Тяжёлый свет
Янине, конечно, ничего не рассказал. Зачем пугать человека историей развития навязчивой галлюцинации. Тем более, если добрый полицейский обещает, что всё скоро пройдёт. Он, конечно, сам та ещё галлюцинация, ну да ладно. Не будем придираться.
Вместо исповеди просто сел на пол возле Янининого кресла, положил голову ей на колени. Сказал:
- Буду мешать тебе тупить в интернете. Как настоящий котик.
- Ну что ты, - флегматично возразила Янина. - До настоящего котика тебе далеко. Пока жопой на клавиатуру не уселся, не считается.
Не стал спорить. Нет, так нет.
Спросил её:
- Нинка, а откуда я вообще взялся?
Янина рассмеялась.
- Такой прекрасный, на мою голову? Из франкфуртского аэропорта. Мы вместе застряли там в лифте, и я опоздала на свою дурацкую пересадку, а ты совершил самый галантный в мире поступок: пропустил свою, чтобы было кому меня утешать. И честно утешал до утра во всех барах города Франкфурта, смешивая напитки в какой-то адской последовательности; как живы-то остались, вот я чего не пойму. Неудивительно, что ты забыл.
- Да ну тебя. Ничего я не забыл. Просто... Ай, неважно. Считай, что я впал в грех сентиментальности. Пост и молитва определённо спасут то немногое, что осталось от моей души.
Не говорить же ей, что воспоминание о счастливом знакомстве в поломанном лифте, как и сотни тысяч других воспоминаний внезапно перестало казаться надёжным источником информации. То ли действительно было, то ли приснилось, то ли кино такое когда-то смотрел. И отдельный вопрос, откуда я взялся в этом дурацком лифте? В отпуск летел? Просто в отпуск с пересадкой во Франкфурте? Правда, что ли? Ладно, предположим, что так. У Янины всяко не спросишь, она не в курсе.
А всё этот дурацкий псих в полицейской форме с разговорами о людях, которые «словно бы приходили в чувство» от невыносимого синего света. В какое это, интересно, «чувство»? Хотел бы я знать.
Впрочем, нет. Не хотел бы.
Не сейчас.
- Трудно тебе тут, - сказала Янина.
Не спросила, а констатировала. И была, конечно, права.
Но яростно помотал головой, вложив в этот отрицательный жест так много силы, что даже шея неприятно хрустнула.
- Ты же мне тогда полночи рассказывал, как рад, что уехал из Вильнюса, - улыбнулась она. - И что не любишь этот город и не планируешь возвращаться, ни за что, никогда! А я ужасно сердилась, потому что ты мне очень понравился. И я думала, это ты так элегантно даёшь понять, что продолжения не последует, и не надейся, детка. Но оказалось...
Улыбнулся:
- Ещё как оказалось! Ужасно этому рад.
- Но тебе трудно, - упрямо повторила Янина.
Согласился:
- Трудно, конечно. А как иначе. Тяжёлая работа - быть человеком на этой прекрасной земле двадцать четыре часа в сутки, без перерывов и выходных. Зато и платят неплохо. Иногда, например, счастьем. Например, рядом с тобой.
- Тогда ладно, - невозмутимо кивнула Янина. - Пока такая зарплата тебя устраивает, я могу спать спокойно.
Вот и хорошо.
После этого разговора и сам спал - не просто спокойно, а как убитый, без сновидений. И проснулся в приподнятом настроении. Все проблемы внезапно показались пустяковыми. Думал, пока брился: «На самом деле, мы же так отлично живём. За почти полгода ни разу не поссорились, так вообще не бывает. И город со времени моего отъезда всё-таки здорово похорошел. И даже работа, на которую согласился только из-за более-менее приличной зарплаты, оказалась совсем не такой противной, как я себе воображал. А этот дурацкий синий свет, господи, ну подумаешь. Какие-то огоньки порой мерещатся, тоже мне горе. Даже если никогда не пройдёт, вполне можно с такой галлюцинацией жить.
Припеваючи.
Хорошего настроения хватило ровно до обеда. А потом оно внезапно сменилось паникой. Ну, то есть, как - паникой. По офису с воплями не бегал, рук не заламывал, ни своих, ни чужих. Даже срочную работу кое-как закончил, трижды перепроверил, нашёл и исправил несколько ошибок, и руки не дрожали, когда застёгивал пуговицы пальто.
Почти не дрожали.
Ушёл с работы последним; спускаясь по лестнице, написал Янине: «Похоже, немного задержусь». Подумал: «Как она без меня?» Отогнал дурацкий вопрос яростным усилием воли. С чего бы вдруг вот так сразу - «без меня»? Купил в ближайшем магазине пачку сигарет «Camel». С фильтром, конечно, других-то в продаже нет.
Прежде, чем закурить, оторвал этот дурацкий фильтр к чёрту. Но всё равно не то, конечно. Совсем другой вкус.
Ладно, не беда.
Выехав на Косцюшкос, вздохнул с облегчением: синее зарево было на месте. Никуда не исчезло, не рассеялось, не померкло, или что там ещё случается с галлюцинациями, когда пациент перестаёт ими страдать?
А ведь как испугался, что больше никогда его не увидит. Совсем дурак.
На этот раз заранее перестроился в нужный правый ряд. И полиции за мостом не обнаружилось. Что к лучшему, полиция - это было бы уже слишком. А так всё в порядке. Небольшой крюк по дороге домой для успокоения нервов, что может быть естественней после непростого рабочего дня.
Почти сразу понял, что ехать навстречу синему свету - плохая идея. Чем ближе, тем сильнее кружится голова, тем труднее следить за дорогой, да что там дорога, за самим собой - и то не уследишь. Остановился, включил аварийку, потёр виски, выдохнул, осмотрелся, увидел пустое место на парковке возле маленького магазинчика с тёмными витринами. Поставил машину там. Вышел. Достал из пачки ещё одну сигарету, оторвал фильтр, сделал несколько жадных затяжек. От табака начало мутить, и это почему-то показалось добрым знаком. Как будто с детства знал, что тошнота - к счастью. Хулы не будет.
Однако окурок топтал с искренней ненавистью, как личного врага. А затоптав, пошёл вперёд - туда, где стояло довольно высокое, никак не меньше шести этажей, здание, украшенное ультрамариновой гирляндой, которая даже издалека всегда казалась слишком яркой, а вблизи стала настолько невыносимой, что от света мутило хуже, чем от давешнего табака.
Тяжёлый свет.
Но ничего не поделаешь, решил дойти, значит надо. Шёл.
Шёл по набережной, то и дело останавливаясь - не столько от нерешительности, сколько от внезапно охватившей его физической слабости. Хорошо, что кое-где росли деревья. Когда прислоняешься к фонарному столбу, становится только хуже, того гляди, сползёшь понемногу на землю, будешь лежать на асфальте, в лучах невыносимого синего света, биться как выуженная рыба в тщетных попытках встать. Зато древесный ствол - отличная опора. Живая, надёжная, даже сил вроде бы прибавляется. Постоишь так немного, и вполне можно пройти ещё несколько шагов.
Когда наконец добрался до дома, украшенного синими фонарями, не чувствовал ничего, кроме желания лечь и сдохнуть. Прямо здесь, прямо сейчас, чего тянуть.
Удивительное дело, думал, вблизи от источника синего света будет очень страшно. А оказалось - просто тошно. Невмоготу.
Когда увидел, что парадная дверь приоткрыта и даже подпёрта кирпичом, чтобы не захлопнулась, не рассмеялся только потому, что на это не было сил. А так-то очень смешная ловушка. Такая наивная, что даже пятилетний ребёнок мог бы изобрести что-нибудь поинтересней. Но при этом всё равно эффективная. Кто угодно согласится войти в эту дверь, как только сообразит, что внутри не будет никаких синих фонарей. Они останутся снаружи. Снаружи! И если так, то плевать на ловушку, на всё плевать.
Порог переступал так медленно, что за это время там, на улице, у него за спиной вполне могли пройти годы. Словно бы всю жизнь его переступал. И до жизни, и после неё. Вечно, всегда.
Интересный эффект. Раньше так не было.
- Тони Куртейн, я тебя убью!
В ответ на угрозу смотритель маяка заорал: «Ты вернулся!» - и заключил его в объятия. От избытка энтузиазма даже оторвал от земли и закружил, как ребёнка. Вот же лось здоровенный. Поди такого убей.
Впрочем, не очень-то и хотелось. Так, в сердцах вырвалось.
- Получилось! - сказал Тони, поставив его наконец на твёрдую землю. - Ты гений, Блетти Блис. И я тоже. Хоть и страшенный дурак. Прости, что тебя на это подбил.
Сказал:
- Сигарету дай. Только нашу, если есть. От тамошних меня теперь ещё долго будет тошнить.
Тони вынул из серебристой пачки с надписью «Dark Bark» тонкую чёрную сигарету, протянул ему. С наслаждением затянулся горьким дымом. Надо же, прежде всегда считал их дрянью, курил только контрабандные. Как и все остальные, кто мог их достать. А на самом деле наши лучше.
- Ты вообще как? - спросил Тони.
Огрызнулся:
- А как ты думаешь? Восемь лет, чувак. Восемь долбаных лет!
Что последние шесть получились очень даже ничего, говорить не стал. И даже не потому, что не Тониного ума это дело. Просто если сейчас разрешить себе думать о Янине, крыша совсем съедет. Нинка - потом. Сперва - разобраться с делами.
- Что у тебя с памятью? - нетерпеливо спросил Тони. - Что-нибудь помнишь о том, как там жил?
Пожал плечами.
- Много чего. Может быть, вообще всё. А может быть, не помню, а наскоро выдумал, пока запирал за собой дверь, хрен теперь проверишь. Но давай будем считать, что помню. Особенно, как меня тошнило по дороге к твоему маяку. Чуть всю набережную не заблевал напоследок. Такой элегантный прощальный привет.
- Ну, тут ничего не поделаешь, - развёл руками Тони. - Пришлось выдать самую полную мощность. Ты очень крепко там увяз.
- Крепко - не то слово. Кстати, сотни за такое дело явно маловато. Я сдуру тогда согласился, думал, быстро вернусь. Ну или совсем сгину, тогда и деньги ни к чему.
- Согласен, - кивнул Тони. - Всё время, пока тебя не было, откладывал понемножку. Так что шесть сотен могу добавить прямо сейчас. И ещё одну ближе к лету. Пока не накопил, но моё слово твёрдо, ты знаешь. Отдам.
Едва сдержался, чтобы не броситься ему на шею. Ещё семь сотен! Сколько лет промышлял контрабандой, и дела вроде шли неплохо, а таких денег в жизни в руках не держал. Даже неловко так много с человека брать.
Впрочем, Тони есть Тони. Смотрителям маяков очень хорошо платят, а тратить при такой работе почти некогда. Во всяком случае, не на этой стороне. И если Тони сам говорит, что готов накинуть к той сотне ещё семь, можно взять, совесть будет чиста.
Поэтому сказал:
- Всего получается восемь сотен за восемь лет. Ладно. Это справедливо.
- Хорошо, - улыбнулся Тони. - Главное, ты вернулся. Нарушил Второе Правило, а всё равно тут как тут! Значит, в принципе это возможно. За такую новость ничего не жалко. Пошли в кабинет. Деньги там. И коньяк найдётся.
Вот это совсем славно. Выпить сейчас точно не помешает.
После третьей рюмки осознал наконец, что вернулся домой. До сих пор понимал это только теоретически. Умом. А теперь дошло по-настоящему.
И как ничтожно малы были шансы вернуться, тоже только теперь дошло. Что забыл себя - ладно, это на Другой Стороне часто случается, уж больно силён её морок. Сам не раз так влипал и всё равно возвращался как миленький на синий свет маяка. Поэтому ни черта не боялся, верил: сердце выведет, оно выводит всегда.
Но теперь, задним числом, насмерть перепугался, вспомнив, что бывает, когда приходишь на маяк во сне, прельстившись его жёлтым светом. Тони ему перед уходом все уши прожужжал, предостерегая, и всякий раз мороз продирал по коже.
Наяву маяк - просто путь домой, самый прямой и лёгкий. Для того их, собственно, и ставят во всех приграничных городах, где проще простого провалиться на Другую Сторону; настоящих мастеров делать это по своей воле, оставаясь в полном сознании, по пальцам можно пересчитать, зато нечаянно практически каждый горожанин хоть раз в жизни, да влипал в подобную историю, особенно в детстве, и где бы мы все сейчас были, если бы не наши маяки.
Но во сне маяк - гиблое место, хуже не придумаешь. В тот момент, когда переступаешь его порог, вместо того, чтобы просто вернуться, как случается наяву, просыпаешься. Причём не дома, а там, где уснул. То есть, на Другой Стороне. Что приснилось, не помнишь, а если и помнишь, тут же выбрасываешь из головы, потому что с этого момента ты - самый настоящий человек Другой Стороны, а они, за редким исключением, снов не запоминают и особого значения им не придают. И дороги назад тебе больше нет, света маяка уже никогда не увидишь. Твоя настоящая жизнь становится просто забытым сновидением, а временная шкура, которой обрастает всякий гость Другой Стороны, прилипает к тебе навсегда. Не сдерёшь, как ни старайся. До гробовой доски. Ангелы смерти, говорят, умеют снимать фальшивые шкуры, как гардеробщики пальто с подгулявших клиентов. И, похоже, никто кроме них.
Содрогнулся.
Сказал:
- Я должен поставить Альгирдасу хорошую выпивку. И ещё, если по уму, пол-жизни в придачу. Но не знаю, как отломить от неё кусок, да он и не возьмёт...
- Какому Альгирдасу? - удивился Тони. - Аптекарю?
- При чём тут аптекарь? Альгирдасу из Граничной полиции. Твоему дружку.
- Ничего себе. Я думал, у тебя на него зуб.
- Естественно. И не просто зуб, а очень длинный клык. Был. Однако он спас мою шкуру, это факт. Если бы не Альгирдас, твои синие фонарики помогли бы мне, как мёртвому припарки. Как же я их возненавидел, знал бы ты! Теперь наверное до конца жизни на праздничные огни без изжоги смотреть не смогу.
- Ты не вспомнил, что это маяк? Даже не догадывался? Никаких смутных подозрений?
- Ну, разве что, совсем смутные. Чуял, что этот синий свет горит не просто так, а лично для меня. Но добра от него не ждал. Набережную объезжал дальней дорогой, только бы лишний раз на синие огоньки не смотреть.
- Ясно, - кивнул Тони. - Значит никакой я не гений. А просто наивный болван. По моей теории, свет должен был тебя вытащить, хочешь ты того или нет.
- Ну, он, как видишь, всё-таки вытащил. В итоге. Спасибо Альгирдасу, что тут скажешь. Он, представляешь, не давал мне добраться до маяка во сне. Всякий раз возникал невесть откуда, да не один, а с подкреплением, останавливал и затевал проверку документов. Рылся в бумагах, пока не зазвонит будильник. А потом и наяву объявился. Ничего толком не объяснил, но душу растревожил; слава богу, мне этого хватило... Интересно, как он туда пробрался?
- Тоже мне проблема, - отмахнулся Тони. - Наша граничная полиция по обе стороны дежурит. Ты не знал?
- Откуда бы? Раньше он ко мне на Другой Стороне не цеплялся.
- А зачем? Ничего противозаконного ты не делал. Ходить на Другую Сторону никому не возбраняется. Получается - гуляй себе на здоровье, оба города только спасибо скажут, им нравится, когда мы бегаем туда-сюда. Только добычу оттуда приносить запрещено. Да и то... Сам, в общем, знаешь, что запрет скорее формальный. Тебя за все эти годы даже не оштрафовали ни разу. А ты контрабанду мешками таскал.
Усмехнулся:
- Однако крови этот тип мне попортил. Вечно крутился где-нибудь рядом. Всё всегда обо мне знал. Говорил, собрал такое шикарное досье, что уже не на одну, а на три пожизненные ссылки из приграничной зоны потянет. То ли дразнился, то ли всерьёз грозил, поди его разбери. Подобные дурацкие разговоры очень нервируют. Как по мне, штраф в сто раз лучше. Заплатил и спи спокойно. А так сиди, думай: вдруг и правда даст делу ход, добьётся ссылки? Заработок - чёрт бы с ним, я много чего умею, нигде не пропаду, но без прогулок на Другую Сторону быстро зачахну, факт... И вдруг - вот так повернулось. Я сам себя давным-давно потерял, а он нашёл. И спас - столько раз, сколько понадобилось. Ни хрена себе злейший враг.
- Альгирдас всегда о тебе беспокоился. Говорил, такие как ты, слишком способные и азартные, никогда не умеют вовремя остановиться и пропадают почём зря. А у него сердце рвётся. И поделать ничего нельзя, только ссылкой грозить, хотя самому ясно, что такое спасение хуже любой погибели.
Тони помолчал и неохотно добавил:
- Он со мной почти год не разговаривал, когда узнал про наш с тобой уговор. Потом, вроде, помирились, но на самом деле он меня всё равно не простил. Хотя знает, что я не просто из любопытства тебя на дурость подбил. Алекс, Вера, Эдо, Квитни, Беата, Аура, Ванна-Белл... Ай, ладно, что толку перечислять имена сгинувших на Другой Стороне. Про Эдо доподлинно известно, что он нарушил Второе Правило, выехал за пределы города. Весь тамошний мир ему, видите ли, приспичило посмотреть. Почти не сомневаюсь, что остальным под хвост попала примерно та же вожжа. Естественно, я хотел убедиться, что вернуться, нарушив Второе Правило, хотя бы в принципе возможно. Теперь твёрдо это знаю, спасибо тебе. Буду думать, что делать дальше. Я же из тех, кому для того, чтобы эффективно действовать нужна не просто надежда, а твёрдая уверенность, что хоть какие-то шансы на успех есть. Тщетность усилий - мой главный страх. Единственный непобедимый.
Надо же, как Тони разговорился. Не ожидал от него. А ведь выпили совсем немного.
Сказал:
- Эта слабость - обратная сторона твоей силы. Дуракам вроде меня в этом смысле гораздо легче. Когда уверен, что возможность действовать, как считаешь нужным, сама по себе успех, вопрос о тщетности вообще не встаёт. Ну так мне и смотрителем маяка никогда не бывать, сам знаешь. Не из того я теста. Фигура, а не игрок.
- Это так, - согласился Тони. - Зато какая фигура! Самый настоящий ферзь. Вернулся, ну надо же! Восемь лет спустя, а всё-таки вернулся. Чокнуться можно.
- Вот это точно.
Помолчали. Тони налил ещё по рюмке. Спросил:
- Как тебе там вообще жилось? Подробности выпытывать не стану, мне сейчас вот что важно знать: ты тосковал по дому после того, как забыл, что он есть?
- Да как тебе сказать. По дому ли? Скорее уж, по Блетти Блису, которым перестал быть. Впрочем, вряд ли это называется «тосковал». Чтобы тосковать, надо хоть что-нибудь помнить. Просто мне его не хватало. Ну, то есть, на самом деле, себя, о котором напрочь забыл, когда задремал в машине на выезде из города. Вроде бы, неплохо придумал, да? Выбрал единственный вариант передвижения, который гарантированно вынуждает бодрствовать: сел за руль. Никаких автобусов, поездов и, тем более, самолётов. Сперва вообще собирался идти пешком, но решил, что у водителя всё-таки меньше возможности заснуть, чем у пешехода. Понадеялся на многолетнюю привычку сохранять бдительность за рулём, представляешь? Думал, я самый умный. А оказалось, такой же дурак, как все. Только на то и хватило моей привычки, чтобы в последний момент, уже практически с закрытыми глазами свернуть на обочину и остановиться. Ладно, сам уцелел и никого не угробил, и то хлеб. А что пару минут спустя на месте Блетти Блиса проснулся просто Эдгар, непоседливый виленский житель, решивший попытать счастья в чужих краях - так это изначально входило в условия задачи. Не на что жаловаться.
Тони улыбнулся:
- Ты был бы не ты, если бы не попробовал перехитрить дурацкое Второе Правило и весь мир с ним за компанию. Не получилось, бывает. Но это вовсе не означает, что не следовало и пытаться. Ничего. Главное - ты вернулся. А значит, рано или поздно мне удастся вытащить ещё кого-нибудь. Если очень повезёт, вообще всех.
- Для этого надо, чтобы они, для начала, вернулись в город. Поди их заставь. Я, например, очень не хотел возвращаться. Такой, знаешь, почти иррациональный внутренний протест. Всякий раз, когда туда приезжал, нервничал. А когда пришлось вернуться надолго, всё время прикидывал, как бы снова куда-нибудь умотать. Особенно после того, как увидел твои синие фонари. Думаю, это обычные фокусы Другой Стороны. Она отпускать не любит.
- Ничего, - отмахнулся Тони. - Как-нибудь выкрутимся. Я эти восемь лет тоже не то чтобы совсем без дела штаны протирал. Мой маяк теперь и в других городах иногда видно.
- В других городах?!
- Ну.
- Вдалеке от границы? Правда, что ли?
- Именно. Правда, пока это вполне неуправляемый процесс. Слишком мало зависит от моей воли. Но сам факт...
- Да уж. Ну ты даёшь! Всегда считалось, что это невозможно.
- Мало ли, что считалось. Невозможное - это просто то, чего с нами до сих пор не случалось. Но всё однажды случается в первый раз. На том и стоим. Налить тебе ещё?
Подумал. Наконец неохотно отказался.
- Давай я лучше завтра вернусь. Выпьем и поговорим, о чём захочешь. Мне бы сейчас...
- Поспать дома?
- И это тоже. Но есть кое-что поважнее.
Тони кивнул.
- Понимаю. У тебя неплохие шансы. Альгирдас на сегодня своё отдежурил. А значит, наверняка сидит в «Разбитой Кукушке».
- Что за «кукушка» такая?
- Точно, откуда бы тебе знать. Они открылись лет пять назад, уже без тебя. На углу Лисьих Лап и Вчерашней, напротив трамвайной остановки. Как по мне, ничего выдающегося, но Альгирдас к этой забегаловке как-то прикипел. Говорит, идеальное место, чтобы сменить шкуру после дежурства. Ему виднее.
На пороге Тони снова его обнял, от всего сердца, так, что рёбра хрустнули.
- Блетти Блис, вот же чёрт! Ты не представляешь, как я рад, что ты вернулся.
Подумал: «Да почему же, вполне представляю. Я же помню, что Эдо был твоим лучшим другом. И что к тебе даже подходить было страшно после того, как он пропал, тоже помню. Я - не он, но конечно, ты сейчас рад».
Но вслух ничего не сказал.
Одно дело идти по городу, из которого уехал восемь лет назад. И совсем другое - по городу, о котором целых восемь лет вообще не помнил. Вроде, ничего не узнаёшь, и в то же время прекрасно знаешь, куда тебе сейчас надо свернуть, через какой проходной двор сократить путь до улицы Лисьих Лап, а уж когда понимаешь, что вон то высокое здание из красного кирпича - школа, в которую ты когда-то ходил с тяжёлым, до отказа набитым книгами и игрушками ранцем, волосы становятся дыбом, не от страха, конечно, от радости. От такой странной, непривычной разновидности радости, подозрительно похожей на страх. Однако желания расцеловаться с каждым кирпичом это сходство совершенно не отменяет.
Тони спрашивал о тоске по дому - смешно! О чём тосковать тому, кто всё позабыл? Надо будет сказать ему завтра, что тоска по дому приходит, оказывается, потом, задним числом, весь запас, рассчитанный на восемь тягучих медовых лет чужой, потусторонней, выморочной, а всё же твоей собственной жизни, обрушивается на тебя в один миг, и это, конечно, невыносимо и одновременно прельстительно сладко, очень уж похоже на любовь.
Наверное, это и есть любовь. При чём тут какая-то тоска.
Бар «Разбитая кукушка», названный так, надо думать, в честь несчастной механической птицы, навек вывалившейся из своего гнезда, свитого в недрах прибитых над стойкой огромных старинных часов, и правда, не представлял собой ничего особенного. Часы с болтающейся на пружине кукушкой и полудюжиной хаотически скачущих в разные стороны стрелок были единственной примечательной деталью интерьера. Но интерьер его интересовал сейчас меньше всего. Какой, к чертям собачьим, может быть интерьер, когда на высоком табурете у барной стойки сидит твой спаситель, седой человек, успевший уже сменить форму полицейского на клетчатую рубашку и какие-то невнятные тёмные штаны с миллионом карманов в самых неожиданных местах.
Сел рядом. Открыл было рот и понял, что слова вымолвить не способен. Куда только подевались эти проклятые слова.
Слава богу, Альгирдас заговорил первым.
- Контрабандист Эдгар Куслевский по прозвищу Блетти Блис, - сказал он. - Здравствуй, любимчик Другой Стороны, головная боль всей моей жизни. Вернулся таки. Мать твою. Зарыдать впору.
И отвернулся, демонстративно вытирая глаза рукавом клетчатой рубахи. Не то смеху ради, не то и правда прослезился. Кто его разберёт.
Прокашлялся. Смог наконец выговорить:
- По справедливости, я должен выставить тебе всю выпивку в этой забегаловке. И во всех остальных. Ты за сотню жизней столько не выпьешь, сколько я тебе теперь должен.
- Не выпью, - согласился тот. - Зато возьму сигаретами. Спорю на что угодно, что ты их сюда притащил. Ни за что не поверю, что ты вернулся с Другой Стороны без добычи. Сколько себя ни забывай, а рефлексы никто не отменял. Ты же и с того света, если что, душу праотца Адама притащишь и втюхаешь за бесценок городскому музею.
Кивнул:
- А ведь ты совершенно прав.
Достал из кармана пачку сигарет, купленную сегодня вечером после работы. Почти полная, всего двух штук не хватает. Положил на стойку. Сказал:
- Только эти с фильтром. И, как по мне, довольно паршивые. Но других там сейчас не продают.
- Да знаю, - усмехнулся Альгирдас. - Те, без фильтра мне по случаю достались. Приятель откуда-то привёз, угостил.
Спросил его:
- Может быть всё-таки что-нибудь выпьешь?
- Стакан чего-нибудь горького, как мои мысли о нашем с тобой ближайшем будущем.
- Джин-тоник сойдёт? - деловито спросил молчавший всё это время бармен, нацепивший для смеху маску в виде сердитой кошачьей головы.
- Вполне, - откликнулись хором.
- Я вот это примерно и имел в виду, когда предупреждал тебя, что допрыгаешься, - сказал Альгирдас после того, как были сделаны первые глотки. - Не то чтобы я был против контрабанды как таковой, да и горожане наши ценят всякую возможность попробовать еду, сигареты и выпивку с Другой Стороны. И обоим городам такой обмен скорее на пользу, как и наши прогулки. Контрабанда официально запрещена по одной-единственной причине: Другая Сторона - алчное место. Неохотно отдаёт своё и всегда зарится на чужое. Когда ты уносишь оттуда мешок леденцов и пару блоков сигарет, некий невидимый, невообразимый, но определённо существующий кладовщик делает пометку в своей чёрной книге: теперь ты должник. Чем больше вынес, тем больше должен, и самый простой способ взыскать с тебя долг - заставить остаться там навсегда. Ты крепко влип, Блетти Блис. Столько уже утащил с Другой Стороны, что и правда, стоило бы выслать тебя куда-нибудь подальше от границы - просто чтобы спасти твою шкуру. Да ведь вернёшься, я тебя знаю. Найдёшь способ. Я бы на твоём месте тоже нашёл.
Ничего себе он разоткровенничался. Не то чтобы совсем на ровном месте, а всё равно непривычно это - с полицейским такие разговоры вести.
Напомнил:
- Я уже дома. Уже вернулся. Повезло, пронесло. И тебе, конечно, за это спасибо. Без тебя я бы намертво влип. До задницы Тонин маяк тому, кто застрял так надолго. Но слушай, я всё равно вернулся. Даже я! Значит, не так уж велика алчность Другой Стороны. И власть её над нами не безгранична. По-моему, это хорошая новость. Скажешь, нет?
- Так-то оно так, - невесело усмехнулся Альгирдас. - Но прежде, чем хорохориться, хорошенько подумай, что за сила толкала тебя под руку, когда ты обдумывал предложение Тони: сознательно рискнуть, нарушить Второе Правило, уехать из приграничного города, забыть себя и посмотреть, что из этого выйдет.
- Любопытство, конечно. И привычка к собственной удаче. И жадность, не без того. Он же сотню мне предложил! Целую сотню за авантюру, которую я и сам был совсем не прочь провернуть, потому что, как мне казалось, нашёл способ всех обхитрить. Дерьмо, а не способ, как выяснилось. Но кто же знал.
- Ладно, - вздохнул Альгирдас. - Хочешь думать, будто ты тогда сам так решил, думай, кто ж тебе запретит. Никому не нравится признавать, что самые важные решения за нас принимает кто-то другой... Что-то другое. Прости, что порчу тебе праздничный вечер этими разговорами. Но что мне остаётся делать, когда другого шанса поговорить может уже и не случиться? Ты же прямо сейчас, отсюда, отправишься обратно. Даже домой не зайдёшь. И тебя можно понять. Другая Сторона позаботилась, чтобы у тебя была веская причина вернуться как можно скорей.
Он что, мысли мои читает?
Сказал неохотно:
- Нинка... Янина не виновата, что связалась с потусторонним бродягой. С виду я был таким надёжным и благоразумным, теперь смешно вспомнить. Ты бы на меня посмотрел.
- Да я и посмотрел, - усмехнулся Альгирдас. - Можно сказать, впрок налюбовался. Когда ещё такое чудо увижу - Блетти Блис, прилежный бухгалтер, почти образцовый семьянин, тишайший из виленских обывателей...
- Да ладно тебе. Тоже мне «тишайший».
- А что, скажешь, нет? Шуму от тебя было, прямо скажем, немного. Даже правил дорожного движения никогда не нарушал. Такой молодец.
Ладно, пусть дразнится, если хочет. Что толку сейчас спорить.
Сказал:
- Между прочим, я же и есть бухгалтер. Точнее, экономист. Почти. Три года учился считать чужие деньги, потом надоело, бросил. А на Другой Стороне оказалось, что всё-таки выучился, прикинь.
Помолчали.
- Всё-таки пойдёшь обратно? - наконец спросил Альгирдас.
- Ну а что мне остаётся. Она там сейчас с ума сходит. Телефон у меня не отвечает. Когда о пропавшем человеке известно, что он был за рулём, в голову лезут понятно какие мысли. Служба спасения, скорая помощь, полиция, морг. Всех уже небось обзвонила. И слушай, я же до сих пор не знаю, как это там устроено. Что случается после того, как пленник сбежал? В реальности образуется необъяснимая дырка? Или о нём все забывают? Или в морге появляется свеженький труп?
- Да по-разному бывает, - неохотно сказал Альгирдас. - Никогда заранее не знаешь, как повернётся... Впрочем, пока ты всем сердцем хочешь вернуться, труп не появится. Другая Сторона до последнего держится за возможность вернуть добычу. С первой попытки никого не отдаст.
- И это хорошо. Труп - не лучший прощальный подарок возлюбленной. Необъяснимое исчезновение, впрочем, ничем не лучше. Поэтому всё-таки надо за ней сходить. В смысле, к ней.
- «За ней»? Планируешь нарушить ещё и Первое Правило и посмотреть, что будет? - горько усмехнулся Альгирдас. - Извини, но вынужден разбить тебе сердце: провести на маяк человека, который не видит его свет, невозможно. Что с ним ни делай, какими наркотиками ни накачивай, как ни усыпляй, а всё равно не пройдёт. Другая Сторона своих так легко не отдаёт. И наше Первое Правило записано в Граничном Кодексе только для того, чтобы вдохновенные авантюристы вроде тебя не мучили зря людей невыполнимыми обещаниями. Ну и себя заодно. Жизнь и так непростая штука.
- Правда, что ли, никаких шансов?
- У тебя - никаких. И это, не поверишь, хорошая новость. Люди Другой Стороны у нас - не жильцы. Про Незваные Тени когда-нибудь слышал?
- Слышал, конечно. Думал, это сказки, детей пугать, чтобы по ночам на улицу играть не убегали. Разве нет?
- Скажем так, не всегда.
- Плохи мои дела. Но ладно, нет, так нет. В гости-то ходить мне никто не помешает. Мы, собственно, и раньше так жили, в разных городах, целых шесть лет. А теперь ещё и на билеты тратиться не надо. Следовательно, жизнь скорей налаживается, чем наоборот.
- Всегда знал, что оптимизм - утешительный приз для тех, на кого ума не хватило.
Ладно, ничего. Если смеётся, значит, не такую уж самоубийственную глупость я затеял. Это сейчас главное. А там поглядим, как пойдёт.
- Ты главное дрыхнуть там не завались, - сказал Альгирдас. - А то знаю я тебя, решишь, что один раз выкрутился, и теперь всё можно. Можно, конечно. Вопрос - какой ценой.
Кивнул:
- Ладно, не завалюсь. Не настолько я любопытный, чтобы на собственной шкуре узнать, что бывает с теми, кто приходит во сне на маяк.
- Правда, что ли, не настолько? Не узнаю тебя, Блетти Блис.
Хотел сказать: «После того, как ты сколько раз спасал мою шкуру, она уже отчасти твоя, а с чужим имуществом я всегда обращался бережней, чем со своим». Но язык не повернулся. Не привык говорить подобные вещи вслух. Проще отшутиться:
- По крайней мере, не прямо сейчас. У меня несколько сотен в кармане, а богачи, сам знаешь, не слишком рисковый народ.
Альгирдас недоверчиво покачал головой. Но останавливать его не стал. Даже без обычных советов возвращаться домой с пустыми карманами обошёлся. Как подменили человека.
Вышел из бара, свернул на Вчерашнюю улицу, пошёл по ней так быстро, как только мог - чем быстрее идёшь, чем больше сбивается дыхание, чем меньше замечаешь вокруг, тем скорее окажешься на Другой Стороне. Таков был его способ; вряд ли кому-то ещё подойдёт. Это же только возвращаются с Другой Стороны все примерно одинаково, на свет маяка, а уходит туда каждый своим путём. Некоторые, говорят, до конца жизни не могут понять, как им это удаётся, поэтому во всём полагаются на волю случая. Но настоящими мастерами перехода таких считать, конечно, нельзя.
Сам-то давно был мастером, а всё же до сих пор на дорогу уходило как минимум полчаса. Обычно больше. А теперь и минуты не прошло, как оказался на набережной, где оставил машину. Слишком быстро. Подозрительно быстро. Видимо, дело в том, что слишком долго тут жил. Интересно, уходить опять будет так тошно? Ладно, пусть. Если и есть на свете что-нибудь, с чем я не справлюсь, будем считать, что его всё равно нет.
И достал из кармана телефон.
Начало тут.
_________________________________________
Внезапно так, да :)
Выкладываю здесь, собственно, потому, что тема Свинксы, заданная в последнем блице "Каждый день снится синий, каждую ночь желтый" и (отчасти) её же "Не ходи туда, там живет бог" помогли мне рассказать очень давно крутившуюся в голове историю, прежде казавшуюся нерассказуе(вые)мой.
Ну и да, знаменательная пересадка во Франкфурте тоже родом из этого сообщества, чего уж там.