По Булгакову
Представьте себе грязь и черное дно ноябрьского вечера, когда стынут руки, когда хочется есть и каждый в переполненой маршрутке возвращается домой, выебаный своим работодателем, с одной только целью -нажраться борща с чесноком, бахнуть 250 грамм водки(два по сто и последний на пятьдесят) и смотреть камедиклаб, и автоматически ржать, пока внутренний таймер не завалит тебя под одеяло до начала следующего дня.
Но борщ и теплая баба под одеялом все еще на некоторой дистанции, когда ты едешь домой в маршрутке во тьме ноябрьского вечера. В этот момент все одинаково далеки от того что можно считать счастьем. Конечно только в сравнении с этим текущим моментом. Все равны и все далеки, и потому близки друг другу во временно продленном несчастьи. Что объединяет нас сейчас? Перепачканных глиной, солидолом, краской для принтера, калом босса и другими признаками нормально отлаженого рабочего процесса? (Конечно кроме желания пожрать и бухануть, кроме того что все мы - рабочие скоты и, по идее, носители одной галиматьи в головах, типа пролетарской революции.) Много ответов, много ошибок и много попаданий. И тоже самое насчет наших отличий - ведь кроме понятия класс, есть еще понятие индивидум, которое поддерживает идею того, что каждый из нас - по своему конченый шизик, со своими рефлексами, фобиями и галюцинациями.
И вот вам мое отличие: я стою в маршрутке, среди собратьев по бытовухе и вместо того чтобы нормально бычить и толкаться, я рыдаю, как настоящий дибил. И это не моя литературная выдумка для красного словца здесь. И не завязка долгой лирической размазни о брошеных парнях. Я слушаю аудиокнигу "Записки юного врача", Булгакова. И как раз на середине между остановками, когда через мою голову передают рубль с мелочью, когда кто-то подомной допивает вторую бутылку черниговского, за последние 7 минут езды, я в это время вижу молодого врача нерешительно перепиливающего белую кость ноги красивой деревенской, девушки, попавшей в молотилку для льна. И фельдшер шепчет мне на ухо "Не будет жить", и я сам уже , пережимая опустошенную артерию пинцетом, молю её умереть в палате, а не на столе, и в полуобмороке довязываю последний бинт первой в жизни ампутациии. Она не умирает на столе, и в палате тоже. И два месяца спустя она тоже жива, и дарит мне вышитое полотенце с петухом цвета своей собственной крови.
Вы скажете что это сентиментальность, рыдать в публичных местах от звука издаваемого наушниками. Но я не спорю с этим. Я такой-же непредсказуемый псих как и вы, и кто знает, от чего будете плакать вы в следующий момент - от скрипа пенопласта по стеклу или от иллюзии что вы лишились чего-то важного, потеряв свой кошелек.
Офигевший вываливаюсь из дверей передвижного стойла. В голове лохмотья человечины, перед глазами фары и светофоры ноябрьской тьмы.
Что? Как? Зачем?
Когда в голове разводится бардак,и появляется много вопросов, лучше всего пойти домой, нажраться борща с чесноком, бахнуть 250 грамм водки(два по сто и последний на пятьдесят) и описывать свои галлюцинации другим пациентам, пока внутренний таймер не завалит под одеяло до начала следующего дня.
Но борщ и теплая баба под одеялом все еще на некоторой дистанции, когда ты едешь домой в маршрутке во тьме ноябрьского вечера. В этот момент все одинаково далеки от того что можно считать счастьем. Конечно только в сравнении с этим текущим моментом. Все равны и все далеки, и потому близки друг другу во временно продленном несчастьи. Что объединяет нас сейчас? Перепачканных глиной, солидолом, краской для принтера, калом босса и другими признаками нормально отлаженого рабочего процесса? (Конечно кроме желания пожрать и бухануть, кроме того что все мы - рабочие скоты и, по идее, носители одной галиматьи в головах, типа пролетарской революции.) Много ответов, много ошибок и много попаданий. И тоже самое насчет наших отличий - ведь кроме понятия класс, есть еще понятие индивидум, которое поддерживает идею того, что каждый из нас - по своему конченый шизик, со своими рефлексами, фобиями и галюцинациями.
И вот вам мое отличие: я стою в маршрутке, среди собратьев по бытовухе и вместо того чтобы нормально бычить и толкаться, я рыдаю, как настоящий дибил. И это не моя литературная выдумка для красного словца здесь. И не завязка долгой лирической размазни о брошеных парнях. Я слушаю аудиокнигу "Записки юного врача", Булгакова. И как раз на середине между остановками, когда через мою голову передают рубль с мелочью, когда кто-то подомной допивает вторую бутылку черниговского, за последние 7 минут езды, я в это время вижу молодого врача нерешительно перепиливающего белую кость ноги красивой деревенской, девушки, попавшей в молотилку для льна. И фельдшер шепчет мне на ухо "Не будет жить", и я сам уже , пережимая опустошенную артерию пинцетом, молю её умереть в палате, а не на столе, и в полуобмороке довязываю последний бинт первой в жизни ампутациии. Она не умирает на столе, и в палате тоже. И два месяца спустя она тоже жива, и дарит мне вышитое полотенце с петухом цвета своей собственной крови.
Вы скажете что это сентиментальность, рыдать в публичных местах от звука издаваемого наушниками. Но я не спорю с этим. Я такой-же непредсказуемый псих как и вы, и кто знает, от чего будете плакать вы в следующий момент - от скрипа пенопласта по стеклу или от иллюзии что вы лишились чего-то важного, потеряв свой кошелек.
Офигевший вываливаюсь из дверей передвижного стойла. В голове лохмотья человечины, перед глазами фары и светофоры ноябрьской тьмы.
Что? Как? Зачем?
Когда в голове разводится бардак,и появляется много вопросов, лучше всего пойти домой, нажраться борща с чесноком, бахнуть 250 грамм водки(два по сто и последний на пятьдесят) и описывать свои галлюцинации другим пациентам, пока внутренний таймер не завалит под одеяло до начала следующего дня.