Их было 14
За ночь в селе забрали 14 человек. Среди них был конюх милиции, он видел список и предупредил, кого мог. Братишке исполнился год. Он пришел домой и сказал:
- Я не смогу тебя вырастить, сынок.
Мама тогда ничего не поняла. Он знал, что его заберут.
Отец был в ночном, каждый сам пас свою лошадь, поэтому его забирали уже утром, последним.
Воронки. Глаза слезятся, иду сейчас и слезs текут и текут, не могу остановить.
Я была маленькая, меня никто не трогал, поэтому я видела всё. Сидела рядом с милицией, смотрела в подворотню, и вдруг увидела лапти - у папы были были без завязок, я его сразу узнала и крикнула всем, что его ведут. Мы испекли ему каравай, но хлеб ломали в милиции, поэтому мы сразу разрезали пополам. И вот я крикнула, что папу ведут, сестра подбежала и дала начальнику милиции это каравай, а хлеб обломился и половина упала. Одну половину он передал отцу, а вторую - нам. Это всё, что мы смогли передать папе.
Ему дали 5 лет - меньше всех. Хочу доехать до Алатыря, посмотреть, есть ли в списке 117 человек мой папа.
Внук обещал, но пока не может.
Жены собрались тогда и съездили в Алатырь, но никто не смог найти своего мужа. Лишь одна из 14 увидела, как везли дрова заключенные. Большие сани тянули 7 человек. трое одну оглоблю, трое другие, а впереди самый большой - самый крепкий, она его узнала по суконке.
И всех отправили, а она осталась просить. В конце концов один из надзирателей спросил её, будет ли она молчать, потребовал не плакать. Она согласилась. И он подвел к забору её мужа. Она не плакала и у неё взяли передачу. Больше никто из 14 не увидел своих родных.
Открываю ноутбук и нахожу список расстрелянных в Алатыре. Она рассказывает о каждом, кто есть в расстрельном списке из нашего района. Немного, но о каждом. На последнем спотыкается. Этого не знает, у этого никого не осталось. Отца в списке нет
Открываю список жертв политических репрессий на сайте "Мемориала". Нахожу её отца. Арестован 25 июня 1941 года.
Переспрашиваю:
- 25 июня 1941 года? На третий день после начала войны?
- Да, на третий день после начала войны. Взяли 14 человек. Лучших работящих мужчин. Они пошли бы на войну - крепкий папа был, здоровый.
Осужден 29 октября 1941 года.
- Судили здесь?
Да, в селе. Тётя ходила тайком к судье и плакала, что взяли хорошего человека ни за что. Несколько раз ходила в дом, где квартировался судья. Наверное поэтому папе дали только 5 лет. Меньше только Борису (брату моей бабушки) - ему дали 4 года.
Я понимаю, что этим двум было вообще нечего предъявить.
Одна женщина видела, как их увозили в Алатырь. Милиция ехала на телеге, она со своей лошадью съехала в грязь, уступая дорогу. Дорога была одна. Папа нес на одном плече две котомки, другим плечом поддерживал Бориса. Борис как безумный кричал и звал Анну - свою жену, которой оставил 8 детей
Из 14 вернулся только милицейский конюх. И замерз где-то в поле пьяным.
На сайте Мемориала нашли всех, кроме этого конюха. Реабилитированы, но дата реабилитации не та.
Эти крестьяне не были врагами народа. Они вели "антисоветскую пропаганду". На третий день после начала войны.
Моего деда призвали за 8 дней до приговора. Прожил он не дольше Бориса, погиб в ноябре под Москвой. Как две трети всего чувашского эшелона, заслонявшего Москву от наступления. Их жены пережили войны, вырастили детей, не зная об этом.
- Ведь знали, кто донес?
- Знали. В этом конце села один, в другом - второй. Бездельники и завистники, ничего не построили, ничего не создали...
- Я не смогу тебя вырастить, сынок.
Мама тогда ничего не поняла. Он знал, что его заберут.
Отец был в ночном, каждый сам пас свою лошадь, поэтому его забирали уже утром, последним.
Воронки. Глаза слезятся, иду сейчас и слезs текут и текут, не могу остановить.
Я была маленькая, меня никто не трогал, поэтому я видела всё. Сидела рядом с милицией, смотрела в подворотню, и вдруг увидела лапти - у папы были были без завязок, я его сразу узнала и крикнула всем, что его ведут. Мы испекли ему каравай, но хлеб ломали в милиции, поэтому мы сразу разрезали пополам. И вот я крикнула, что папу ведут, сестра подбежала и дала начальнику милиции это каравай, а хлеб обломился и половина упала. Одну половину он передал отцу, а вторую - нам. Это всё, что мы смогли передать папе.
Ему дали 5 лет - меньше всех. Хочу доехать до Алатыря, посмотреть, есть ли в списке 117 человек мой папа.
Внук обещал, но пока не может.
Жены собрались тогда и съездили в Алатырь, но никто не смог найти своего мужа. Лишь одна из 14 увидела, как везли дрова заключенные. Большие сани тянули 7 человек. трое одну оглоблю, трое другие, а впереди самый большой - самый крепкий, она его узнала по суконке.
И всех отправили, а она осталась просить. В конце концов один из надзирателей спросил её, будет ли она молчать, потребовал не плакать. Она согласилась. И он подвел к забору её мужа. Она не плакала и у неё взяли передачу. Больше никто из 14 не увидел своих родных.
Открываю ноутбук и нахожу список расстрелянных в Алатыре. Она рассказывает о каждом, кто есть в расстрельном списке из нашего района. Немного, но о каждом. На последнем спотыкается. Этого не знает, у этого никого не осталось. Отца в списке нет
Открываю список жертв политических репрессий на сайте "Мемориала". Нахожу её отца. Арестован 25 июня 1941 года.
Переспрашиваю:
- 25 июня 1941 года? На третий день после начала войны?
- Да, на третий день после начала войны. Взяли 14 человек. Лучших работящих мужчин. Они пошли бы на войну - крепкий папа был, здоровый.
Осужден 29 октября 1941 года.
- Судили здесь?
Да, в селе. Тётя ходила тайком к судье и плакала, что взяли хорошего человека ни за что. Несколько раз ходила в дом, где квартировался судья. Наверное поэтому папе дали только 5 лет. Меньше только Борису (брату моей бабушки) - ему дали 4 года.
Я понимаю, что этим двум было вообще нечего предъявить.
Одна женщина видела, как их увозили в Алатырь. Милиция ехала на телеге, она со своей лошадью съехала в грязь, уступая дорогу. Дорога была одна. Папа нес на одном плече две котомки, другим плечом поддерживал Бориса. Борис как безумный кричал и звал Анну - свою жену, которой оставил 8 детей
Из 14 вернулся только милицейский конюх. И замерз где-то в поле пьяным.
На сайте Мемориала нашли всех, кроме этого конюха. Реабилитированы, но дата реабилитации не та.
Эти крестьяне не были врагами народа. Они вели "антисоветскую пропаганду". На третий день после начала войны.
Моего деда призвали за 8 дней до приговора. Прожил он не дольше Бориса, погиб в ноябре под Москвой. Как две трети всего чувашского эшелона, заслонявшего Москву от наступления. Их жены пережили войны, вырастили детей, не зная об этом.
- Ведь знали, кто донес?
- Знали. В этом конце села один, в другом - второй. Бездельники и завистники, ничего не построили, ничего не создали...