Оригинал взят у
inga_kirkizh в
про вареньеПапа едет в Белоруссию, спрашивает, чего тебе привезти доченька? Цветочек аленький? Варенья хочешь? Не, папа, только не варенье! У меня с ним личные счеты, я на нем выросла.
Трехлитровые банки варенья стояли под моей кроватью, там покрывались пылью и старели. Их было много, они не иссякали и не портились - бабон все делала на века. В основе ее рецепта лежали два железных правила:
1. каб ни ягодка не пропала,
2. не тратить сахар на это говно.
После смерти бабона мы насчитали в ее саду 15 кустов смородины и двадцать пять крыжовника. Бабуся могла бы открыть мармеладную фабрику, но было как-то не до того. Бабон носила ягоды на базар, но они плохо продавались. Потому что бабон запрашивала за свой крыжовник, как за клубнику. В торговле она тоже жестко придерживалась двух правил:
1. Продавать надо задорого,
2. задешево я и сама съем.
Но одной столько не съесть, и бабон варила варенье для всех своих дочерей. На банках писался год выпуска. После смерти матриарха мы нашли в ее сарае банки семнадцатилетней выдержки. Бесполезное варенье превратилось в отличный компост. Но это потом. А до того в быту появились пластиковые бутылки от открыли новую веху в бабушкином консервировании, в ее арсенале появились плодово-ягодные гранаты. На это говно сахар не тратился вовсе. Ягоды перетирались, заливались в бутылки и ближайшим эшелоном передавались в голодающий Питер. Теплые ночи и душные поезда делали свое дело, бутылки доезжали до адресата уже раздувшимися. Стоило тронуть крышку, они взрывались фонтаном в потолок. Но родня неизменно их открывала, а потом делилась впечатлениями.
- У тебя-то что - занавески сменила и все. Мне пришлось ремонт на кухне делать.
Делали ремонт и все равно открывали. Каб ни ягодка не пропала - это правило у всех нас вшито на подкорке. Бабон передала с грудным молоком и генами.
Она не понаслышке знала, что такое голод: сперва коллективизация, потом голодомор, за ним - колхоз и борьба с частниками. В свои шесть лет она нашла в лесу куст бузины и наелась так, что на траву повалилась. Знала, что яд, а остановиться не могла.
- Потом немцы пришли - мы отъелись. Они скотину держать разрешили.
Бабка бабона завела козочку. Она козилась. Козленка из холодного сарая взяли в дом. Он скакал с лавки на печь, цокал копытцами. Расквартированный немец тыкал в козленка пальцем, смеялся:
- Сталин, бабка! Пух-пух!
- Это Гитлер! - парировала бабка. - Пух-пух!
- Молчи, бабка! - пугался немец. - Тебя пух-пух!
В такой стране оккупантам делать нечего. Прогнали фашиста, урапобеда и опять подтянули животы. Дети бабона слаще морковки знали только варенье. Оно стояло в буфете пузатыми рядами трехлитровых банок. Однажды кто-то стал его таскать. Лазал в банки облизанной ложкой. Варенье бродило. За него солдатским ремнем драли мою маман. Потому что больше воровать сладкое было некому: Валька была шустрая, а Любочка тихая. Однажды шустрая Валечка застукала в буфете тихую Любочку. Любочка ела варенье и облизывала ложку.
- Люба, ты что?! Это ведь нельзя!
- Молчи! -сказала Любочка и так стукнула маман по лбу ложкой, что у той на всю жизнь остался шрам. Но речь не них.
Бабон так испугалась голода, что бежала от него всю жизнь без передышки. Держала в дворе свиней, коз, овец, кроликов и кур. Засаживала каждый квадратный метр огорода всем, чем только можно, от гороха до кабачков. Мечтала вырастить виноград, но ему не везло. То коза съест, то мороз побьет, то я, шустрая в мать, выдерну и кроликам скормлю. А теперь виноград по всей Белоруссии растет лучше крыжовника. Климат теплее стал. Да и коз с кроликами после смерти бабона в нашем хозяйстве нет. Но варенья мне все равно, спасибо, не надо. На всю жизнь не надо.