Пещера в горе Фудзи
Сегодня мы будем пересказывать «Сказание о пещере в горе Фудзи» (富士の人穴草子 «Фудзи-но хитоана со:си»), в которой участвуют уже знакомые нам по пьесам герои - Вада-но Хэйда Танэнага и Нитта-но Сиро: Тадацунэ. Это - наполовину приключенческая повесть, а наполовину - благочестивое назидание.
Самые ранние сохранившиеся списки «Сказания…» относятся к началу XVII века, известно, что один из них (1603 года) сделал монах по имени До:кё:. Но записано это предание было по меньшей мере на восемьдесят лет раньше (сохранились свидетельства читателя), а в устном виде восходит к ещё более давним временам. Скорее всего, исполнялось оно слепыми певцами и сказителями 座頭 дзато: (которые оказались не забыты и в письменном изводе) и монахинями, рассказывавшими о посмертной участи по картинам-мандалам (о них мы уже когда-то писали в связи с мандалой «Созерцание десяти миров в собственном сердце в краю Кумано»). Позже такие истории о хождении на тот свет часто появлялись и в печатных книгах с картинками.
Первоисточником нашего предания было, видимо, «Зерцало Восточных земель» (吾妻鏡, «Адзума кагами»), где упоминается о том, как в 1203 году сёгун Минамото-но Ёрииэ отправил Вада-но Хэйда исследовать пещеру в местности Ито:дзаки в земле Идзу, а тот, вернувшись в тот же день, поведал, что встретил там огромную змею и победил её. Через пару дней Ёрииэ отправил Нитта-но Тадацунэ осмотреть другую пещеру - в склоне горы Фудзи (снабдив его на всякий случай драгоценным мечом - этот клинок появится и в «Сказании…»). С Тадацунэ отправилось шестеро воинов, вернулось из них только двое. Сам Тадацунэ по возвращении описал все трудности своего пути - тьму, сырость, узкие проходы, в которых нетопырь пролететь может, а человеку не развернуться, бурные подземные потоки… Затем им явилось некое странное видение (оно подробно не описано), и четверо бойцов тут же пали замертво, а Тадацунэ спас себя и уцелевших, принеся в жертву свой новый клинок. Мудрые старожилы объяснили ему и сёгуну, что в этой пещере обитает бодхисаттва Асама, она же - богиня горы Фудзи. Этот отрывок впоследствии оброс подробностями, переделывался сказителями, и вот что в итоге получилось ко временам рукописи До:кё:.
Мы опираемся на исследование К. Кимбро - Kimbrough R.K. The Tale of the Fuji Cave // Japanese Journal of Religious Studies. 2006. Online only: 1-22.
Гравюра Ёситоси
Как часто в таких историях, время действия обозначено с точностью до дня: утром третьего дня четвёртого месяца 1201 года сёгун Минамото-но Ёрииэ молвил молодому воину Вада-но Хэйда Танэнага: «Слушай меня, Хэйда! Издавна ходит молва о пещере в горе Фудзи, но никто никогда её не осматривал. Повелеваю обследовать и доложить обо всех её тайнах!». - «Господин мой, - отвечал Хэйда, - любую птицу небесную или зверя рыскучего я бы добыл для тебя без труда, однако этот приказ меня повергает в смущение. Но не повиноваться господину - значит навлечь гнев небес! Я готов положить за вас жизнь, хоть она у меня и одна». Потому что молва о пещере не сулила ему ничего хорошего.
В большой печали Хэйда отправился к своему дяде Ёсимори, ближайшему сподвижнику покойного Минамото-но Ёритомо, и поведал ему обо всём: «Не иначе, в последний раз мы видимся!» Дядя тоже опечалился: «Я ж тебя ещё маленьким на коленях держал - а теперь того и гляди потеряю! Но что поделать? Постарайся вернуться живым и осенённым славой!» И оба горько зарыдали. А находившийся тут же двоюродный брат Хэйды, богатырь Асахина-но Сабуро: Ёсихидэ, глянул на них сверху вниз, вытащил свой меч на два-три вершка из ножен и рявкнул: «Глупец и позорник! Пристали ли слёзы получившему приказ? Твоя трусость марает всю нашу семью! Если ты только ныть и способен, подставь шею, и я сам тебе голову снесу!» - «Я не трус, - отвечал Хэйда. - Будь там камни ли, скалы ли, тигриное или драконье логово - я проникну в пещеру и пройду её раз или два! Нет во мне слабины, Асахина!» Богатырь рассмеялся: «Так пришпорь коня и не отступайся! Я сам бы рад пойти с тобой - да вот беда, не мне дали этот приказ! Ну да и ты, думается, наш род не опозоришь!»
Облачился Хэйда в богатые одеяния, затянул завязки придворной шапки, засунул за пояс драгоценные мечи, взял в охапку связку из шестнадцати факелов и пустился в путь, обещав вернуться через неделю - а все смотрели юноше вслед, восхищались его верностью долгу и рыдали.
Вот вошёл Хэйда в пещеру и через несколько сот шагов видит: всё вокруг кишит полосатыми змеями, и разинутые пасти у них такие красные, как на картинках рисуют. Но приказ есть приказ - и воин двинулся дальше, перешагивая через змей, и вскоре почувствовал в воздухе густой дух, как от сгнившей рыбы, так что даже жутко стало. Ринулся Хэйда вперёд сквозь зловонные клубы, миновал их - глядь, а перед ним молодая красавица лет семнадцати-восемнадцати. Платье на ней двенадцатислойное, шаровары алые, волосы причёсаны наподобие крылышек цикады и чернее туши, налицо все тридцать два признака женской красы. Перед нею - серебряный ткацкий станок с золотым челноком. «И кто это пожаловал в мой приют?» - спрашивает - а голосок у неё, как у сладкогласой птицы калавинки! «Я воин камакурского сёгуна, Вада-но Хэйда Танэнага из рода Миура, выполняю его приказ». - «Мне нет дела до того, кому и как ты служишь, - отвечает дева. - А тебе дальше ходу нет. Попытаешься силой прорваться - умрёшь на месте!» Хэйда задумался: «Не сделать бы мне глупости! В конце концов, что толку будет для державы, если я погибну?» А горная дева его мысли словно подслушала и говорит: «Сейчас тебе восемнадцать лет. А умереть тебе суждено на тридцать первом году жизни, сражаясь с Идзуми-но Косабуро: Тикахирой из земли Синано. Не спеши же прежде времени сгинуть!» Подумал Хэйда и, расстроенный, повернул обратно; явился в ставку и обо всём доложил сёгуну.
Гравюра Куниёси
(Скажем сразу, что горная дева вещала правду: в 1213 году Вада Танэнага и впрямь погиб во время мятежа Идзуми Тикахиры. Только сражаться им довелось не друг против друга, как он решил, а на одной стороне - защищая юного сына Ёрииэ и пытаясь добыть ему сан сёгуна. Ничего из этого не вышло, Хэйда был схвачен, осуждён, сослан, а вскоре и убит. На том кончается присказка этой истории, и больше Вада-но Хэйда в ней не появится.)
Выслушал юношу сёгун, и пуще прежнего обуяло его любопытство, тяжко сдавило сердце. Объявляет: «Есть у меня четыре сотни десятин доброй земли. Обещаю доходы с неё тому, кто исследует пещеру в горе Фудзи!» Воины вокруг, собравшиеся со всей Японии, заворчали: «Что толку в земле, если сам голову сложишь?» - и никто не вызвался. Но был в ту пору среди них уроженец края Идзу, Нитта-но Сиро: Тадацунэ, муж благородного происхождения, дальняя родня Фудзиварам, и вот что он подумал: «Сейчас у меня доход идёт с шестнадцати сотен десятин; с обещанными четырьмя сотнями получится две тысячи - и если я умру, то по тысяче останется каждому из обоих моих сыновей, Мацубо: и Окубо:». Выступил он и общих рядов, поклонился сёгуну и сказал: «Я берусь!» Ёрииэ очень обрадовался.
Вернувшись домой, Нитта позвал своих сыновей и всё им рассказал. Мальчики огорчились: «Не надо нам ни тысячи десятин, ни десяти тысяч, если ради этого тебе придётся погибнуть!» - «А я не собираюсь погибать, - отвечал им отец, - по крайней мере, пока не выполню то, за что взялся. Но если и сложу голову - не горюйте обо мне, будьте друг другу верными братьями, держитесь вместе, служите господину и храните с честью имя нашего рода». А сам размышляет: «Не наживу я своим подвигом друзей среди всех тех воинов, что не решились идти в пещеру. Но как отцу не позаботиться о детях? Недаром сказано в старых стихах:
Хито-но оя-но
Кокоро ва ями-ни
Аранэдомо
Ко-во омофу мити-ни
Маёхинуру кана
Хоть родительское
Сердце и не во мраке
Пребывает,
Но все же на пути любви к своему дитяти
Заплуталось оно.
(Это стихи Фудзивары-но Канэсукэ из «Ямато-моногатари»; в повести Нитта их чуть-чуть перевирает).
И начал Тадацунэ собираться в поход: платье и шапка у него были не хуже, чем у Хэйды, за поясом - два заговорённых меча и веер с малиновой каймою. Сёгун ему и оруженосца прислал, чтоб тот тащил вязанку из шестнадцати факелов. И вот с ним вместе Нитта Тадацунэ вошёл в пещеру, пообещав вернуться через семь дней.
Вот идёт он по подземным переходом, идёт - а ничего не видно из описанного Хэйдой: ни полосатых змей, ни девы за ткацким станком. Уж не морок ли? Взмахнул Тадацунэ мечом на все четыре стороны, чтоб злых духов отпугнуть, и двинулся дальше. Не прошёл и тысячи шагов - оказался в незнакомом месте: вроде и внутри горы, а над головою небо, и с него луна светит, совсем как в Японии. А под луною - пятицветный лес: сосны зелёные, и красные, и жёлтые, и белые, и чёрные. Через лес течёт ручей, и по следам видно, где тут брод. Переправился через него Нитта и увидал перед собою девять восьмиярусных дворцов, все кровли крыты кипарисом. Двинулся воин к ним. С карнизов роса капает, вызыванивает: «Все живущие спасутся!», ветер в соснах шумит, словно зовёт покинуть круг перерождений. В воздухе протянуты самоцветные нити, луна светит ясно, как солнце - ночь ото дня отличить можно только по тому, когда распускаются или смыкают лепестки цветы лотоса. Заглянули в палаты - там всё красиво и богато, потолки алой парчой затянуты, столбы - синей обвиты, украшены златом-серебром. Гусли на подставке в пустом покое ещё гудят, будто на них только что играли. Заговорили меж собою Нитта и оруженосец - эхо от их голосов раскатывается, как от колокола Гионской обители. Прямо будто в Чистой земле оказались!
Двинулся Тадацунэ по тропинке от дворцов на северо-восток. Открылось перед ним озеро, на озере - остров, на острове - новый дворец весь сияет червонным золотом, какое, говорят, намывает река Джамбу. К острову протянулся мост в восемьдесят девять пролётов, на каждом по колоколу висит. Первый колокол вызванивает заглавие «Лотосовой сутры», а остальные звучат слогами заглавий каждой из её двадцати восьми глав. Последний колокол гудит такой молитвой: «Тамон, Властитель Страны, Достигший Высоты и Широкоглазый, десять дев ракшаси! Властью «Лотосовой сутры» приведите все живые существа к спасению в Чистой Земле на девяти уровнях!» (Тамон и остальные трое - государи-защитники четырёх стран света, десять ракшаси - демоницы, защитницы всех почитателей «Лотосовой сутры»; о девяти уровнях возрождения в Чистой земле говорится в амидаистских сутрах; уровни различаются по тому, насколько сам человек стремился возродиться, хотя по обету будды Амиды в Чистую землю попасть могут даже те, чьи усилия были совсем малы.) И ещё: «Пусть мои заслуги будут переданы всем существам и пусть они равно устремятся к просветлению и возродятся в стране Покоя и Радости!» (то есть в той же Чистой Земле; цитируется китайский текст VII в. - введение Шань-дао к толкованию «Сутры о созерцании будды по имени Неизмеримое Долголетие». Это одна из главных амидаистских сутр). А под мостом в воде цветут пятицветные лотосы о восьми лепестках, на берегу вместо гальки - серебряные слиточки! А из дворца слышится хриплый голос: «И кто это пожаловал в мой приют?» Смотрит Нитта - а навстречу ему выползает тридцатисаженная змея, глаза у неё горят, как солнце и луна, а числом их сто восемь; пасть красная, будто краски наелась, на голове шестнадцать рогов, из пасти огонь на тысячу шагов пышет. У Тадацунэ даже волосы под шапкой зашевелились.
А змея и говорит человеческим голосом: «Знаешь ли ты, Нитта, кто я такая? Я - великая бодхисаттва Асама с горы Фудзи. Иссякла удача державного камакурского сёгуна Ёрииэ - вот ты, его дружинник, и оказался тут. Стыдно признаться, но я тяжко занемогла, все шесть чувств моих пронзает боль трижды в день и трижды в ночь. Прошу тебя: дай мне свой меч!» - «Изволь!» - отвечает Нитта, достаёт из-за пояса свой заговорённый длинный меч (а имя ему было Мо:буса) и подаёт его змее. Та и проглотила клинок - остриём вперёд, а потом просит: «И короткий тоже, будь любезен!» Протянул ей Тадацунэ свой короткий меч - та и его проглотила. И уже другим голосом молвит: «В благодарность за это я тебе покажу все Шесть миров, а потом отпущу домой». Обернулась юношей лет семнадцати-восемнадцати и продолжает: «Все люди говорят: ужасен ад! - но никто ещё не возвращался, чтоб рассказать о нём. Все говорят: прекрасен рай! - но никто его не видал. Пойдём же, поглядим!»
Посмотреть на Яндекс.Фотках
Триптих Куниёси. На гравюрах преображение Асамы предпочитали изображать всё-таки в откровенно подземных декорациях, на берегу порубежного между мирами потока, а саму богиню-бодхисаттву - в женском обличьи. На гравюре Кунихары в самом начале - та же схема.
Берёт его бодхисаттва за левую руку, ведёт за собою (а оруженосец позади остался) и объясняет: «Ад не один, их сто тридцать шесть, и следят за ними шесть чиновников. Первый из них - Хаконэ-гонгэн; второй - Идзу-гонгэн; третий - Хакусан-гонгэн; четвёртый - я, Асама; пятый - Мисима-гонгэн; шестой - Татэяма-гонгэн из земли Эттю:; и все мы - воплощения бодхисаттвы Каннон. Веди себя с должным почтением, или тебе конец. А теперь давай покажу тебе Реку с Тремя Переправами». Смотрит Тадацунэ - семи-восьмилетние дети держат за ручки трёх-четырёхлетних, все истощены, измучены, горюют. «Что это значит?» - спрашивает, а бодхисаттва в ответ: «Это дети, что умерли, не успев отблагодарить своих матерей за тяготы, что те перенесли, нося их во чреве девять месяцев. И страдать им на этом берегу девять тысяч лет». Тут все речные камни полыхнули пламенем, и детки, которым некуда было бежать, сгорели до костей. Вскоре подоспела толпа демонов: кричат: «Подымайтесь, живо!», колотят остовы железными посохами - и те вновь обрастают плотью и становятся детьми.
А рядом течёт сама Река с Тремя Переправами, в десять тысяч поприщ шириной и глубиной. Сидит на берегу старуха Дацуэ (мы о ней писали тут) , сдирает с грешников двадцать пять родов одеяний по числу двадцати пяти родов грехов, хотя одеяния эти и приросли к их коже, а потом развешивает на древесных ветвях, и те превращаются в небесные облачения из перьев. «Эта старуха, - сказал бодхисаттва, - воплощение самого будды Дайнити!»
Пересекли Нитта и бодхисаттва реку, подошли к адской горе. Здесь собираются души умерших, когда живые молятся за них - и к ним приходят те духи-хранители, что с рождения записывали их добрые и злые дела, и показывают свои писчие таблички государю Тайсяку (богу Индре), чтобы тот походатайствовал за достойных снисхождения перед адским Судом, а то и указал достойным того путь в Чистую землю.
Поодаль увидал Тадацунэ сторожевых демонов, которые гоняют вверх по склону горы грешников, нагруженных огромными валунами и железными чушками: «А ну, давай! Давай». Бодхисаттва объяснил: «Эти люди при жизни беспощадно перегружали своих лошадей непосильной ношей. Теперь им самим таскать такое бремя восемьдесят тысяч лет. Нитта, скажи всем в мире людей: нельзя мучать скотину только потому, что та говорить не умеет! Иначе - прямая дорога в ад!» А рядом - Гора Мечей, по ней тоже демоны грешников гоняют, клочья плоти свисают с тех, словно хорошо покрашенные алые лохмотья. «Это те, кто пренебрегал своими обязанностями перед родителями и господами и злословил о них», - пояснил бодхисаттва. На запад от Горы Мечей демоны мучили грешников во вздымающиеся волнах воды и пламени. Они сковывали их кандалами по рукам и ногам и вгоняли толстые гвозди в каждый из сорока четырёх суставов, в каждую из восьмидесяти трёх костей, в корень каждого из восьмисот миллионов волос! То были неправые судьи и законники-взяточники.
Потом бодхисаттва повёл Нитту на холм - оглядеть окрестности. На востоке, на перекрёстке Шести миров, стоял одинокий монах, вокруг которого столпились тысяч грешников, умоляя: «Спаси нас!» А сторожевые демоны отвечали, смеясь: «Не выйдет! Дорога вам - в Беспросветный Ад!» Тадацунэ спросил: «Кто это?», и бодхисаттва ответил: «Разве ты не узнал Дзидзо:, Бодхисаттву Шести миров? Но даже он не может помочь тем, кто в прошлой жизни гнался за богатством и почестями и не поминал его имени. Зато тех, кто ежедневно, совершив омовение, сто или двести раз воззовут к Дзидзо:, он сможет вывести в Чистую землю. Расскажи об этом в мире живых, Нитта!» - «А что за Шесть миров?» - спросил Тадацунэ. «Мир ада, мир голодных духов, мир зверей, мир демонов-асур, мир людей и мир богов. Вот, взгляни в мир зверей!» И Нитта увидел трёх змей - две самки терзали одного самца, высасывали ему глаза и разрывали пасть. «Этот змей был раньше человеком-двоежёнцем, и обе его жены ревновали друг к другу. Теперь им не расстаться на протяжении семи тысяч трёхсот лет».
С другой стороны демоны терзали ещё одного грешника: на две сажени вытянули ему язык и пробили гвоздями, выдавили глаза, а железные псы и железные вороны рвали его плоть. Такая участь, по словам бодхисаттвы, ждёт тех, кто из зависти возводит хулу на своих родителей, наставников и господ. Рядом прелюбодейку распиливали пополам, а блудница в пышном наряде, стоя на груде камней, сама рвала своё тело на части и скармливала толпе голодных демонов. Ещё одна несчастная стояла с масляным светильником: демоны сдирали ей кожу с лица и поливали маслом. Бодхисаттва объяснил: «Сейчас она уродлива, но когда-то была красавицей и щеголихой, только и думавшей о том, как бы привлечь мужские взоры. Она белилась, румянилась, заигрывала и соблазняла - а теперь карой ей будет то, что кроме этих демонов, никто не будет обращать на неё внимания в течение тридцати тысяч кальп!» (А кальпа - это очень-очень долго.)
Не все грешники оставались безымянными; так, про одну из них - бритоголовую монахиню, обвешанную тридцатью многопудовыми цепями, - бодхисаттва рассказал: «Эта женщина была монахиней в миру по имени Усуи, из имения Акацука в земле Ко:дзукэ. Она завидовала другим, когда те процветали, и злорадствовала, когда бедствовали. Ей посчастливилось родиться барышней в богатой семье, одних дружинников да слуг там было три сотни. Но барышня жалела для них даже соли и похлёбки, зато себя баловала изысканными блюдами утром и вечером. Мало того, что она не питала ни малейшего сострадания к служилому люду - она и для монахов жалела подношений! За подобное бессердечие Десять адских судей приговорили ввергнуть её в Беспросветный Ад, и теперь она бредёт туда, чтобы её бросили в котёл с кипятком. А вот та, тоже закованная в цепи, с пронзённой гвоздями грудью, так что её дыхание вырывается прямо из ран - она тоже была помещицей, беспощадно угнетавшей и притеснявшей своих крестьян и забавлявшейся тем, как они её боятся… А вот эта, к языку которой демоны подвешивают многопудовые гири, ложно оговаривала слуг перед своими родичами и их господами… А эта при жизни непрестанно ворчала: “Разве у меня муж? Он только и озабочен своим благочестием, стремится за этими проклятыми благими плодами, а новый наряд мне никак не справит!” Теперь она пронзена огромным мечом, и в таком состоянии ей пребывать пятнадцать миллионов кальп. Запомни: мужья и жёны должны поощрять друг друга в благочестии, а не мешать. В конце концов, нынешняя жизнь мимолётна, как сон, всего-то пятьдесят-шестьдесят лет - а плоды придётся пожинать тысячелетиями! Памятуя об этом, можно надеяться возродиться в Чистой земле, а вот если пренебрегать этим знанием и предаваться преходящим суетам - ну, сам видишь, к чему это ведёт. Кстати, Нитта, заметил ли ты, что в аду и мужчин, и женщин немало, но женщин всё же куда больше? Это потому, что в женских помыслах много зла, недаром им нельзя приближаться к мужчинам в общей сложности восемьдесят четыре дня в году. Но они сами не замечают, как грешат, и потому трудно им обрести благие плоды!»
(окончание будет)