Шпионские страсти, чудесный шлем и лисий огонь (1)
Давно у нас ничего не было про лис и лисьи чудеса… А они задействованы отнюдь не только в «Тысяче вишен Ёсицунэ».
В 1766 году в кукольном театре была поставлена (и через несколько месяцев перекроена для кабуки) длинная и довольно громоздкая пьеса Тикамацу Хандзи «Двадцать четыре образца сыновней почтительности по-японски» (本朝廿四孝 «Хонтё: Нидзю:сико:»). Почтительность к родителям - одна из главных конфуцианских добродетелей, образцовые примеры её были подобраны (или сочинены) в Китае, рассказы о них прекрасно знали, переписывали и иллюстрировали и в Японии. У Тикамацу от оригинала осталось немного, а то, что осталось, в лучшем случае - довольно далёкая аллюзия, а в худшем - довольно злая пародия.
Добродетельный сын в китайском рассказе, например, чудом выкопал для больной матери ростки бамбука среди зимы из-под снега. В японской пьесе и сын есть, и мать, и другой сын - непочтительный и грубый, и даже выкапывать ростки почтительного сына посылают. Только никаких ростков под снегом нет: юноша вырывает сундук, в котором лежит трактат по военному делу, написанный и спрятанный его отцом (знаменитым стратегом Ямамото Кансукэ 山本 勘助, которому правда очень известный такой трактат приписывается) . Второй брат пытается сундук отобрать, начинается драка, в конце концов почтительному сыну достаётся трактат, а непочтительного… мать объявляет достойным наследовать славное отцовское имя.
Вот эти сыновья на гравюре Утагава Кунисада Первого
А на этой гравюре Куниёси - их славный отец; правда, тут он не трактат пишет, а огромного вепря побеждает…
В той сюжетной линии, которая нас интересует, рассказ-прототип - о том, как почтительный отпрыск, у которого старшие попросили свежей рыбы опять же среди зимы, теплом своего тела растопил толстый лёд на озере и добыл-таки рыбу. В пьесе от всего этого осталось замёрзшее озеро - а о почтительных сыновьях и дочерях из этой истории судите сами.
Пьеса эта - из разряда «историко-героических»: действие приурочено к определённому давнему времени (а именно - к междоусобным войнам XVI века). В ней участвуют реальные личности - сёгун Асикага Ёсихару (足利義晴, 1510-1550) и знаменитые князья-полководцы: Такэда Сингэн (武田信玄, 1521-1573) и его главный многолетний противник Нагао Кэнсин (長尾謙信, он же Уэсуги Кэнсин 上杉謙信, 1530-1578).
Подвиги героев этих гражданских войн часто изображают японские художники. Иногда (как на картине выше) перед нами "историческая" сцена, а иногда (особенно на гравюрах) появляются уже не исторические деятели, а соответствующие театральные персонажи - порою даже с указанием исполнителей ролей.
Такэда и Нагао в «Двадцати четырёх образцах...» действительно враждуют - и, собственно, на этом историчность и кончается. Все конкретные события и большинство остальных персонажей - вымышленные, все даты перепутаны, на сцене встречаются ещё живые герои с давно умершими ко времени действия, и наоборот - пребывавшие в добром здравии считаются давно усопшими. Правда, надо признать, что Такэда Сингэн действительно славился прекрасно организованной разведкой.
Битва между Такэда Сингэн (его знамёна слева) и Нагао Кэнсин (справа)
Итак, к началу пьесы оба князя воюют между собой уже много лет. Кроме обычных притязаний на землю и власть, между ними стоит горькая обида. Есть на озере Сува святилище местных богов - в том числе оружейных и воинских. Некогда один из них подарил предкам Сингэна чудесный шлем, умножающий силы и удачу воина в бою; кроме того, если вознести молитву к богам Сува рядом с этим шлемом, она непременно будет услышана (хотя и не обязательно исполнена). Шлем хранился в роду Такэда как величайшее сокровище. Нагао попросили в трудный час одолжить им этот залог победы - а возвращать шлем отказались. Ничего удивительного, что Такэда Сингэн не счёл возможным закрыть глаза на такое безобразие. С тех пор идёт бесконечная война, в которой оба противника являют чудеса доблести.
Памятник обоим воеводам в четвёртой битве при Каванакадзиме в 1561 году. Нагао Кэнсин, прорвавшись на командный пункт Сингэна, замахивается мечом и спрашивает, о чём он думает перед смертью. Сингэн, отражая удар боевым железным веером, складывает красивое стихотворение. Всё исключительно благородно.
Та же сцена в более раннем изображении
Всё это совершенно не нравится сёгуну Асикага Ёсихару. Во-первых, от междоусобий одно разорение. Во-вторых, гибнет множество храбрых воинов безо всякой пользы для правительства (а с лёгкой руки самого Ёсихару, допустившего в страну европейцев, в ход пошли уже не только мечи, но и пищали…). В-третьих, если один из князей в конце концов победит, то он сделается слишком сильным и опасным для сёгунской ставки. Так что Ёсихару решает выступить посредником и примирителем, обещает вопрос со шлемом уладить, а пока сватает Яэгаки, красавицу-дочку Нагао Кэнсина, за молодого Кацуёри - сына Сингэна. Оба князя прибывают в ставку и готовы пойти на мировую, сватовство принято, молодые люди помолвлены. Жених и невеста ещё не виделись, но уже послали друг другу свои портреты…
И тут происходит беда. Как раз когда охрану сёгунских палат вместе несли люди Такэда и люди Нагао, неизвестный злоумышленник проникает во дворец, убивает Асикага Ёсихару и успешно скрывается бегством. Сингэн и Кэнсин обвиняют друг друга - сперва в ротозействе, а потом и в найме убийцы. Собирается правительственный совет, выносится решение: «Тот из двоих князей, который непричастен к злодейскому замыслу, не уклонится от того, чтобы поймать убийцу. Сроку обоим на это даётся три года. Кто представит убийцу и доказательства его вины, будет прощён. Кто не сумеет - или не пожелает - в срок поймать негодяя, да будет наказан: его сын и наследник будет предан казни!»
Оба князя ищут убийцу - тот как в воду канул. После взаимных обвинений о свадьбе уже речи нет, а война разгорается с новой силой.
Ещё одна схватка войск Такэда и Уэсуги, уже с применением огнестрельного оружия. Справа, на холме, командует Ямамото Кансукэ. Это его последняя битва…
И вот проходит три года со дня убийства. Преступник не только не пойман - так и не удалось установить, кто он такой. Правительство посылает своих представителей к князьям за головами их сыновей. Но оба князя хотят сохранить своих наследников: Сингэн - родного сына Кацуёри, Кэнсин - приёмного сына Кагэкацу. (Исторический Уэсуги Кэнсин нёс монашеские обеты, и родных детей у него не было вообще). Головы, однако, должны быть представлены властям; а значит, юношам нужно найти замену, и желательно, чтобы самозванцы были похожи на настоящих княжичей.
У Нагао Кэнсина такой на примете есть: это Ёкодзо:, один из двоих сыновей Ямамото Кансукэ (тот, который непочтительный и буйный). Он похож на Кагэкацу, к тому же княжич когда-то спас ему жизнь, и даже родная мать настаивает, чтобы Ёкодзо: пожертвовал собою ради рода своих благодетелей. Она сама протягивает ему кинжал - но вместо того чтобы совершить самоубийство, Ёкодзо: полосует им себе лицо и выкалывает глаз: «Теперь, даже если меня убьют и пошлют мою голову в ставку, никто не примет меня за Кагэкацу!» Замысел Кэнсина проваливается, княжич погибает, и род (в пьесе, не в истории)пресекается.
Молодой и лихой Кэнсин на гравюре Ёситоси
У Такэда Сингэна сложилось иначе: ему удалось найти верного воина, похожего на Кацуёри, и тот согласился переодеться княжичем и покончить с собою, чтобы его голову отправили в ставку. Этим лже-Кацуёри надеялся искупить вину своего отца, участвовавшего в заговоре против Сингэна. Юноша гибнет, правительственные послы удовлетворены.
Но настоящий Кацуёри теперь должен исчезнуть. Он переодевается простолюдином и принимает имя Миносаку, грубоватого садовника. Конечно, занимать его мужицкой работой - не дело. Отец поручает поддельному садовнику проникнуть в усадьбу Нагао Кэнсина, наняться там на работу и попытаться добыть тот чудесный шлем, из-за которого началась некогда распря между князьями. А в помощь ему отряжается девица Нурэгину - авось ей удастся тоже пристроиться ко двору Кэнсина и разузнать что-нибудь полезное на женской половине. Вдвоём они отправляются в путь.
Такэда Сингэн - гравюра и памятник. На гравюре хорошо виден тот самый чудесный шлем - рогатый и с густой гривой.
Нурэгину - пожалуй, самый интересный характер в «Двадцати четырёх образцах…» Сам княжич не сделал ей ничего дурного - но её возлюбленным был тот самый юноша, который покончил с собой, заменив собою Кацуёри, и Нурэгину очень неприятно помогать тому, из-за кого погиб её милый. Ещё тяжелее то, что она сама чувствует семейную вину за всё происходящее. Нурэгину единственная имеет веские основания подозревать (а в некоторых изводах пьесы знает точно), что убийца сёгуна, из-за которого начались все беды - её родной отец. Когда-то Асикага Ёсихару нанёс ему личную обиду, через много лет свершилась месть, а Такэда и Нагао тут совершенно ни при чём (ну, только что не уследили…). Но выдать отца и остановить всю эту кровавую круговерть почтительная дочь Нурэгину, конечно, не может - да она и не знает, где тот скрывается…
(Окончание будет)