"Тяжелый песок". Рецензия. Злобная. Чужая
В верхнее тематическое оглавление
Тематическое оглавление (Рецензии и ругань)
предыдущее по теме…………………………………
следующее по теме
предыдущее по другим темам……………
следующее по другим темам
По змобоящику прошла длинная эпопея «Тяжелый песок», а мне теперь стыдно. Стыдно за то, что не одолели. Несколько раз включали, чтобы лицезреть, но вынести не смогли. А теперь стыдно, что не можем донести личное впечатление об этой очередной нетленке от семейства Барщевских.
Дабы частично сгладить, выкладываем найденную ну очень злобную рецензию вечного Дениски Горелова. Она опубликована в РусЖизни, номер уже прошел, но, если правообладатель опять начнет возбухать, то в соответствии с текущим законодательством я эту рецензию уберу, а, опять-таки в соответствии с текущим законодательством, желающим буду высылать по почте личным сообщением. Итак:
Игра в евреев после войны стала любимой в порядочных кругах. Уже не осталось языка, утвари, фамилий и » субботы, уже ассимилировались носы, кудри и характер, хотя куда денешь углы этого характера, уже в половине стран повывели всю породу, сняв золотые зубы, - но всякий, у кого в другой жизни был дедушка-еврей, считал долгом ставить кино про мацу и петь про мой поезд в Освенцим.
Особенно усердствовали американцы, у которых нашему брату дали чуть-чуть дышать, и он там как-то не по чину расхрабрился. Даже сутулость пропала. Шумное сочувствие еврейству стало тестом на порядочность, все шандалы растащили по хорошим домам, как у русских сувенирные лапти. Сложился краткий курс еврейства, как у тех же русских «водка-балалайка-зима». Погром, шалом, лапсердак, могендовид, рыба фига (глупые гои. Рыбно-хлебная диета - это от бедности, а не от национальных приоритетов. Вестимо, мясо вкуснее). Ну и да, ну и эти фильмы про еврейское горе и еврейский героизм, что суть одно и то же. Все наши помнят восстание в варшавском гетто, никто не хочет помнить цифры. В варшавском гетто было 400 000 иудеев. Восстание подняли 156 человек. Насобирали всякого огнестрельного лома, накрутили себя и немножко дали просраться хохлам из «Галичины», которые палили гетто. Остальные 399 тысяч 844 человека послушно пошли нюхать этот самый «Циклон Б», и я им не завидую. Еврейский героизм - это горе, как уже говорилось. Конечно, в стратегическом масштабе. Бывали и у нас лютые ребята, но редко.
И вот тут играть в евреев дозрел Первый канал, потому что в Есенина он уже поиграл, и этих игр ему, Первому, как и всему выводку Безруковых, евреи долго не забудут, мамой клянусь. Безруков, сочинявший сценарий, как абрашки гордость русского народа сгубили, годами играл в не совсем русском театре Сатиры вторым составом у не во всем русского артиста А. А. Миронова. Кто виноват в маловостребованности артиста Безрукова-старшего, известно давно - те же, кто сгубил русскую гордость. И вот Первый канал решил сменить пластинку. Тем более у них главный - Львович.
Дочерняя компания берется за рыбаковский «Тяжелый песок». Наши, известно, очень любят себя в искусстве - ничем иным вселенскую славу Рыбакова объяснить невозможно. Ладно - детские кортики с птицами, Крош с баранкой, библиотека пионера. В 65-м храбрый Рыбаков пишет против Сталина роман «Дети Арбата» и 20 лет исправным агасфером таскает по редакциям. И никто его не берет за копчик, не изымает рукопись и не дрожит мелкой сыпью, что она появится на Западе с целью очернить наш строй. Было бы с чего дрожать. Саша любит Лену на фоне Колымы и фар в окно с геранью. Или не Саша? Ага, Юра любит Лену, точнее, наоборот, косит от отцовства, а Саша Лене друг и ставит вопрос ребром, а Юра идет служить в ихнее русское гестапо и всем хмстит, а товарищ Сталин сзади стоит и покашливает. Классическая комсомольская дребедень для взрослых из журнала «Юность», но с прогрессивным уклоном. У нее любовь и задержка, а у него карьеризм и мелкодушие, но товарищи поправят, а потом товарищей поправят, ухмыляясь в прокуренные усы. Аксенов, который все-таки был когда-то писатель, но тоже сильно застрял в 65 годе, недавно проснулся и поднял ту же коллизию, как любовь побеждает смерть, в «Московской саге», ее потом тоже ставили Барщевский и сын, падкие на старческое слабоумие.
Но это потом. Пока огорченный отказом Рыбаков со зла пишет роман про евреев. Как евреи сапожничали и размножались, а после взяли и надавали немцам по мордам в процессе окончательного решения их вопроса. И как немцы вздрагивали до самого Берлина и писались по ночам, вспоминая, на что способно аидово семя, если его сильно прижать в угол. Роман перевели на двадцать шесть языков, и все наши по миру читали его на двадцати шести ненаших языках и гордились. Всем, кого обошло, до дрожи и скрежета мечталось, чтоб нашелся однажды один из шести миллионов и дал в глаз, но те шесть, которых не обошло, все так же исправно брели в ров тихой вереницей: фатализм - это у нас кровное.
Рыбаков хотел чуть расцветить надорванную историческую память удалой небылицей, а вышли писи сиротки Хаси, если кто хоть чуть-чуть соображает про гетто. Храбрые еврейцы подъели всех кошек и собак, но исправно копили золотые коронки для обмена на автоматы. Потом тренировались с этими учебными автоматами всем гетто, и никто не заложил за мешок картошки, даже матери с детьми (ха-ха). Потом отважная еврейская Юдифь застрелила дядю-коллаборанта, и обиженные за еврейского дядю фашисты распяли ее на кресте в качестве мести жидам за нашего общего Изю. Потом еврейские партизаны (уже весело, хотя и такие были) берут на гоп-стоп оружейный склад. Это русские партизаны у Германа в «Проверке» угоняют состав с хавкой, а нашим партизанам хлеба не надо - дай подстрелить одноглазого Ганса. Потом они всем гетто подстреливают Ганса и идут с детьми и скарбом в Брянский лес, куда немцы сунуться трухают, потому что он шумит сурово. А Гансы бегут следом, опившись для храбрости шнапсом и засучив рукава черных тужурок (не вру, так в тексте), а их косит штабелем арьергард дяди Гриши, тоже нерусский, который потом провожают в последний путь двадцатикратным ружейным салютом. Очевидно, патронов в том складе наворовали на всю войну.
Спрашивается: куда это они все побежали па зиму глядя без пальто и зубных коронок? К партизанам в лес. У партизан своего горя мало - брать на закорки целый табор вздорной и прожорливой публики. Переправлять на Большую землю, находятся авторы сериала. Деточки, это осень 42-го. Немцы трамбуют Сталинград, это от города Сновск в одной тысяче двухстах верст. Сейчас папа все бросит и снимет с фронта самолеты перевозить Гетманов на Большую землю кушать геркулес. Ага. «Стариков, старух, больных укрыли у верных людей на хуторах», не сдается Рыбаков. Вообще-то за укрывательство еврея немцы расстреливали всю семью, а за выдачу давали вкусную булочку. Я, конечно, хорошо отношусь к украинскому народу, лучше, чем Миша Леонтьев, но твердо знаю, что семью и булочку украинский народ любит больше, чем дружбу народов. Наши проверяли. Поговорку «за копеечку продаст евреечку» придумали не в Алма-Ате.
Короче, как сказали бы сейчас, Рыбаков жжот. Ему однажды сказали не жалеть заварки - он не жалеет. Не он один. За историю, как евреи немцам сделали погром, благодарный тель-авивский университет сделал его почетным доктором философии. Уже тогда было ясно, что званиями философских докторов они там в Тель-Авиве швыряются, как русские нобелевскими лауреатами. По аналогичному поводу под названием «Список Шиндлера» известный сетевой деятель Кузнецов сказал, что хватит уже наживаться на трагедии его народа. В смысле он такой же Кузнецов, как Рыбаков - Рыбаков, наших среди Кузнецовых каждый второй. «Бабий Яр» писал тоже не Райхельгауз.
Ну да. И вот все это идет в переплавку клану Барщевских и Виолиных, которые трудились над «Московской сагой». Что печально. Потому что первые 200 страниц подводки к сионистскому шабашу у Рыбакова можно читать почти без слез. Он там исправно пересказывал историю собственного дедушки - правда, торговца, а не сапожника, что среди наших встречается чаще. Дедушка живет в городе Сновск, который в годы бенца назывался Щорсом, да и сейчас называется: Украина любит Щорса. В Киеве памятник с саблей так и стоит у главных билетных касс на бульваре Шевченка - внизу, напротив Бессарабки, сам, а через пригорок к цирку - Щорс как живой. Ну, семья растет, дети снуют, дочка Рахиль выходит за фендрика Яшу с Базеля, все ссорятся-мирятся, у всех все хорошо и есть что поставить на стол. Чересчур много ненужной родни, но у нас и в жизни так, а сценарист мадам Виоли-на расправляется с лишней семитской родней энергичней немецких янычар, и ее можно понять. Потому что в юрких брюнетах за столом и так недолго заплутать - это ж не хоккей, где у всех на спине написано: «дядя Лазарь», «сирота Ицик», «Мойша с проходной». Мы не на еврейском дне рождения, тут лишних не надо, от них путаница.
Но дальше ж начинается кошмар. Потому что роман Рыбакова писан от первого лица, то есть вообще без прямой речи. На 16 серий нужна тонна самопальных диалогов - а диалогист из мадам Виолиной, как из Геббельса доктор, это видно по «Московской саге». Там все грузины говорят «генацвале», старорежимные доктора - «батенька», акушерки - «богатырь!», а комсомольцы, чуть что, делают пирамиду. И - надо понимать - править ее сочинения приглашают Леонида Зорина, которому, пардон, в обед 84 года, а в таком возрасте трудно грубить на ласковые и хлебные предложения. И поскольку фамилия Виоли-на публике не говорит ровным счетом ничего, выходит, что сценарий этой полудохлой, но длинной байды написал Зорин, автор, на минутку, «Покровских ворот» и много еще чего. Вот что бывает, если в старости гоняться за жирным гусем на хромой ноге, ай-яй.
Таки ж они дуэтом приступают к расправе над этим нерусским кагалом. Сокращают дядю Лазаря, трех рахилиных детей и ногу дяде Мише - одобряю. Ирина Лачина не в первый раз убедительно играет местечковую мадам, но на еврейскую мать-героиню она слегка кормой не вышла, это вам всякий скажет. Потом приходит черед мамаши. Вообще-то дед Рахленко держал жену в черном теле и гулял от нее в соседний хутор к вдове Остапчук Чтобы не бросать тень на евреев, которые нам с сентября друзья, мамашу Рахленко умерщвляют в первой серии родами: и места больше, и никто не мешает кататься вдовцу к вдове под песню «Динь-динь-динь». Вдовец вдову не обижает, так что к третьей серии за песню «Динь-динь-динь» хочется кого-нибудь убить. Зато в 12-й серии сводный братец Остапчук сидит на серебряной свадьбе второго колена Рахленок, как родной, что при живой бабушке было бы странно. Но это позже. Пока евреев забирают на Первую мировую и сильно изводят числом, чтобы все помещались в кадре. С войны переходят на совсем трефную тему, потому что у украинской иудейки Рахили и немецкого выкреста Яши нет ни одного общего языка. Хорошо Рыбакову писать «как-то объяснились», нет препятствий любящим сердцам, но «как-то» - это идиш, который хоть и похож на немецкий, как украинский на наш, но на экране невозможен ни в здравом уме, ни в трезвой памяти, да его уже и не знает никто, немцы постарались. Чтоб не морочить голову приличным людям, все начинают говорить по-гусски, считая швейцарских кузин, дальнюю базельскую матушку, певицу Бенедетти и раввина Каца в синагоге. В качестве сериальской условности это канает, но матушка Эльфрида (типичное, кстати, немецкое имя) зачем-то включает акцент фашистского коменданта из агитфильмов 42 года - типа «Мы вас будем немножко расстреляйт». Пришедшие в 13-ю серию оккупанты вообще знают по-русски все до одного, а по-немецки - только международные слова «шнель», «юде швайн» и «дойче официрен». На массовке экономят: в Базеле на заднем плане видны те же рожи, что в семитском Сновске - и даже это можно терпеть. Но когда в строю фашистских оккупантов маршируют откровенно наши бейтаровские ребята - уже вспоминается «Семнадцать мгновений весны». Там для проходов Штирлица по коридору вечно были нужны бессловесные эсэсовцы, их доставал директор, часто приглашая родню. Директор, как и все 100% директоров «Мосфильма», был, естественно, не из славян. И вот когда в подземной тюрьме гестапо решетки отпирают сплошные дети избранного народа, сразу видно, что в феврале 45-го у них на Принц-Альбертштрассе действительно проблема с кадрами.
Дальше больше. Партизаны звонят из землянки в Москву по телефону. Немец Иван Карлович прыгает на еврейской свадьбе в кипе. Еврей-коллаборант, соглашаясь на службу в юденрате, подает немецкому коменданту руку Все только и делают, что рвутся на войну и в печку - что, безусловно, похвально, но не всегда отвечает правде жизни. Яша плачет, что его не берут на фронт и стыдно смотреть в глаза, пани Янжевецкая из солидарности нашивает на себя желтую звезду, Зина героически не хочет скрывать свою еврейскую половинку, которую лично я бы скрыл, если б там была половинка. Артист Харатьян, представьте себе, пляшет фламенко и обещает землю в Гренаде крестьянам отдать. Избранница его Дина - да, дура, но не до такой же степени - палит в дядю, не сняв предохранитель и не дослав патрон. А диктор вечерних новостей Андреева анонсирует последнюю серию как «историю людей, которые пережили самые страшные события XX века и не сломались».
Катюша, милая, даже доктор еврейской философии Рыбаков писал как раз о людях, которые НЕ пережили.
В старину пластинки из рентгеновских ребер назывались «музыкой на костях». Таки ж у ребят вышел неплохой тирлимбомбомчик. Нет, воспроизвести евреев без мизинцев вразлет - не самое легкое дело, кто спорит - но ведь никто ж на аркане и не тянул. В итоге - немцы в кипах, евреи в свастиках, русские Харатьяны с кастаньетами, польские Удовиченки с могендовидами.
Все складненько. Победила дружба.