Глава 7. Продолжение1
Глава 7. Начало http://v-m-zolotyx.livejournal.com/10275.html
Однажды, в начале Великого поста Ваня ушел в лес, за дровами - их запас в хлеву подошел к концу, немало дров они спалили в ночь нападения волков, да и после не жалели. Рубить сырое дерево даже зимой, когда остановилось течение соков, глупо - будет плохо гореть, да и жалко, а любой, кто вырос подле леса, отличит сухостой от живого дерева даже зимой - возле мертвого дерева не будет лунки подтаявшего снега, кора будет легко спадать с веток, да и много есть других примет.
Но короткий зимний день близился к закату, а Ваня все не возвращался - хотя долго ли срубить одно дерево?
Феня подождала. Потом подождала еще немного. Она зашивала порванную Ванину рубаху, и игла подрагивала в руках. Не раз Ваня ночевал один в зимнем лесу, хотя и был тогда младше. Но сейчас она чувствовала пустоту в груди и стежки ложились криво. Она пробовала просить Святого Николу о том, чтоб брат благополучно вернулся, но слова в пустом доме звучали как будто издалека, в ушах шумело.
Наконец она решилась. Натянула шерстяные копытца, завязала поршни. Конечно, в такой мороз дурость соваться в лес без валенок...Но валенки на Ване. Феня обругала сама себя, но собираться не перестала. Надела вторую поневу - материну, авось потеплее будет, обмоталась платком и натянула кожух. Проверила, хорошо ли на поясе висит топор в чехле, подбросила побольше дров в печь и, плотно притворив дверь, вышла в ночь. Над темными верхушками елок за озером остро светили звезды.
Холод пощипывал лицо, платок и выбившиеся из под него волосы мгновенно индевели от дыхания. Куда идти? Следов вокруг дома было немало, но стоило шагнуть под полог леса, стало темно - не видно следов от снегоступов. У Фени-то их не было, и в поршнях нога проваливалась чуть не по колено. Хорошо еще, что мороз, иначе промокла бы мигом.
Когда они с Ваней были младше, матери часто приходилось оставлять их одних - то кто-то родить вздумает, а отец в лесу бортничает, то еще что. И всегда она обнимала их по очереди, крестила, а потом без улыбки смотрела Фене в глаза и говорила: «Сестрица! Береги братца!». И Феня берегла - не дай Бог налетят гуси-лебеди, унесут, и поминай как звали. Дикий ужас мечущейся в отчаянии по лесу девочки был ей так ясен и близок, особенно после того, как она недоглядела: нетвердо еще державшийся на ногах пухлый малыш чуть не опрокинул на себя кипящие щи. Как она успела от двери кинуться, подхватить поперек живота и оттащить в сторону брата до того, как наклоненный горшок окончательно опрокинулся, она и сама не знала. Только брызги попали немножко - на щечку возле ушка и на ручку - сколько мать ни лила потом колодезной холодной воды, все равно след остался, теперь, правда, еле видный. Но если б кипящие жирные щи попали на голову...
Феня после видала таких малышей, когда ходила лечить - мать держит дитенка одной рукой, а другой в горшке ложкой мешает, ребя дернется, и хорошо если только ножкой в кипяток попадет... Если сильный ожог, то не спасти младенца, как ни бейся.
Когда усталая мать вернулась, вместо сытных щей застала только черепки и жижу на полу, а в углу дети, обнявшись, рыдали - одна от смеси вины и облегчения, другой от испуга и от того, что сестра плачет. Потом они выросли, и страх забылся, но теперь Феня снова в ужасе металась по лесу, звала, кричала, да только речка-кисельные берега замерзла, укрытая снегом, яблонька уронила свои яблочки вместе с листьями, а печки среди леса отродясь не бывало.
Другая бы вернулась - куда идти, неясно, за ночь в лесу она замерзнет насмерть, как и Ваня, да и волчья стая, может, ходит неподалеку... Как будто в ответ на эти мысли послышался отдаленный вой. К первому голосу добавился второй, потом третий. На шее Фени дыбом встали волоски, казалось, коса приподнимет платок. Чтобы унять дрожь, она размашисто перекрестилась, сняв рукавицу, и громко начала говорить - как учила ее мать, когда в детстве снились страшные сны:
- Да воскреснет Бог! И расточатся врази Его, да бежат от лица Его все ненавидящие Его...
На словах «Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицей и всеми святыми. Аминь», страх уходил обычно, и она засыпала без кошмаров. Но теперь помогало как-то слабо. Ноги вязли в снегу, сердце щемило так сильно, что, казалось, выпрыгни оно из груди - все ж таки легче станет. Феня продолжила молиться, но уже не говорила, а кричала, пока хватало голоса и слов. Долго ли она так шла, она и сама не знала. Но вот молитвы кончились, в ушах зазвенела тишина, и где-то там на грани слышимости раздался слабый стон.
Феня аукнула. И он отозвался! Вполне ясно. Феня бросилась на звук родного голоса, и налетела на поваленное дерево, и полетела носом в снег. Лицо обожгло как огнем, рукавами зачерпнула снега, и рукам сразу стало холодно, несмотря на рукавицы. Феня утерлась краем платка, чтоб хоть глаза проморгались. Поднявшись на четвереньки, она сразу увидела Ваню - он лежал, нога придавлена этим самым стволом, о который она споткнулась.
Он был жив! Слава Богу!
- Сестренка! Милая! Нашла-таки.. Я тебя звал... Подрубил сосну, а она не туда упала, а на меня...
Его голос прерывался, он со свистом втягивал воздух между зубов, борясь с болью. Фене вспомнилось, как она прикладывала ему подорожник, когда он разбивал коленки, и он так же дышал сквозь зубы, когда она вымывала из раны песок и грязь.
Радость растопила усталость, но приподнять упавшее дерево она не смогла, хотя и чуть стронула, но только сделала хуже - разбередила ногу, и Ваня застонал.
Поднять сосну - нечего и мечтать. Значит, надо срубить шест и попробовать своротить ее на сторону. Когда она шагнула прочь, Ваня, рванулся было обнять за ногу, удержать, словно испугавшись, что она сейчас исчезнет.
- Потерпи, Ванечка, я мигом! Только ты сам ногу-то не тяни пока, а как приподниму - сразу тяни, что есть мочи - приговаривала Феня, говорила, требовала ответа, если Ваня замолкал, только б не заснул, не окунулся в обморок, а сама сперва сняла с него снегоступы - иначе ногу не вытащить, потом попыталась чуть поодаль от брата подсунуть шест между стволом и укрытым снегом поваленным деревом. Уперлась - и трухлявое дерево промялось под крепким суком. Пришлось искать что-то другое, во что упереться. Через десять шагов вдоль ствола нашлась другая толстая валежина, посвежее, покрепче, и как раз такая, что просунув суковатую крепкую палку между двумя деревьями и навалившись на свой конец всем весом, Фене удалось на ладонь приподнять сосну. Но и этого хватило - Ваня отполз, упираясь второй ногой, и освободился. Но, попытавшись встать, ахнул и повалился в снег.
«Не могу опереться, как будто раскаленный прут втыкают», - пожаловался он. То ли сломана, то ли ушиблена сильно. Что с ним делать? И куда идти? Феня подставила плечо, обхватила брата, он повис на ней, чтоб не переносить тяжесть на больную ногу, и Феня поняла, что далеко они так не уйдут - глубокий снег, бурелом кое-где, Ваня уже перерос ее, и слишком тяжел, а главное, вдруг она поняла, что не знает, куда идти. Она бродила по лесу, не разбирая дороги, и где теперь дом, неизвестно. Да и звезды, которые она видела, выходя из дома, затянуло. Но для отчаяния она уже слишком устала, да и как можно впасть в этот грех, когда Бог уже сотворил чудо? Раз Он привел ее сюда, прямо к брату, то уж наверное не для того, чтоб они замерзли, не найдя дороги домой. Да к тому же, Ваня из дома ушел с волокушей - за дровами же пошел, не за зайцами. Феня опустила брата в снег, он упал как бревно - его силы кончились.
Вернувшись к поваленному дереву и оглядевшись, Феня сраз увидела волокушу - ее единственный полоз торчал неподалеку, а остальная часть пряталась в черной тени дерева - должно быть потому она не заметила сразу. А оттуда начинался четкий ясный след - волокушу незаметно не протащишь, даже пустую. Теперь было ясно, куда идти. Тащить Ваню на волокуше по глубокому снегу было тяжело, да и там, где Ваня шутя перетягивал полоз налегке через упавшие стволы, теперь Фене приходилось искать обход. Пот заливал глаза, стекал между лопаток, снегоступы вязли, постромки врезались в грудь, но оказалось, что дом не так уж далеко, должно быть, по пути туда она кружила, сама не замечая. Впрочем, ходить по расширяющемуся кругу - лучший способ найти что-то, если ищешь один, а не прочесывешь лес всей деревней.
Оказавшись дома, Феня опустила Ваню на лавку у двери, чем дальше от печи, тем лучше, тепло ему сейчас во вред, да и светлее, чем на полатях, печь обращена устьем ко входу. Раздевать брата не стала - только разрезала порты на больной ноге. Выглядела она плохо - белая, с синевой кровоподтека в глубине. Ловкими пальцами прошлась вдоль большей кости голени, нащупала место, в котором кость как будто свободнее ходит. Ваня всхлипнув, втянул воздух. Сломана. А пальцы на ноге поморожены, вон, волдырями пошли. Феня выбрала чурбачок поровнее и в один удар отрубила от него досточку. Примотала к ноге и укутала его всего всем, что было, сверху даже свой шерстяной платок накинула - пусть отходит внутренним теплом. Согрела воды и залила травы, ливанула в чарку меду. Белый душистый пар окутал лицо брата. Постепенно ступни стали отходить - вот теперь парень взвыл, не стесняясь, и слезы брызнули из зажмуренных глаз. Феня метнулась к двери, нырнула в ночь, зачерпнула котелком снега и долила воды, заставила опустить в холод ноги. Ване стало полегче. Заново уж не заморозит, а боль отпустит.
Когда стало чуть полегче, Феня подставила плечо и помогла Ване перебраться с лавки на полати, благо всего два шага. Сейчас она не могла понять, как дотащила брата до дому, пусть и на волокуше, если даже шаг ей дался с таким трудом. Сил хватило только на то, чтобы потеплей укутать брата, и она провалилась в сон.
Во сне снова она, а как будто и не она, бродила по незнакомым улицам. А потом, как это бывает, через череду сновидений все поменялось, и уже другая не-она была в высокой горнице в которой в окнах были круглые стекла, будто в церкви, но Феню во сне это совсем не удивляло, она как будто давно к такому привыкла, и интересовало ее только одно: помочь стонущей обессиленной долгими муками женщине наконец родить.
Во сне эта не-Феня еще сердилась, что ее позвали так поздно - давно уж надо было. А родить женщина не могла потому, что дитя шло ножкой вниз, а не головкой, как стоило бы. Это было опасно, но когда схватка отпустила, не-Феня сумела засунуть руку и одним движением перевернуть младенца во чреве, и тогда в следующую потугу родилась головка, а там и весь мальчик. Он был жалкий, синеватый, но когда не-она отсосала слизь из ротика и носа, он все же задышал и захныкал. Его омыли и спеленали другие женщины, которых немало было в горнице, и приложили к груди матери, а не-она с напряжением следила, правильно ли родится послед, и не слишком ли много крови потечет вслед за ним.
Очнулась Феня под утро от того, что Ваня постанывал и стучал зубами, будто от холода. Когда Феня коснулась его лба, то почти обожглась, таким он был горячим. Ее сердце упало. Она вскочила с полатей, развела поярче огонь, запалила лучину, чтоб осмотреть брата. Его лицо было бледно, только на левой щеке горел жаркий румянец. А когда он глухо и нехорошо закашлял, то, с трудом приподнявшись, харкнул ржавой слюной.
Глава 7. Продолжение 2. http://v-m-zolotyx.livejournal.com/10789.html
Однажды, в начале Великого поста Ваня ушел в лес, за дровами - их запас в хлеву подошел к концу, немало дров они спалили в ночь нападения волков, да и после не жалели. Рубить сырое дерево даже зимой, когда остановилось течение соков, глупо - будет плохо гореть, да и жалко, а любой, кто вырос подле леса, отличит сухостой от живого дерева даже зимой - возле мертвого дерева не будет лунки подтаявшего снега, кора будет легко спадать с веток, да и много есть других примет.
Но короткий зимний день близился к закату, а Ваня все не возвращался - хотя долго ли срубить одно дерево?
Феня подождала. Потом подождала еще немного. Она зашивала порванную Ванину рубаху, и игла подрагивала в руках. Не раз Ваня ночевал один в зимнем лесу, хотя и был тогда младше. Но сейчас она чувствовала пустоту в груди и стежки ложились криво. Она пробовала просить Святого Николу о том, чтоб брат благополучно вернулся, но слова в пустом доме звучали как будто издалека, в ушах шумело.
Наконец она решилась. Натянула шерстяные копытца, завязала поршни. Конечно, в такой мороз дурость соваться в лес без валенок...Но валенки на Ване. Феня обругала сама себя, но собираться не перестала. Надела вторую поневу - материну, авось потеплее будет, обмоталась платком и натянула кожух. Проверила, хорошо ли на поясе висит топор в чехле, подбросила побольше дров в печь и, плотно притворив дверь, вышла в ночь. Над темными верхушками елок за озером остро светили звезды.
Холод пощипывал лицо, платок и выбившиеся из под него волосы мгновенно индевели от дыхания. Куда идти? Следов вокруг дома было немало, но стоило шагнуть под полог леса, стало темно - не видно следов от снегоступов. У Фени-то их не было, и в поршнях нога проваливалась чуть не по колено. Хорошо еще, что мороз, иначе промокла бы мигом.
Когда они с Ваней были младше, матери часто приходилось оставлять их одних - то кто-то родить вздумает, а отец в лесу бортничает, то еще что. И всегда она обнимала их по очереди, крестила, а потом без улыбки смотрела Фене в глаза и говорила: «Сестрица! Береги братца!». И Феня берегла - не дай Бог налетят гуси-лебеди, унесут, и поминай как звали. Дикий ужас мечущейся в отчаянии по лесу девочки был ей так ясен и близок, особенно после того, как она недоглядела: нетвердо еще державшийся на ногах пухлый малыш чуть не опрокинул на себя кипящие щи. Как она успела от двери кинуться, подхватить поперек живота и оттащить в сторону брата до того, как наклоненный горшок окончательно опрокинулся, она и сама не знала. Только брызги попали немножко - на щечку возле ушка и на ручку - сколько мать ни лила потом колодезной холодной воды, все равно след остался, теперь, правда, еле видный. Но если б кипящие жирные щи попали на голову...
Феня после видала таких малышей, когда ходила лечить - мать держит дитенка одной рукой, а другой в горшке ложкой мешает, ребя дернется, и хорошо если только ножкой в кипяток попадет... Если сильный ожог, то не спасти младенца, как ни бейся.
Когда усталая мать вернулась, вместо сытных щей застала только черепки и жижу на полу, а в углу дети, обнявшись, рыдали - одна от смеси вины и облегчения, другой от испуга и от того, что сестра плачет. Потом они выросли, и страх забылся, но теперь Феня снова в ужасе металась по лесу, звала, кричала, да только речка-кисельные берега замерзла, укрытая снегом, яблонька уронила свои яблочки вместе с листьями, а печки среди леса отродясь не бывало.
Другая бы вернулась - куда идти, неясно, за ночь в лесу она замерзнет насмерть, как и Ваня, да и волчья стая, может, ходит неподалеку... Как будто в ответ на эти мысли послышался отдаленный вой. К первому голосу добавился второй, потом третий. На шее Фени дыбом встали волоски, казалось, коса приподнимет платок. Чтобы унять дрожь, она размашисто перекрестилась, сняв рукавицу, и громко начала говорить - как учила ее мать, когда в детстве снились страшные сны:
- Да воскреснет Бог! И расточатся врази Его, да бежат от лица Его все ненавидящие Его...
На словах «Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицей и всеми святыми. Аминь», страх уходил обычно, и она засыпала без кошмаров. Но теперь помогало как-то слабо. Ноги вязли в снегу, сердце щемило так сильно, что, казалось, выпрыгни оно из груди - все ж таки легче станет. Феня продолжила молиться, но уже не говорила, а кричала, пока хватало голоса и слов. Долго ли она так шла, она и сама не знала. Но вот молитвы кончились, в ушах зазвенела тишина, и где-то там на грани слышимости раздался слабый стон.
Феня аукнула. И он отозвался! Вполне ясно. Феня бросилась на звук родного голоса, и налетела на поваленное дерево, и полетела носом в снег. Лицо обожгло как огнем, рукавами зачерпнула снега, и рукам сразу стало холодно, несмотря на рукавицы. Феня утерлась краем платка, чтоб хоть глаза проморгались. Поднявшись на четвереньки, она сразу увидела Ваню - он лежал, нога придавлена этим самым стволом, о который она споткнулась.
Он был жив! Слава Богу!
- Сестренка! Милая! Нашла-таки.. Я тебя звал... Подрубил сосну, а она не туда упала, а на меня...
Его голос прерывался, он со свистом втягивал воздух между зубов, борясь с болью. Фене вспомнилось, как она прикладывала ему подорожник, когда он разбивал коленки, и он так же дышал сквозь зубы, когда она вымывала из раны песок и грязь.
Радость растопила усталость, но приподнять упавшее дерево она не смогла, хотя и чуть стронула, но только сделала хуже - разбередила ногу, и Ваня застонал.
Поднять сосну - нечего и мечтать. Значит, надо срубить шест и попробовать своротить ее на сторону. Когда она шагнула прочь, Ваня, рванулся было обнять за ногу, удержать, словно испугавшись, что она сейчас исчезнет.
- Потерпи, Ванечка, я мигом! Только ты сам ногу-то не тяни пока, а как приподниму - сразу тяни, что есть мочи - приговаривала Феня, говорила, требовала ответа, если Ваня замолкал, только б не заснул, не окунулся в обморок, а сама сперва сняла с него снегоступы - иначе ногу не вытащить, потом попыталась чуть поодаль от брата подсунуть шест между стволом и укрытым снегом поваленным деревом. Уперлась - и трухлявое дерево промялось под крепким суком. Пришлось искать что-то другое, во что упереться. Через десять шагов вдоль ствола нашлась другая толстая валежина, посвежее, покрепче, и как раз такая, что просунув суковатую крепкую палку между двумя деревьями и навалившись на свой конец всем весом, Фене удалось на ладонь приподнять сосну. Но и этого хватило - Ваня отполз, упираясь второй ногой, и освободился. Но, попытавшись встать, ахнул и повалился в снег.
«Не могу опереться, как будто раскаленный прут втыкают», - пожаловался он. То ли сломана, то ли ушиблена сильно. Что с ним делать? И куда идти? Феня подставила плечо, обхватила брата, он повис на ней, чтоб не переносить тяжесть на больную ногу, и Феня поняла, что далеко они так не уйдут - глубокий снег, бурелом кое-где, Ваня уже перерос ее, и слишком тяжел, а главное, вдруг она поняла, что не знает, куда идти. Она бродила по лесу, не разбирая дороги, и где теперь дом, неизвестно. Да и звезды, которые она видела, выходя из дома, затянуло. Но для отчаяния она уже слишком устала, да и как можно впасть в этот грех, когда Бог уже сотворил чудо? Раз Он привел ее сюда, прямо к брату, то уж наверное не для того, чтоб они замерзли, не найдя дороги домой. Да к тому же, Ваня из дома ушел с волокушей - за дровами же пошел, не за зайцами. Феня опустила брата в снег, он упал как бревно - его силы кончились.
Вернувшись к поваленному дереву и оглядевшись, Феня сраз увидела волокушу - ее единственный полоз торчал неподалеку, а остальная часть пряталась в черной тени дерева - должно быть потому она не заметила сразу. А оттуда начинался четкий ясный след - волокушу незаметно не протащишь, даже пустую. Теперь было ясно, куда идти. Тащить Ваню на волокуше по глубокому снегу было тяжело, да и там, где Ваня шутя перетягивал полоз налегке через упавшие стволы, теперь Фене приходилось искать обход. Пот заливал глаза, стекал между лопаток, снегоступы вязли, постромки врезались в грудь, но оказалось, что дом не так уж далеко, должно быть, по пути туда она кружила, сама не замечая. Впрочем, ходить по расширяющемуся кругу - лучший способ найти что-то, если ищешь один, а не прочесывешь лес всей деревней.
Оказавшись дома, Феня опустила Ваню на лавку у двери, чем дальше от печи, тем лучше, тепло ему сейчас во вред, да и светлее, чем на полатях, печь обращена устьем ко входу. Раздевать брата не стала - только разрезала порты на больной ноге. Выглядела она плохо - белая, с синевой кровоподтека в глубине. Ловкими пальцами прошлась вдоль большей кости голени, нащупала место, в котором кость как будто свободнее ходит. Ваня всхлипнув, втянул воздух. Сломана. А пальцы на ноге поморожены, вон, волдырями пошли. Феня выбрала чурбачок поровнее и в один удар отрубила от него досточку. Примотала к ноге и укутала его всего всем, что было, сверху даже свой шерстяной платок накинула - пусть отходит внутренним теплом. Согрела воды и залила травы, ливанула в чарку меду. Белый душистый пар окутал лицо брата. Постепенно ступни стали отходить - вот теперь парень взвыл, не стесняясь, и слезы брызнули из зажмуренных глаз. Феня метнулась к двери, нырнула в ночь, зачерпнула котелком снега и долила воды, заставила опустить в холод ноги. Ване стало полегче. Заново уж не заморозит, а боль отпустит.
Когда стало чуть полегче, Феня подставила плечо и помогла Ване перебраться с лавки на полати, благо всего два шага. Сейчас она не могла понять, как дотащила брата до дому, пусть и на волокуше, если даже шаг ей дался с таким трудом. Сил хватило только на то, чтобы потеплей укутать брата, и она провалилась в сон.
Во сне снова она, а как будто и не она, бродила по незнакомым улицам. А потом, как это бывает, через череду сновидений все поменялось, и уже другая не-она была в высокой горнице в которой в окнах были круглые стекла, будто в церкви, но Феню во сне это совсем не удивляло, она как будто давно к такому привыкла, и интересовало ее только одно: помочь стонущей обессиленной долгими муками женщине наконец родить.
Во сне эта не-Феня еще сердилась, что ее позвали так поздно - давно уж надо было. А родить женщина не могла потому, что дитя шло ножкой вниз, а не головкой, как стоило бы. Это было опасно, но когда схватка отпустила, не-Феня сумела засунуть руку и одним движением перевернуть младенца во чреве, и тогда в следующую потугу родилась головка, а там и весь мальчик. Он был жалкий, синеватый, но когда не-она отсосала слизь из ротика и носа, он все же задышал и захныкал. Его омыли и спеленали другие женщины, которых немало было в горнице, и приложили к груди матери, а не-она с напряжением следила, правильно ли родится послед, и не слишком ли много крови потечет вслед за ним.
Очнулась Феня под утро от того, что Ваня постанывал и стучал зубами, будто от холода. Когда Феня коснулась его лба, то почти обожглась, таким он был горячим. Ее сердце упало. Она вскочила с полатей, развела поярче огонь, запалила лучину, чтоб осмотреть брата. Его лицо было бледно, только на левой щеке горел жаркий румянец. А когда он глухо и нехорошо закашлял, то, с трудом приподнявшись, харкнул ржавой слюной.
Глава 7. Продолжение 2. http://v-m-zolotyx.livejournal.com/10789.html