Когда я вижу старых, очень старых женщин и мужчин, я неизменно думаю об одном. Вот идёт согнутая, с палочкой, с больными ногами старушка. Лицо изрезано морщинами, на ногах удобные туфли-тапочки, платье, застёгнутое до самого верха, несмотря на жару. Ей не жарко, ей всегда холодно уже. Седые редкие волосы скручены в дульку.
А я сразу думаю о том, что она совсем недавно была стройной молодой девушкой, с тонкой талией, стройными ногами и лёгкими русыми волосами, заплетёнными в косу, а может уложенными в пучок. Вслед ей поворачивали головы мальчики, юноши, мужчины и даже весёлые старички. А она цокала каблучками по мостовой, шла высоко подняв головку. И всё у неё ещё будет, всё ещё впереди... Старушка помнит это, помнит каждый этот взгляд и повернувшуюся ей вслед голову.
А вот этот старик с потухшими глазами, с седой трёхдневной щетиной на худых щеках, в чистеньких, но старых льняных брюках, которые носит так много лет, что они стали тоньше в несколько раз... Совсем недавно он был мечтательным парнем, который ночами писал стихи соседской Маринке, задаваке, дочке учительницы русского языка в школе. Маринка ему очень нравилась, но он стеснялся об этом сказать. Фыркнет и засмеётся. Он помнит эту Маринку всю жизнь. Жену, уже покойную, Марией звали. Хорошая была женщина. Но Маринка не забывается...
Не надо их называть "бабуля", "дедуля". Не все смирились с оболочкой, они помнят себя цокающими по мостовой и пишущими стихи... Они помнят свою белозубую улыбку, когда мог улыбаться широко, не прикрывая рот ладонью.
Срок годности подходит к концу, этого не избежать. Но в каждом старике живёт тот, молодой, он никуда не девается, он помнит... Вернуться не может. Но помнит.