Воспоминания жены пржевальского нотариуса о киргизском плене
Ранее опубликованные воспоминания:
Леонский, Беловодское,
Азылов, Беловодское,
Бондырева, окрестности Кемина и Токмака,
Бондырев, окрестности Кемина и Токмака,
Скулимовский, русско-китайская граница,
Василий Колмыков, Каркара и Мещанское
А.Алексеенко и С.Савва, Мещанское
По тексту есть несогласованность, но это уже после моей обработки. До нее там кроме этого было большое количество еще пунктуационных и орфографических ошибок. Если протокол допроса Скулимовского набирали набирали в 2016-м, то Пьянковой в 2008-м другие люди, но имеющие точно такие же проблемы с русским языком. Оба сборника на казахском языке, но с набранными оригинальными русскими документами. Восстановил текст насколько смог, для более точного воспроизведения надо ехать в архив, потому, что, скорее всего, этот протокол был опубликован впервые и только в этом издании.
1916 года октября 22 дня г. Прежевальск Мировой судья 4 уч., Верненского Окружного Суда допрашивал в качестве свидетельницы с соблюдением 443 ст. Уст.Угол.Суд. и допрошенная показала.
Александра Федоровна Пьянкова, мещанка,
г. Прежевальск, где и живу 43 г. Православ.
Грамотная, не суд. Посторонняя.
7 августа 1916 года выехала я из г. Прежевальска в г. Пишпек на почтовых лошадях с сыном Павлом 13 лет для определения его в гимназию и попутчиками Пишпекской гимназисткой Мазаевой 17 лет и сыном Васильева (содержатель типографии в Пишпеке) тоже Павлом 10 лет. Между почтовыми станциями Чоктал и Турайгыр, не доезжая до последней верст 8, 9 числа нам повстречался одиночный всадник - киргиз, поверхностно осмотрел экипаж и молча проехал возле нас, затем явилась толпа вооруженных всадников киргиз. Один из них остановил лошадей, другой отстегнул двух пристяжек, а третий подскочил ко мне и с дерзостью сдернул с меня очки, на что конечно я запротестовала. На это они сказали, что началась война, мы Вас убьем, повернули [Spoiler (click to open)]экипаж в сторону к оврагу и приказали вылезать из экипажа. Мы все были потрясены этим решением, но делать было нечего, при этом сыну Павлу закинули руки назад. Некоторые говорили надо убить, а некоторые советовали взять в плен. В это время прискакал какой-то мулла и спросил меня, чья я. Я ответила, что жена нотариуса. Пока я вела разговор с муллой, дикая свора разграбила часть багажа, в том числе выхватила ручной мешок с мелкими деньгами около 20 руб. Киргизы, которые подъехали к моему экипажу, были вооружены. Один или два ружьями, а остальные пиками, топорами и палками, всего человек двенадцать. Имена и фамилий киргиз, а также и муллы я не знаю. Мулла помог нам сесть в экипаж, свою лошадь пристегнул к кореннику и повез по тракту назад верст за 6, а потом повернул к горам, к себе в аул. Когда приехали в аул, мулла приказал напоить нас чаем, а сам занялся перекладкой остального багажа в свои сундуки, только успел он переложить наши вещи в свои сундуки, как приехал к нему киргиз. Обменявшись с приезжим несколькими словами, мулла сердито сказал мне - иди тебя волостной зовет. Ну, подумала я, значит для нас настал смертный час. Когда волостной увидел меня, (эта личность надо заметить киргиз Турайгырской волости Максют Солтаев, бывший волостной управитель), то спросил - ты чья? Я говорю - Пьянкова, он снова задает вопрос, Иосифа Прокопьевича жена? Да, говорю, а сама в это время перебирая в памяти, нашла, что эту личность за время службы мужа не раз видела, в конторе и в слезах взмолилась перед ним, говоря, бай ради бога возьми нас к себе на сохранение. Он утешая сказал, не плачь и не бойся я возьму вас к себе. Приказал снова запрячь лошадь, помог сесть в экипаж, а сам поехал вперед с киргизом и приказал оберегать экипаж. Приехали к Максюту, у последнего готов был чай, сливки, сметана, сахар и лепешки. Нас встретили его три жены, невестка и дочь - Кульсын 17 лет и начали со слезами обнимать и целовать, говоря бедная, бедная. Максют видя, что они прильнули к нам точно мухи, сказал им достаточно, что я устала, что мне нужно отдохнуть и предложил чай и снова повторял и успокаивал, что вас у нас никто не тронет, не обидит, а женам приказал ухаживать за мною как за матерью, говоря, что женщина не молодая. Вся семья Максюта относилась к нам очень хорошо, создали все удобства, но особенно была нежна и ласкова к нам дочь Максюта Кульсын. После чая мне приготовили постель и я поспала один час. Затем пришла в юрту жена другого муллы татарка, бывшая жена переводчика судьи Малишевского и также соболезновала и плакала говоря, что у нас тебя никто не обидит, сами мы против этого восстания. Когда мы несколько привыкли к новой обстановке, Максют при разговоре со мною коснулся, как обставлен город Пржевальск, в смысле военной мощи. Я, чтобы представить город в грозном величии, заявила ему, что к выезду моему из города, в последний только, что прибыл пулемет со штатом прислуги, в подтверждении чего указала, что солдаты пулеметчики имеют у себя на рукавах красные повязки. Ко времени этого разговора, кстати, прибыли к Максюты пленные сарты, ехавшие из города и на мой вопрос к последним видели они такие на солдатах повязки, они подтвердили что видели. Тогда Максют передал это сообщение своим женам, а последние начали ахать и вздыхать «машина от, машина от». Прожили мы в таком удобстве и попечении 7 дней, Сазановка еще продолжала держаться. На 8 день приехало к Максюту несколько всадников с требованием ехать в Сазанонку продолжать осаду последней, но Максют уперся, говоря как вы начали враждебные действия против русских без моего согласия, так и кончайте, а я не поеду. Сколько они его не убеждали, но склонить не могли. Видя такой упорный отказ со стороны Максюта, киргизы решили покончить с ним, заломили ему руки назад, а Кангельды наставил на него револьвер и спросил, поедешь на Сазановку или нет? Максют не говоря ни слова, сидел молча и слезно плакал, я в это время страшно перепугалась, поэтому что со смертью Максюта последует и моя смерть с детьми. Максюту дали несколько минут для размышления, развязав руки. Он обратился ко мне за советом, что ему делать. Я ему посоветовала ехать с тем, чтобы он дорогой упал с лошади, а так как он был человек тучный, то падение для него является избавлением от дальнейшего следования на Сазанонку. Так он и сделал, дорогой упал и его с громкими стонами привезли в телеге обратно в аул. Когда юрту его окружали посторонние люди, он громко стонал, когда же не было никого он сидел и разговаривал. Максют постоянно успокаивал и говорил, что я вас не дам убить, а мы отвечали, что за спасение нас мы не дадим погибнуть вам при появлений русских солдат. Максют, пускаясь в откровенность говорил, что киргизы - черти, собаки затеяли войну, не думая о завтрашнем дне, а умных людей не слушали, говорил им я, брат Ибрай и Мулла, дадим солдат, но они и думать не хотели, напротив думали победить русских. Но с каким оружием в руках, не приготовили ровно ничего, ни оружия, ни патронов, ни снаряжения, ни продовольствия. И крепко сетовал, что все мы пропали, ни кто нас не просит за такую дерзость. После этого, не помню которого числа, прискакал киргиз ночью, часов в 12, разбудил Максют и передал ему на словах какое то секретное сообщение. Я крепко насторожила ухо и уловила, что через три дня прибудут русские войска, чему я, конечно, очень обрадовалась. Максют разбудил всех жен, стали плакать и кричат «Кокуй, кокуй». Я же не спала и в душе молилась, что быть может скорее настанет плену конец. Посоветовались со мною о том, останемся ли мы на месте или поедем с ними по направлению в Китай. Если останетесь, то я прикажу оставить вам юрту, три одеяла, кошму, баранов и муки. Но я говорю, что не останемся, - если Максют взял на себя дело спасти нас, то спасай уж до конца. Хотя я говорила Максюту, что дети находящиеся при мне, кто называл меня мамой, а кто по забывчивости - тетей таким образом эту маску носить больше не привелось, я призналась, что дети действительно не все мой. Но крепко просила, чтобы он не отбирал их от меня, на что Максют согласился. К ?? часам дня все были готовы к выезду. При этом он спросил у меня, умею ли я ездить верхом, я дала отрицательный ответь. Тогда он приказал запрячь мне с детьми и младшей жене с ребенком телегу и поехали по тракту по направлению в село Преображенское. Если в Пржевальске спокойно, то я в селении Преображенском вас оставлю или вы и мы все вместе побежим в г. Пржевальск, удерживаясь за вас дальше. Не доехавши до селения Алексеевского верст 15, мы остановились для отдыха и обеда. При этом Максют распорядился бросить на дороге скот, так как он мешал скорому движению. Кангельды возмутился такому распоряжению, указывая на нас, что нас Максют везет, а скот велит бросить. Лучше ты ее убей, тогда мы скот бросим, я взмолилась сделать распоряжение, что бы скот гнали дальше ради спасения нескольких жизней. Максют исполнил эту просьбу и скот погнали дальше. Максют между прочим посоветовал нам не ехать дальше, в виду крайне возбужденного состояния Кангелды и прочих киргиз, а остаться три дня на том месте где он укажет, потому что бешеная публика действительно нас убьет. Сам в это время сел на лошадь и уехал в горы для приискания мне с детьми убежища, предупредив, что вас поведет якобы для убийства солдат киргиз, будет с вами обходиться грубо, не боитесь все это будет сделано для отвода глаз дикой рати. После этого при прощании все его жены не исключая самого Максюта и дочери, горько плакали жалея нас, я в знак признательности сняла с руки золотой браслет и одела на руку дочери Максюта Кульсун. Действительно когда солдат погнал нас пикой, бранил нас площадными словами, прочие киргизы в это время ликовали, что наконец то нас убьют. Когда солдат загнал нас между двух гор в лощину, то по приказанию Максюта, велел лежать в этом месте трое суток. А для того, чтобы ночью не было холодно, солдат посоветовал захватить от юрты кошму, я так и сделала, потом солдат передал нам баранину и баурсаки для первой нужды, сам уехал, пожелав нам всего хорошего. Я, в свою очередь, просила его передать Максюту большое русское спасибо за все его благодеяния. Сколько мы не терзались, сколько не убивались в эту ночь, но переутомление взяло верх и мы заснули. Когда я проснулась, то увидела около себя пятерых детей и бабу, которые приползли к нам ночью, видя со дня как нас гнал киргиз, чтобы посмотреть живы мы или нет. Когда увидели, что живы, то и прилегли к нам. Когда настал день к нам примкнули еще двое мужчин. Один русский крестьянин Афанасий, а второй солдат-татарин из конского запаса. Блуждающие, как и мы по горам, они нам посоветовали еще подняться выше. Мы так и сделали. Забрались на крутую скалистую гору, таща за собой вверх малышей босых и оборванных и туда же носили воду. Переноска этой воды была особенно затруднительна, поэтому мы воду расходовали весьма экономно. День проводили на этой горе, а ночью спускались вниз для приготовления пищи. Благодаря оставленным вследствие поспешного бегства киргизами продуктам, мы ни какой нужды не терпели и, просидев, как было сказано трое суток заметили на озере две лодки, мы полагали, что лодки спасательные, а они оказались с беженцами. Сын Павел и Афанасий побежали к озеру, крича, спасите нас, но беженцы сами думали спастись у кого-нибудь не евши трое суток. Тогда Афанасий предложил им идти к нам на стан, так как у нас есть всякое продовольствие, мы вас накормим. Переночевав с ними, мы на следующий день всей кавалькадой направились к озеру с целью ехать на лодках по озеру, причем беженцы меня и сына моего Павла брали на лодки, а от остальных отказывались. Тогда я вопрос поставила прямо: если брать, так всех, а если не всех, то я без детей не еду, а пойду по берегу пешком. Тогда беженцы склонились взят всех, но только с таким разметом, чтобы часть людей ехали на лодках, а часть шла по берегу пешком, переменяя роли во время усталости пешеходов. Кроме этих двух лодок нашли еще 3 и таким образом доехали до сел. Озерно-Фольбаумского и ночевали на берегу озера. Утром заметили по дороге пыль. Павлик и Афанасий в это время ушли в село за фруктами. Мы думали, что это пыль от движения киргиз. Сели на лодки и отчалили от берега дальше, чем ружейный выстрел. Павлик и Афанасий увидели, что идут русская войска, закричали нам вернитесь, с нами русские войска. Тогда мы вернулись и нас подобрали офицеры, посадили на коней, довезли до монастыря подкрепили нас пищей, а потом доставили в село Преображенское, где одна мать из подобранных мною детей опознала со слезами и криком радости своих пятерых детей. От этой раздирающей душу картины мне стало дурно и я потеряла способность некоторое время соображать, но потом пришла в себя, переночевала в селе Преображенском, а днем приехала в Пржевальск.
Добавляю: Зоя Мазаева живет в настоящее время в Пржевальске у своей тетке Васильевой, где живет и сын последней Павел. Все мое имущество осталось у муллы и назад мы его не получили.
Около юрты Максюта стояло еще юрт 8-10, это были юрты его родственников. Мужчин было всего восемь человек: Максют, его брать Ибрай, мулла имя не знаю, его два сына один из них Искендер, а др. не знаю; киргиз Ибрай и еще два неизвестных мне по имени киргиза, опознать могу их всех. Все эти киргизы никуда не ездили и в нападениях на русских не принимали участия, по крайней мере, об этом я ничего показать не могу. Принимали ли они участия в грабеже я так-же не знаю, но было два случая: из них первый я нашла под полом дома Максюта большой слиток воска, а второй около одной из юрт массу и нового железа, а когда указала Максют на эти вещи, он заявил киргиз и ничего об этом не знает. Позвал киргиз и велел им тотчас же убрать эти вещи. Киргизы отвезли их выше по ущелью и спрятали где-то в зимовках. Вещи эти киргизами были привезены в горы из долины. О сартах я ничего не могу показать т.к. мне они неизвестны, знаю только, что при мне Максют отправил их на долину, заявив, что отпускает их в Пишкпек. Так же ничего не могу сказать о беженцах, их было 7 человек, из них одного зовут Михаил, но чей он неизвестно. Максют как-то в разговоре со мною высказался, что вся эта резня началась из-за двух подлецов, один Валериан Алексеевич уездный начальник, а другой Фотий Прокопьевич его помощник. Они брали (по словам Максюта) с нас все: юрты, деньги, кошмы, попоны, пайпаки и затем при условий уплаты им 20 000 рублей, обещались, что нас не будут брать в солдаты. Причем Максют удивился куда все эти пожертвования и деньги девались.
А жена муллы, звать не знаю, тайно рассказывала мне, что каждая поездка Максюта в город по начальству обходилась ему рублей в 300. Деньги эти он раздавал чинам Уездного Правления, начиная от большого бая до маленького включительно. Более по делу показать ничего не могу.
Прочитано Пьянкова.