На Севере многие деревни имеют два названия, официальное и неофициальное, народное. На картах, в различных документах деревня может называться одним названием, а сами жители деревни, да и все люди в округе называют её совершенно по другому. Так и деревня, о которой я хочу рассказать. На карте она Подхолмишная, а в Благовещенске и во всех окрестных деревнях испокон веков её зовут Заболотье. Оба названия хороши и приятны слуху. Заболотье… Так и вспоминается что-то сказочное… «За лесами, за горами, и за синими морями…»
Впервые я пришел в Подхолмишную осенью 1998 года.
Когда с дороги, на правой стороне, стали видны крыши изб, пришлось спуститься вниз и перейти через сырое место, «лывину», как зовут там такие сырые места. В деревеньке было всего четыре дома. Три дома были большие, но нежилые, а в четвертом доме, в маленькой избушке, до недавнего времени жил последний житель этой деревни, глубокий старик, который настолько одряхлел, что его забрали в местную больницу, где он, не дожив до зимы, умер.
Первым с краю деревни стоял большой дом с шестью окнами по фасаду. По неписаным деревенским законам, если в деревне живёт хотя бы один человек, деревня считается жилой и никаких безобразий в опустевших домах не происходит. Но как только деревня остается без присмотра, в нее приходят хозяйственные мужички из соседних деревень, взламывают замки на дверях и забирают то, что может пригодиться в хозяйстве. Когда я пробрался к крыльцу через заросли разросшейся малины и крапивы, то увидел, что в доме кто-то уже побывал. Замок был сорван, и входная дверь была приоткрыта. Те, кто побывали в доме до меня, взяли только печное литье (вьюшки, дверцы, колосники), то, что было самым ценным с их точки зрения. Всё остальное оставалось нетронутым, даже окна были не разбиты (эта фотография дома была сделана не в 1998 году, а через несколько лет, когда в доме были выломаны не только наличники, но были сняты даже половицы). В одной из комнат даже стоял большой сундук с написанной на задней стенке датой «1879».
В «зимней» избе сохранились даже старинные росписи.
Больше всего меня удивило, что хозяева дома, переехав на новое место жительства, не взяли с собой старую фотографию, сиротливо висевшую на стене. Может быть, я поступил неправильно, но мне пришлось повидать много фотографий и писем, выброшенный, как ненужный хлам из разграбленных домов, поэтому я взял эту фотографию с собой. До сих пор не знаю, правильно ли я сделал. Может быть, надо было оставить фотографию в доме? Не знаю…
Фотография была сделана в 1916 году в Архангельске, в фотомастерской Яна (Ивана) Соберга, известного архангельского фотографа. До известности Лейцингера Собергу было далеко, но, тем не менее, фотографом он был хорошим (здесь немного сведений о нем:
http://www.nworker.ru/article.phtml?id=1088).
На обороте фотографии написано:
«На добрую память дорогому сыну Николаю Михайловичу. 1916 год, 27 мая»
(надпись была сделана выцветшими чернилами, видимо, тогда же, когда была сделана фотография)
В 1968 году было написано:
«На вечную память Алешеньке! (по-моему, Алешеньке)
1.Стоит отец Резвый Николай Михайлович.
2.Сидит дед Михаил Павлович Резвый.
3.Стоит слева сестра моего отца Резвая Наталья Михайловна.