие, ступени крутые, как в Нижегородском кремле, художники молчаливы, зазывалы горланисты («Уважаемые жители и гости северной столицы, не прокатиться ли вам на обзорной яхте в Летний сад?»), а девушки тут и там показывают на смартфон свою уточку.
Снова проявив чудеса топографического кретинизма, трижды пройдя вдоль красного длинного здания СПбГУ и поблуждав около памятника Сахарову, я дождался Валеру, который откуда-то вынырнул в сиянии славы, как Гендальф к концу битвы у Хельмовой Пади. Обнялись, расцеловались. С последней нашей встречи Валера подкачался, начистил пёрышки, повеселел и перестал пить (к моему удивлению) - в общем, распустилась его роза. Пока шли до Петропавловки, обсудили мужчин, недалекую московскую прошлость, Валерины фрустрации и наши нетерпеливые ожидания неизвестной будущности - всё как обычно. У растреллиевской колонны щурившиеся от солнца байкеры попивали то ли сок, то ли смузи, а может, водку, спрятанную в кофейные стаканчики. Где-то рядом, посверкивая вспышками айфонов, бродили балерины в пачках и обязательные девушки-уточки. Небо скапливало длинные тонкие тучи, разрезавшие закатный розовый шар, как глазное яблоко бритвой в Un Chien Andalou. Валера инстаграмил вид, а я им наслаждался. Нева казалась шире Волги, возможно, потому что границы её чётко обозначены каменными набережными, а Волга расплывается во все стороны: тут шире, тут уже, загибается рукавом и выгибается Анной Павловой.
По Троицкому мосту (на этот раз настоящему), через Марсово поле, Михайловский сад и далее (память отказывается распознавать на карте маршрут, тем более, что вели меня дворами и зигзагами вдоль одинаковых домов, в каждом из которых жил кто-то исторический) дошли до хипстерской едальни, выпили по бокалу вина, оценили официантов и на том распрощались. Я вернулся в хостел, распаковался, наконец принял душ и завалился спать. Вокруг уже похрапывали несколько парней, что всколыхнуло поток фрустраций на пару минут, пока он не оборвался сном.
Ранее: Путешествие. Введение
Наверно, у кого-то излишне мифологизированное сознание.
Утром понедельника в Нижнем было прохладно и моросило столь мелко, что капли чуть не врезались в поры. До нашего аэропорта довольно неудобно добираться: нет прямого маршрута от ж/д-вокзала, зато ездит мало кому известный автобусик от дальней станции метро. Ждал его долго, под ветром и хлябями; хотел было звать такси - до вылета оставался час - но желтоглазое чудище наконец вынырнуло из тумана. Старенький, потрёпанный, зато с гордым сияющим автоматом для карточной оплаты.
Время контрастов продолжилось в Петербурге: его типичной питерскости не было и в помине; солнце жарило так, будто на Александровской колонне ангел распинает Христа, и надо чтобы жарче-жарче. На Московской площади, после малоуспешного поиска памятника Ленину, которого "видно с каждого клочка земли", меня встретила подруга Мария, и я буквально рухнул в ее объятия, споткнувшись о плитку у фонтана. Солнце грело всё сильнее, так что мы решили пройтись до Машиной подруги - авось, пОтом охладимся. Девушка Саша оказалась тонка, стройна, фотогенична и модельна, с умением готовить индийские блюда и аппетитом таким, которому позавидовали бы французы после бегства из сгоревшей Москвы. Накормила, кажется, пловом из риса и нута, бутербродами с сыром, сыронизировав над тем, как мы с Марией похоже и неловко разрезали хлеб. Для разнообразия играли в карты, смотрели Pink Floyd The Wall, болтали о чем-то прошедшем и отвлеченном. Постфактум узналось, что Саша волновалась, как бы мне не было скучно, но мне было занятно разглядывать их обстановку, те мелкие памятные вещи, которые собираются годами, если не поколениями, и из которых складывается уютный быт, откуда не хочется уходить и куда так тянет вернуться. Да, меня потягивает возвращаться в приятные места, запечатлевшие вкусы и характеры своих жильцов. (Впрочем, в другую квартиру, почти лишенную безделушек, светлую, аскетичную, как её хозяин, - тянет сильнее.) Как-то друг Алексей сказал, что моё жилище похоже на мечеть, потому что совсем нет изображений себя, родных, питомцев; я даже не смог найти свой фотоальбом, когда он его попросил. Фотография как искусство и средство зафиксировать момент никогда меня не привлекала настолько, чтобы иметь потребность сохранять прошлое в фото. В памяти, в буквах, в словах оно является более личным, тёплым, а ещё мифологичным: детали, которых не может нарисовать память, додумываются и тем становятся частью цельной картинки так, что уже не можешь отличить реально бывшего от надуманного. Да и надо ли различать их мне, который солипсизм использует как последнее убежище от толпы, от агорафобии, как средство успокоиться перед выступлением, докладом... Впрочем, я отвлёкся.
Раскланявшись, затолкав в сумку подаренные абхазский чай, пахучую дощечку под горячее и книжку про имперских юристов, мы с Марией отправились заселять меня в хостел. Центр города (набережная Фонтанки), малая цена, шторки на кроватях - вот что мне нужно для счастливого сна после прогулочного дня. Только шторки не защищали ночью от комаров - из Питера я уезжал весь искусанный. Но был еще не вечер, мне еще предстояло воссоединение с Валерой, так что мы кинули сумки и пошли блуждать по центру, постепенно продвигаясь к Неве. Поскольку мы с Марией топографические кретины, мы заблудились пару-тройку раз, свернули не туда, поспотыкались о плитку, едва не попали под автомобиль, не упали в канал и не разлеглись на траве Михайловского парка. В благополучии вырулив к Сенатской площади вместо Дворцовой, мы расстались с тем, чтобы завтра встретиться вновь. Она вернулась к подруге, у которой жила в то время, а я пошел через Благовещенский мост (который упорно называл Троицким, хотя он в другой стороне) на Ваську к Валерке в Сашке. Университетская набережная хороша и живописна: булыжники большие, ступени крутые, как в Нижегородском кремле, художники молчаливы, зазывалы горланисты («Уважаемые жители и гости северной столицы, не прокатиться ли вам на обзорной яхте в Летний сад?»), а девушки тут и там показывают на смартфон свою уточку.
Снова проявив чудеса топографического кретинизма, трижды пройдя вдоль красного длинного здания СПбГУ и поблуждав около памятника Сахарову, я дождался Валеру, который откуда-то вынырнул в сиянии славы, как Гендальф к концу битвы у Хельмовой Пади. Обнялись, расцеловались. С последней нашей встречи Валера подкачался, начистил пёрышки, повеселел и перестал пить (к моему удивлению) - в общем, распустилась его роза. Пока шли до Петропавловки, обсудили мужчин, недалекую московскую прошлость, Валерины фрустрации и наши нетерпеливые ожидания неизвестной будущности - всё как обычно. У растреллиевской колонны щурившиеся от солнца байкеры попивали то ли сок, то ли смузи, а может, водку, спрятанную в кофейные стаканчики. Где-то рядом, посверкивая вспышками айфонов, бродили балерины в пачках и обязательные девушки-уточки. Небо скапливало длинные тонкие тучи, разрезавшие закатный розовый шар, как глазное яблоко бритвой в Un Chien Andalou. Валера инстаграмил вид, а я им наслаждался. Нева казалась шире Волги, возможно, потому что границы её чётко обозначены каменными набережными, а Волга расплывается во все стороны: тут шире, тут уже, загибается рукавом и выгибается Анной Павловой.
По Троицкому мосту (на этот раз настоящему), через Марсово поле, Михайловский сад и далее (память отказывается распознавать на карте маршрут, тем более, что вели меня дворами и зигзагами вдоль одинаковых домов, в каждом из которых жил кто-то исторический) дошли до хипстерской едальни, выпили по бокалу вина, оценили официантов и на том распрощались. Я вернулся в хостел, распаковался, наконец принял душ и завалился спать. Вокруг уже похрапывали несколько парней, что всколыхнуло поток фрустраций на пару минут, пока он не оборвался сном.
Ранее: Путешествие. Введение