3+: Мария Лисичкина
Дети: Иван - 31 год, Семен - 27 лет, Вера - 21 год, Елисей, Василиса и Александра - 4,5 года
Мне не сказали, что тройня. Я испугалась, что у меня что-то не так со здоровьем: был сложный выпуск спектакля, я плохо себя чувствовала и заподозрила, что у меня какие-то проблемы. Сначала пошла к районному врачу, который сказал: «Ну что вы хотите - возраст. Изменения в цикле абсолютно естественны». А у меня было подозрение, что я могу быть беременна. Я поехала в платную клинику, где мне сделали анализы, поставили беременность и сразу стали говорить: «Зачем вам это надо: у вас такой возраст и уже есть трое детей. Зачем вы так рискуете? У вас же миома, вот, на УЗИ видна, так что вы точно не выносите ребенка». Я пошла в другую клинику. Там мне снова сделали все анализы и УЗИ, сказали, что я беременна двойней, и предупредили, что беременность будет очень проблематичной, если я решу ее сохранить, потому что миома и возраст. И я пошла к третьему врачу, очень заслуженному профессору. Он-то и сказал, что это не миома, а третий ребенок и что у него уже бьется сердце.
Давление врачей было чудовищное всю беременность. Не было ни одного врача - кроме того, у кого я уже рожала, Маргариты Бениаминовны, врача от Бога и потрясающего человека, которая меня просто спасла, - который бы не предлагал мне подумать об аборте, о редукции лишних эмбрионов, который не пугал бы, что риски патологии плодов зашкаливают. За месяц до родов, когда я лежала на сохранении, дежурная врач сказала на утреннем обходе: «Ну что, собираетесь трех уродов родить и бросить их государству?» А у меня 32 недели уже. Через месяц, на сроке 36 недель, я родила трех здоровых детей.
Муж умеет все. Может пеленать с закрытыми глазами - только грудью не кормил. Я кормила сколько могла, но так как у меня был хронический недосып и я не могла поесть по часам, как надо, то молока на троих не хватало. Но все равно какое-то время они были на грудном вскармливании. Когда я бросила кормить, мне стало легче, потому что сунуть бутылочку со смесью, конечно, было намного проще, чем сразу покормить своим молоком троих детей. Я кормила всех одновременно: девочки сосали грудь, а Елисею я давала сцеженное молоко из бутылочки. Сейчас, на пятом году, мне, конечно, с ними легче. Они долго могут заниматься своими делами сами: обожают конструкторы, рисовать любят, мы им разрешаем какое-то дозированное время смотреть мультфильмы, они любят вместе петь и танцевать под музыку, и какое-то время я даже могу не находиться с ними в комнате, не организовывать постоянно.
Мальчик у нас - классический вождь краснокожих. Девочки, если они только вдвоем, могут во что-то тихо играть, даже в шумные игры, но никогда ничего стремного не будет. Елисей же запросто может предложить прыгнуть со второго яруса кроваток на парашюте из простыни, запихнуть что-то в мясорубку, чтобы помочь маме приготовить обед. Он все умеет включать, всем умеет пользоваться. Ему хочется быть взрослым. Его самая любимая игрушка с года - огромный пылесос.
У нас нет няни. Мы с мужем вдвоем. Муж встает каждый день в пять утра, чтобы к восьми быть на работе, а в пять вечера выехать домой - потому что, если я в театре, в семь надо забрать детей из садика. А в театре я часто, и часто - целый день. Вот сегодня у меня две дневные репетиции плюс вечерний спектакль: значит, муж заберет их из садика, покормит, во что-то поиграет и в девять уложит спать. Утром поднимаю детей я. Сама встаю в семь, они просыпаются в семь тридцать, мне нужно полчаса, чтобы их собрать и отвести в сад, который, к счастью, совсем близко от дома. Потом я возвращаюсь, готовлю, убираю, стираю, делаю все, что только можно успеть сделать, и еду в театр. Пока младшие были совсем маленькие, с нами жила младшая из старших, и она много помогала, хотя сами понимаете - сидение с детьми плохо вяжется с учебой в институте. Сейчас она вышла замуж - старшие из старших уже давно живут своими семьями, и мы остались совсем одни. Ну, почти одни. Уже несколько месяцев у нас живет моя мама, но она почти совсем не ходит, только до туалета, и можно считать, что она у нас сейчас - четвертый ребенок. Правда, у нас автоматизированно в квартире все, что только может быть: у нас есть посудомоечная машина, все мыслимые кухонные комбайны, то есть все, что может свариться, порезаться и помыться без меня, все делается без меня. Готовлю я почти каждый день. Суп, конечно, могу на два дня сварить, а вот ужин нужно каждый день заново делать. Сажаю детей рисовать и готовлю. В это время крутится стиральная машина, а потом я параллельно мешаю суп на плите и развешиваю белье - и нормально. Для меня важно, чтобы дома был чистый пол, чистая еда и чистые тарелки. Не потому что я чистоплюй - это вопрос здоровья. У нас три кошки, собака, стайка амадин и три попугая, так что хочешь не хочешь, а должно быть чисто, просто чтобы никто не заболел. Но это достигается очень легко и быстро, потому что посуду моет посудомоечная машинка, ковер пылесосит пылесос, вещи стираются в стиральной машинке, в которой на 90 градусах убивается все живое, и так далее.
Я стараюсь разрешать все. «Можно я включу тебе кухонный комбайн?» - «Если я рядом, можно». «Можно я включу стиральную машину?» - «Да, если я в ванной». Они у меня пылесосят и вообще много мне помогают. Я стараюсь, чтобы не было запретов, которые потом будут стимулировать повышенный интерес - «пока мама не видит, давай мы это попробуем».
К тому, что я работаю, они относятся нормально. Я вышла на работу рано, потому что надо было платить дочке - младшей из старших - за обучение. Она тоже хотела найти какие-то подработки, но мы тогда решили, что лучше, если она мне будет помогать с малышами. И она, приходя из института, оставалась с ними тремя и отпускала меня в магазин, или в сберкассу, или поспать просто. Когда я вышла на работу, первый год у меня не было дневных репетиций - только вечерние спектакли, а потом дети пошли в сад, и я смогла и дневные репетиции вести. Я трачу на дорогу до работы полтора часа в одну сторону. Мы живем в новом районе, Дмитровка почти всегда стоит, так что очень много времени уходит, чтобы добраться до центра, но я в метро или сплю, или учу французский. Или просто ничего не делаю - это тоже очень приятно после домашней колготни.
Когда дети только пошли в сад, они очень много болели. Сейчас адаптировались. Их пытались разъединять по разным группам, но ничего не получилось. Дети начинают скучать, нервничать, бегать друг к другу в группу, и, к счастью, их оставили в покое в одной группе. Когда они болеют, я даже не всегда беру больничный: если у меня только вечерние спектакли, приходит муж и отпускает меня или дочка забежит и сменит. Как-то крутимся. В прошлом году у меня был очень сложный выпуск спектакля «Отражения», и в это время заболели все трое. Тяжело заболели, даже скорую вызывали, потому что мы сами не могли сбить температуру. С ними сидел муж, а я была здесь, в театре, с утра до ночи. И вот в тот день, когда у нас была скорая, я сорвалась из театра домой, потому что уже просто не могла быть на работе, когда дома такой ужас. А когда приехала, то увидела, что муж все разрулил и что все обошлось. Знаете, если я в нем до рождения детей была уверена на сто процентов, то сейчас я в нем уверена на триста тысяч процентов. У меня с ним такой тыл, что мне ничего не страшно вообще.
Мы не боялись - было некогда бояться. Главное - не проспать, не уронить, не проглядеть, не пропустить. Мы ощущали, что нам дали какой-то невероятный подарок и мы должны его отработать, должны все делать правильно, чтобы у нас его не забрали. Должны быть достойны этого подарка под названием «трое наших детей». Когда они заболевают, мне ужасно страшно, что это я что-то сделала не так, что это моя вина. Но я вообще часто испытываю чувство вины перед детьми. Хотя, мне кажется, это чувство - нормальный комплекс нормальных родителей, которые переживают за детей.
Сейчас я стала судорожно думать: не пропустила ли время, когда младших надо отдать заниматься музыкой? Своего старшего сына, которого я родила в 19 лет, я всему начинала учить очень рано: он в пять лет читал бегло, запоминал огромные массивы текста, ходил на занятия балетом и карате. А когда ему исполнилось шесть лет, я поняла, что он очень устал, и мы тогда отказались от балета и от карате, и осталась только музыкальная школа, театральный кружок, вокал и плавание. Просто с ним, с первым, я совсем не знала, что делать, и давала ему вообще все, что только могла. Сейчас я понимаю, что, прежде чем запихивать ребенка в какой-то кружок, надо понять, интересно ли ему будет там, нужно ли ему это. И сперва нужно понять, условно, твой ребенок, он физик или лирик, и уж потом заполнять клеточки в его расписании развивалками и секциями. Не стоит грузить детей лишним. Однако музыке все равно надо учить. Но столько вопросов возникает сразу: кто водить будет? На какие инструменты отдавать? К кому? Куда? Я держу это в голове, но решила, что буду как Скарлетт О’Хара: подумаю об этом завтра.
Чем больше загружен день, тем больше успеваешь, а чем лучше я владею собой, тем быстрее разрулится тяжелая ситуация. Но я живая и тоже могу плакать и кричать. В последнее время дети меня стали жалеть: подходят, гладят по руке и успокаивают: «Ну поплачь, ну покричи, тебе полегче будет. А я сейчас громкую музыку включу, чтобы тебе стало весело». И все - уже смеешься и уже не так трагично воспринимаешь испачканное гуашью платье, в котором завтра надо было пойти на праздник осени в сад. И говоришь, что сейчас принцессное платье отправится в королевскую стиральную машинку, а мы дорисуем цветочки в другом. Но мне из чисто прагматических соображений вообще легче с ними договариваться, чем просто «запрещать и не пущать». Если я просто скажу «нет», то получу истерику в ответ, а если я объясню, почему нет или почему да, но позже, они меня поймут и услышат - они же умненькие детки, - и мы избежим ссоры.
Когда подходит кто-то «добрый» и спрашивает: «А кого из вас мама больше любит?» - они хором говорят: «Меня!» Честно говоря, я этим горжусь.
Мне никогда не бывает жалко себя. Мне бывает жалко, что мы не так много путешествуем, как, наверное, хотелось бы. Но я заметила, что мне сейчас хочется не вдвоем с мужем, а чтобы мы все вместе куда-то поехали. Чтобы увидеть, как дети воспримут море в первый раз, или горы, или цирк. И мы тут недавно говорили об этом с мужем - у него так же, оказывается.
Я не вожу машину. Задолго до беременности я попала в страшную автомобильную аварию: у меня были переломаны бедра, перебиты ноги, деформирована диафрагма... Но как только я вышла из больницы и восстановилась, мне пришлось практически сразу снова сесть в машину, потому что были какие-то съемки, на которых я работала, и деваться было некуда: несмотря на мокрую от ужаса спину, пришлось свой страх преодолеть. Я преодолела, но не настолько, чтобы самой сесть за руль. Хотя, конечно, посадить троих детей в машину, забить багажник вещами и доехать до поликлиники было бы легче, чем дойти до той же поликлиники с тремя детьми и горой вещей. Но нет. Пока нет. Хотя старший сын недавно купил нам подержанную «Ниву», и, может быть, в нашем образе жизни что-то поменяется. А пока мы любим путешествовать пешком.
Со старшими младшими детьми мне очень помогал старший сын. Он знает про детей все и все умеет делать: стирать, готовить, убирать, ухаживать, когда болеют. Я все переживала, какая жена ему попадется, чтобы он ее не загнобил, что, мол, ты не так сделала. Но, к счастью, ему попалась жена, которая умеет все: у мальчишек старших вообще жены потрясающие.
В прошлом году мы пришли к Ване, старшему, на елку, где он играл, и после спектакля зашли за кулисы. Елисей встал рядом с братом, и кто-то спросил Ивана: «Это ваш сын?» И он ответил: «Нет, это мой брат». И я вдруг их увидела: один - тридцатилетний мужик с уже пробивающейся сединой на висках, а за руку его держит мальчик трех с половиной лет, его родной брат, - два моих сына. В такие моменты как-то вдруг понимаешь, что детей - шестеро и что все это счастье - мое. А так времени думать об этом, как правило, нет.
найдено тут
Мне не сказали, что тройня. Я испугалась, что у меня что-то не так со здоровьем: был сложный выпуск спектакля, я плохо себя чувствовала и заподозрила, что у меня какие-то проблемы. Сначала пошла к районному врачу, который сказал: «Ну что вы хотите - возраст. Изменения в цикле абсолютно естественны». А у меня было подозрение, что я могу быть беременна. Я поехала в платную клинику, где мне сделали анализы, поставили беременность и сразу стали говорить: «Зачем вам это надо: у вас такой возраст и уже есть трое детей. Зачем вы так рискуете? У вас же миома, вот, на УЗИ видна, так что вы точно не выносите ребенка». Я пошла в другую клинику. Там мне снова сделали все анализы и УЗИ, сказали, что я беременна двойней, и предупредили, что беременность будет очень проблематичной, если я решу ее сохранить, потому что миома и возраст. И я пошла к третьему врачу, очень заслуженному профессору. Он-то и сказал, что это не миома, а третий ребенок и что у него уже бьется сердце.
Давление врачей было чудовищное всю беременность. Не было ни одного врача - кроме того, у кого я уже рожала, Маргариты Бениаминовны, врача от Бога и потрясающего человека, которая меня просто спасла, - который бы не предлагал мне подумать об аборте, о редукции лишних эмбрионов, который не пугал бы, что риски патологии плодов зашкаливают. За месяц до родов, когда я лежала на сохранении, дежурная врач сказала на утреннем обходе: «Ну что, собираетесь трех уродов родить и бросить их государству?» А у меня 32 недели уже. Через месяц, на сроке 36 недель, я родила трех здоровых детей.
Муж умеет все. Может пеленать с закрытыми глазами - только грудью не кормил. Я кормила сколько могла, но так как у меня был хронический недосып и я не могла поесть по часам, как надо, то молока на троих не хватало. Но все равно какое-то время они были на грудном вскармливании. Когда я бросила кормить, мне стало легче, потому что сунуть бутылочку со смесью, конечно, было намного проще, чем сразу покормить своим молоком троих детей. Я кормила всех одновременно: девочки сосали грудь, а Елисею я давала сцеженное молоко из бутылочки. Сейчас, на пятом году, мне, конечно, с ними легче. Они долго могут заниматься своими делами сами: обожают конструкторы, рисовать любят, мы им разрешаем какое-то дозированное время смотреть мультфильмы, они любят вместе петь и танцевать под музыку, и какое-то время я даже могу не находиться с ними в комнате, не организовывать постоянно.
Мальчик у нас - классический вождь краснокожих. Девочки, если они только вдвоем, могут во что-то тихо играть, даже в шумные игры, но никогда ничего стремного не будет. Елисей же запросто может предложить прыгнуть со второго яруса кроваток на парашюте из простыни, запихнуть что-то в мясорубку, чтобы помочь маме приготовить обед. Он все умеет включать, всем умеет пользоваться. Ему хочется быть взрослым. Его самая любимая игрушка с года - огромный пылесос.
У нас нет няни. Мы с мужем вдвоем. Муж встает каждый день в пять утра, чтобы к восьми быть на работе, а в пять вечера выехать домой - потому что, если я в театре, в семь надо забрать детей из садика. А в театре я часто, и часто - целый день. Вот сегодня у меня две дневные репетиции плюс вечерний спектакль: значит, муж заберет их из садика, покормит, во что-то поиграет и в девять уложит спать. Утром поднимаю детей я. Сама встаю в семь, они просыпаются в семь тридцать, мне нужно полчаса, чтобы их собрать и отвести в сад, который, к счастью, совсем близко от дома. Потом я возвращаюсь, готовлю, убираю, стираю, делаю все, что только можно успеть сделать, и еду в театр. Пока младшие были совсем маленькие, с нами жила младшая из старших, и она много помогала, хотя сами понимаете - сидение с детьми плохо вяжется с учебой в институте. Сейчас она вышла замуж - старшие из старших уже давно живут своими семьями, и мы остались совсем одни. Ну, почти одни. Уже несколько месяцев у нас живет моя мама, но она почти совсем не ходит, только до туалета, и можно считать, что она у нас сейчас - четвертый ребенок. Правда, у нас автоматизированно в квартире все, что только может быть: у нас есть посудомоечная машина, все мыслимые кухонные комбайны, то есть все, что может свариться, порезаться и помыться без меня, все делается без меня. Готовлю я почти каждый день. Суп, конечно, могу на два дня сварить, а вот ужин нужно каждый день заново делать. Сажаю детей рисовать и готовлю. В это время крутится стиральная машина, а потом я параллельно мешаю суп на плите и развешиваю белье - и нормально. Для меня важно, чтобы дома был чистый пол, чистая еда и чистые тарелки. Не потому что я чистоплюй - это вопрос здоровья. У нас три кошки, собака, стайка амадин и три попугая, так что хочешь не хочешь, а должно быть чисто, просто чтобы никто не заболел. Но это достигается очень легко и быстро, потому что посуду моет посудомоечная машинка, ковер пылесосит пылесос, вещи стираются в стиральной машинке, в которой на 90 градусах убивается все живое, и так далее.
Я стараюсь разрешать все. «Можно я включу тебе кухонный комбайн?» - «Если я рядом, можно». «Можно я включу стиральную машину?» - «Да, если я в ванной». Они у меня пылесосят и вообще много мне помогают. Я стараюсь, чтобы не было запретов, которые потом будут стимулировать повышенный интерес - «пока мама не видит, давай мы это попробуем».
К тому, что я работаю, они относятся нормально. Я вышла на работу рано, потому что надо было платить дочке - младшей из старших - за обучение. Она тоже хотела найти какие-то подработки, но мы тогда решили, что лучше, если она мне будет помогать с малышами. И она, приходя из института, оставалась с ними тремя и отпускала меня в магазин, или в сберкассу, или поспать просто. Когда я вышла на работу, первый год у меня не было дневных репетиций - только вечерние спектакли, а потом дети пошли в сад, и я смогла и дневные репетиции вести. Я трачу на дорогу до работы полтора часа в одну сторону. Мы живем в новом районе, Дмитровка почти всегда стоит, так что очень много времени уходит, чтобы добраться до центра, но я в метро или сплю, или учу французский. Или просто ничего не делаю - это тоже очень приятно после домашней колготни.
Когда дети только пошли в сад, они очень много болели. Сейчас адаптировались. Их пытались разъединять по разным группам, но ничего не получилось. Дети начинают скучать, нервничать, бегать друг к другу в группу, и, к счастью, их оставили в покое в одной группе. Когда они болеют, я даже не всегда беру больничный: если у меня только вечерние спектакли, приходит муж и отпускает меня или дочка забежит и сменит. Как-то крутимся. В прошлом году у меня был очень сложный выпуск спектакля «Отражения», и в это время заболели все трое. Тяжело заболели, даже скорую вызывали, потому что мы сами не могли сбить температуру. С ними сидел муж, а я была здесь, в театре, с утра до ночи. И вот в тот день, когда у нас была скорая, я сорвалась из театра домой, потому что уже просто не могла быть на работе, когда дома такой ужас. А когда приехала, то увидела, что муж все разрулил и что все обошлось. Знаете, если я в нем до рождения детей была уверена на сто процентов, то сейчас я в нем уверена на триста тысяч процентов. У меня с ним такой тыл, что мне ничего не страшно вообще.
Мы не боялись - было некогда бояться. Главное - не проспать, не уронить, не проглядеть, не пропустить. Мы ощущали, что нам дали какой-то невероятный подарок и мы должны его отработать, должны все делать правильно, чтобы у нас его не забрали. Должны быть достойны этого подарка под названием «трое наших детей». Когда они заболевают, мне ужасно страшно, что это я что-то сделала не так, что это моя вина. Но я вообще часто испытываю чувство вины перед детьми. Хотя, мне кажется, это чувство - нормальный комплекс нормальных родителей, которые переживают за детей.
Сейчас я стала судорожно думать: не пропустила ли время, когда младших надо отдать заниматься музыкой? Своего старшего сына, которого я родила в 19 лет, я всему начинала учить очень рано: он в пять лет читал бегло, запоминал огромные массивы текста, ходил на занятия балетом и карате. А когда ему исполнилось шесть лет, я поняла, что он очень устал, и мы тогда отказались от балета и от карате, и осталась только музыкальная школа, театральный кружок, вокал и плавание. Просто с ним, с первым, я совсем не знала, что делать, и давала ему вообще все, что только могла. Сейчас я понимаю, что, прежде чем запихивать ребенка в какой-то кружок, надо понять, интересно ли ему будет там, нужно ли ему это. И сперва нужно понять, условно, твой ребенок, он физик или лирик, и уж потом заполнять клеточки в его расписании развивалками и секциями. Не стоит грузить детей лишним. Однако музыке все равно надо учить. Но столько вопросов возникает сразу: кто водить будет? На какие инструменты отдавать? К кому? Куда? Я держу это в голове, но решила, что буду как Скарлетт О’Хара: подумаю об этом завтра.
Чем больше загружен день, тем больше успеваешь, а чем лучше я владею собой, тем быстрее разрулится тяжелая ситуация. Но я живая и тоже могу плакать и кричать. В последнее время дети меня стали жалеть: подходят, гладят по руке и успокаивают: «Ну поплачь, ну покричи, тебе полегче будет. А я сейчас громкую музыку включу, чтобы тебе стало весело». И все - уже смеешься и уже не так трагично воспринимаешь испачканное гуашью платье, в котором завтра надо было пойти на праздник осени в сад. И говоришь, что сейчас принцессное платье отправится в королевскую стиральную машинку, а мы дорисуем цветочки в другом. Но мне из чисто прагматических соображений вообще легче с ними договариваться, чем просто «запрещать и не пущать». Если я просто скажу «нет», то получу истерику в ответ, а если я объясню, почему нет или почему да, но позже, они меня поймут и услышат - они же умненькие детки, - и мы избежим ссоры.
Когда подходит кто-то «добрый» и спрашивает: «А кого из вас мама больше любит?» - они хором говорят: «Меня!» Честно говоря, я этим горжусь.
Мне никогда не бывает жалко себя. Мне бывает жалко, что мы не так много путешествуем, как, наверное, хотелось бы. Но я заметила, что мне сейчас хочется не вдвоем с мужем, а чтобы мы все вместе куда-то поехали. Чтобы увидеть, как дети воспримут море в первый раз, или горы, или цирк. И мы тут недавно говорили об этом с мужем - у него так же, оказывается.
Я не вожу машину. Задолго до беременности я попала в страшную автомобильную аварию: у меня были переломаны бедра, перебиты ноги, деформирована диафрагма... Но как только я вышла из больницы и восстановилась, мне пришлось практически сразу снова сесть в машину, потому что были какие-то съемки, на которых я работала, и деваться было некуда: несмотря на мокрую от ужаса спину, пришлось свой страх преодолеть. Я преодолела, но не настолько, чтобы самой сесть за руль. Хотя, конечно, посадить троих детей в машину, забить багажник вещами и доехать до поликлиники было бы легче, чем дойти до той же поликлиники с тремя детьми и горой вещей. Но нет. Пока нет. Хотя старший сын недавно купил нам подержанную «Ниву», и, может быть, в нашем образе жизни что-то поменяется. А пока мы любим путешествовать пешком.
Со старшими младшими детьми мне очень помогал старший сын. Он знает про детей все и все умеет делать: стирать, готовить, убирать, ухаживать, когда болеют. Я все переживала, какая жена ему попадется, чтобы он ее не загнобил, что, мол, ты не так сделала. Но, к счастью, ему попалась жена, которая умеет все: у мальчишек старших вообще жены потрясающие.
В прошлом году мы пришли к Ване, старшему, на елку, где он играл, и после спектакля зашли за кулисы. Елисей встал рядом с братом, и кто-то спросил Ивана: «Это ваш сын?» И он ответил: «Нет, это мой брат». И я вдруг их увидела: один - тридцатилетний мужик с уже пробивающейся сединой на висках, а за руку его держит мальчик трех с половиной лет, его родной брат, - два моих сына. В такие моменты как-то вдруг понимаешь, что детей - шестеро и что все это счастье - мое. А так времени думать об этом, как правило, нет.
найдено тут