Студентка о деревне 70-х
Не знаю, как будет вам, а мне было интересно прочесть собственное письмо к любимой подруге по университету, написанное в августе 1978 года, то есть почти 45 лет назад. Самое удивительное, что Оля сберегла помимо него ещё несколько моих писем разных лет! Публикую без купюр, орфография сохранена - много запятых)).
Здравствуй, Колобок!
Это я.
Пишу, т.к. соскучилась по тебе. Я дома уже 5-ый день, но всё не было времени написать (ездили в лес за ягодами), а написать хотелось уже давно, прямо из деревни (но ты же знаешь, какая я рассеянная: то номер телефона забуду, а теперь вот никак не могла вспомнить, как в твоём адресе д. 23-30 или д. 30-23). В деревне я скучала. Погода была удивительно ужасная для июля: ни дня без дождя. Ни разу не купались и не загорали. Большую часть времени мы помогали родным в сенокосе (папа немного косил, а мы с мамой «ворочали» сено, складывали в копны, растрясали). Но, знаешь, я не жалею, что поехала. Теперь я немного разбираюсь в сельских работах и знаю, сколько нужно работать, чтобы заготовить сена на зиму одной корове. Бывает, весь день сушишь сено («ворочаешь», переворачиваешь, сложишь на ночь в копны), а ночью его намочит дождь, и снова всё по-порядку: растрясай, «ворочай»... Но всё-таки мы его высушили и увидели завершение работы - смётку стога (это тоже довольно трудно, мы, конечно, только на подсобных работах были).
В деревне, где мы жили, жителей уже осталось немного, и, в основном, пенсионеры, так что лет через 20 этой деревни не будет, как не стало многих деревень неподалёку.* Но в деревне есть магазин и поэтому она довольно оживлённа (в магазин ходят из некоторых деревень за 5-7 км, а, может, и больше). Клуб в соседней деревне Иваньково, но в клуб мы так и не сходили. Нам вообще трудно было там ходить, т.к. мы не взяли сапог, а после каждого дождя грязь была такая, что пройти нет никакой возможности. Правда, к концу нам достали сапоги, и мы стали ходить в лес за грибами и ягодами (хотя и грибов, и ягод там мало, что странно, конечно).
Мне ещё интересно было немного узнать людей, которые там живут, и, может быть, какой-то особый уклад их жизни. Там ходят друг к другу «в поседки»: посидеть, обсудить новости, поиграть вечером в карты, посмотреть телевизор. Новостями обычно обмениваются в магазине. Продавец, конечно, знает абсолютно всех, знает, кому сколько нужно хлеба (там хлеба привозят определённое количество, чтобы не пропадал и всем хватило). Ещё у них всех речь очень своеобразная, с городской не спутаешь.
Видели мы то место, где была мамина деревня Заполицы (мама там родилась), сейчас на этом месте поле, а было 6 домов. Но дом, в котором они жили, был куплен и перевезён в д. Деревеньки, где мы жили, так что смогли посмотреть на него. Есть там у них деревня, в которой остался всего один житель (женщина). Вобщем, деревни пустеют и исчезают. Я своими глазами увидела, как не хватает людей сельском хозяйстве, но, конечно, желания жить и работать в деревне у меня от этого не возникло. На много-много деревень там чуть ли не один фельдшер, а к врачу надо ехать в Галич. Это значит, что, допустим, из Деревенек нужно добраться сначала до с. Пронино (3-5 км - смотря какой дорогой), а оттуда автобусом или на поезде в Галич (но автобус часто ломается, а поезд ходит 1 раз в день). А если плохо с сердцем или аппендицит, например? Такие вот дела.
Зарабатывают в колхозе сейчас много, а деньги девать особенно некуда, отсюда - повсеместное пьянство. Жителей раз-два и обчёлся, но посмотрела бы ты, сколько сдают бутылок из-под водки! Казалось бы, много у тебя денег - ну, купи машину в конце концов, так и машина не нужна - по грязи тамошней на ней не проехать. Вот и пьют.
Такие у меня разные впечатления от деревни.
Не знаю, зачем я всё это пишу, может, только надоедаю тебе. Вообще, мне как-то не верится, что это письмо застанет тебя дома. А так хочется увидеть тебя, поговорить, расспросить обо всём. В деревне как-то не особенно ощущала, всё-таки новое место, новые люди, а дома уже становится тоскливо от того, что не можешь видеть тех, кого хотелось бы увидеть. Всё чаще вспоминаю прошлое лето, самое начало, нашу с Р. поездку на Шарташ, и ты не поверишь, комок встаёт в горле, когда подумаешь и поймёшь, что ехать туда всё равно незачем. Я стараюсь всё время чем-нибудь себя занять, а сегодня вот меня оставили одну по хозяйству, а я хозяйством не занимаюсь, т.к. пишу тебе это дурацкое письмо.
Я где-то читала, что есть такие люди, с которыми легко, они притягивают к себе, от них излучается тепло. Для меня это ты. Только ты не смейся. Когда я прочитала это где-то в книге, я сразу поняла, что это о тебе. А дальше там было написано, что, напротив, с другими бывает трудно, и у них может быть мрачный характер, и они никого не притягивают, и с ними неуютно и холодно. Это про меня. Я давно это знаю. Такие люди, может быть, и не эгоисты, но всё у них как-то неуклюже и нелегко, и нелепо.
Ты извини меня за эти откровения. Это не самоуничижение, это то, что, как мне кажется, я поняла и знаю теперь наверняка.
А теперь я пойду и отправлю это письмо, потому что, если я его сейчас не отправлю, то потом перечитаю и не отправлю никогда.
Ещё раз извини.
До свидания. (подпись)
31.07.78
* Если верить Википедии, то в деревне Деревеньки Галичского района Костромской области в 2014 году не осталось ни одного жителя.
Проиллюстрирую тремя фотографиями, сделанными папой в деревне, и письмом маминой крёстной - тёти Кати - к маме.
Слева - мама, справа - тётя Паня Бахмурова, мамина двоюродная сестра. Про неё когда-нибудь ещё напишу. У меня сохранилось много её писем из деревни к моей маме.
Мама со своей крёстной, кокой, - младшей сестрой маминой мамы, - Екатериной Петровной Колесниковой, и Константином Скворцовым и его женой. Я рада, что успела повидать коку, ведь мою бабушку, старшую кокину сестру, мне увидеть не довелось - она умерла за полгода до моего рождения.
Письмо коки к маме.
Кока была уже почти совсем слепой, когда мы её увидели.
Церковь Николая Чудотворца в селе Холм Галичского района Костромской области. Здесь крестили маму, её братьев и сестёр.
Ту поездку в деревню я хорошо помню. Мама хотела «отпоить» меня, провалявшуюся весной месяц в больнице с язвой 12-перстной кишки - студенческой, как её тогда называли, парным молоком - кто-то сказал ей, что это помогает. Как ехали на поезде в Галич и маму от тряски на жёсткой полке разбил радикулит, как нас встречал в Галиче на станции Кузьмич и вёз в деревню на лошади, запряжённой в телегу, - совсем неизвестном для меня, городской, средстве передвижения. Как шли пешком в село Холм, а навстречу какой-то деревенский мужичок, увидев маму, воскликнул: «Вера, ты ли?!» - узнал, несмотря на прошедшие несколько десятилетий. Помню радушный приём многочисленных маминых родственников - да там почти все были родными, угощение душистым мёдом в сотах. Но и мышей, шуршавших по ночам за обоями в доме, где нас сначала поселили, и где никто из нас уснуть не смог, тоже помню. На следующий день нас, нежных, перевели в другой дом. А парное молоко по утрам тётя Паня приносила мне прямо в постель. Не забыла и деревенского парня, хотевшего познакомиться со мной и приглашавшего в клуб, но мне, безответно влюблённой в сокурсника, всё это было тогда не интересно...