Памяти моего Учителя
Дней 40 назад умер мой Учитель Ирина Евгеньевна К. Никто из моих знакомых не знает, когда точно и отчего она умерла. Её родителям я пока дозвониться не могу: первое время наверно телефон в их квартире был отключен, а последние два раза они меня совсем не слышали. Родителям Ирины Евгеньевны за 90, а её уже с нами нет. Никак не ожидал. Притом, что я иногда могу заглядывать в будущее, я никогда не делал этого, чтобы узнать даты смерти. С одной стороны, там стоит хороший (но преодолимый) блок на информацию, а с другой (и это главное), я категорически не хочу знать, что кто-то из близких уйдёт раньше меня. Иначе как жить с такой информацией…
Ирина Евгеньевна К. была старше меня на 12 лет. Я почти не знал её биографии. Вернее, был уверен, что там и знать нечего. У неё всё в жизни было просто. Родилась в Ленинграде в профессорской семье. Если я не путаю, её мама была зав. кафедрой генетики ЛГУ, папа - профессором химии в Ленинградском Технологическом Институте. Родители, как и сама Ирина Евгеньевна, были выпускниками Ленинградского университета и уважительно называли себя и других его выпускников универсантами. Училась она сразу на двух факультетах: в основном на биофаке, а параллельно - то на физфаке, то на матмехе. Работала на кафедре биофизики, а потом и в одном из институтов Академии Наук СССР, старшим научным сотрудником. При этом у неё не было даже кандидатской степени. По её словам, когда она предоставила кандидатскую на защиту, ей сказали, что материала слишком много, и попросили уменьшить объём раза в два. Кандидатская была заброшена, а Ирина Евгеньевна продолжила заниматься любимыми ионными токами на самодельном пэтч-кламповом усилителе (тогда это была самая передовая методика в биофизике). Я познакомился с ней как раз тогда, когда мне понадобилось собрать такой же усилитель. Так получилось, что мне не удалось достать качественное гигоомное сопротивление. Аспирантское время летело быстро, и я попросился на установку Ирины Евгеньевны. К счастью, мы быстро подружились. Вместе мы с ней опубликовали 12 статей.
В её лаборатории постоянно стоял дым от «Беломора» и пахло вкуснейшим кофе. При первом знакомстве с ним мне, помню, стало плохо. Я запил предложенным кофе бутерброд, предварительно насыпав в кофе сахар. Кофе оказался густым, как кисель, но его крепость забивалась сахаром. Ирина Евгеньевна была как этот кофе, как табак ленинградского «Беломора», как водка... Она была настоящая. Ни грамма фальши, но при этом очень добрый, умный и мудрый человек. Верх интеллигентности и порядочности. Тот, кто выдерживал знакомство с ней, навсегда становился её другом.
Мы дружили более 20 лет. Она даже стала мне почти родственником: крёстной матерью моего младшего сына (замужем она никогда не была, и своих детей у неё не было). Ирина Евгеньевна была верующим и даже религиозным человеком (хотя никто бы этого не подумал: это было внутри неё). Она многое растолковала мне в Православии, и она же привела нас крестить нашего младшего сына в свою любимую церковь на Каменном острове. По её словам, это была любимая церковь и Пушкина (он крестил там детей). В церкви служил чёрный клир (монахи), которые не требовали денег с христиан за обряды: каждый жертвовал, сколько мог. Эта тёмная церковь на Каменном острове осталась у меня в памяти тоже настоящей, как чёрный кофе в лаборатории Ирины Евгеньевны.
Мы редко виделись с ней последние 15 лет, но общались много. Обсуждали вопросы философии, религии, политики... Не раз её скептические прогнозы оправдывало бездарное политическое руководство, но ей от этого было не легче. Ещё в годы развала СССР я заметил, как сильно она сопереживает людям. Постепенно здоровье её ухудшалось. Она иногда пила. Я же делал вид, что не замечаю: для неё это было возможно единственным лекарством от действительности. Последний раз я подсознательно оттягивал разговор с ней. Даже не так. В скайпе она не появлялась, а это могло означать очередной запой. Звонить в такие времена ей было бесполезно. Возможно, так оно и было: постепенно на кафедре ей урезали ставку до 5-10%, а когда «зарплата» была уже меньше стоимости проезда от дома до Университета, то просто выбросили её книги на улицу. Она ещё работала на полставки в Институте Российской АН. Вся работа моей бывшей лаборатории держалась на ней, но и там её начал прижимать бездарный (я его хорошо знаю) новый руководитель лаборатории. В конце концов, он её выжил. Она ушла на пенсию. Бодрилась: у неё ещё была подработка в Институте Павлова, какие-то перспективы. От моей помощи она отказывалась…
Никто не знает, отчего она умерла: из дома её забрала скорая и прямо в реанимацию. Срочная операция закончилась смертью. Я очень переживал первые несколько дней, а потом попытался вызвать её Оттуда во сне. Первые пару раз ничего не получилось. У меня также сложно было поначалу и с покойным отцом, поэтому я не сдавался. На третью (почти бессонную) ночь (для «вызова» необходимо особое состояние) она мне «позвонила». Я видел её во сне почти как фотографию, и общались мы без слов, но это, безусловно, была она. Когда я «спросил» как всё случилось, она указала на печень. На мой вопрос «Как Вы там (я с ней всегда был только на Вы)? Она «ответила», что было очень плохо, а сейчас всё очень хорошо. Я так понял, что плохо ей было перед смертью. После разговора с ней я почувствовал огромное облегчение. Больше «на связь» она не выходила, но возможно, даже за тот короткий контакт с ней мне пришлось заплатить. Сильно заболела дочь (гриппом, от которого ей делали прививку): шесть дней температура была под 40. Там не любят, когда вмешиваются в их дела…
Почему я считаю её моим Учителем? Она научила меня правильно мыслить, быть учёным, но не это главное, она научила меня быть человеком здесь и сейчас. Как часто отрезвляла она меня короткой цитатой из Серафима Саровского или Златоуста (типа «спаси себя и хватит с тебя»). Как легко ободряла она меня в моих мистических изысканиях, аккуратно поднаправляя меня в (как потом оказывалось) правильном направлении. До сих пор у меня в глазах её лукавый взгляд. Как на фотографии. Надеюсь увидеть её скоро и во снах и Там.
Что запомнилось? То, что она любила стихи Бунина. Запомнились её слова о том, что Задорнов злой, что Жириновский с Горбачёвым получают зарплату из одной кассы; её вечное ехидное «за что зато?» и «он никому ничего не должен». Последнее - об ионных токах. Когда мне нужно было узнать, что происходит в России, я просто звонил ей и в двух предложениях получал точнейшую картину, как, например, на мой вопрос о русской экономике она однажды ответила: «Стабилизация на дне ямы». Когда я жаловался на непонимание даже умными людьми в России реалий, она просила не говорить им правды, «ты уехал, а им тут жить, пожалей их», как будто она не была там же. Она действительно не была там. Она всё время была Выше. Я не сомневаюсь, что больше, чем о науке она думала только о Боге. Она соблюдала все церковные обряды, но никого этим не ставила в дурацкое положение. Например, придя к нам в гости (на день рождения крестника), во время поста ела всё, а на мой вопрос ответила, что не создавать неудобства (не приносить неприятности) - главное христианское требование, в остальном - гордыня (главный христианский грех). Во времена перестройки, когда я только начал погружаться в мир мистики в поисках настоящего мировоззрения, она говорила мне, что сейчас праведен даже тот, кто просто не побоялся сказать, что Бог есть, какую бы религию он не исповедовал. Передняя линия фронта сильно изменилась за последние две тысячи лет. Сейчас, вне контекста, вне её мимики, интонации всё выглядит как-то напыщенно нелепо, а было так просто и ясно. Духовное не передать словами…
(Следующий), (Продолжение), (Дефрагментация памяти), (Содержание)
Ирина Евгеньевна К. была старше меня на 12 лет. Я почти не знал её биографии. Вернее, был уверен, что там и знать нечего. У неё всё в жизни было просто. Родилась в Ленинграде в профессорской семье. Если я не путаю, её мама была зав. кафедрой генетики ЛГУ, папа - профессором химии в Ленинградском Технологическом Институте. Родители, как и сама Ирина Евгеньевна, были выпускниками Ленинградского университета и уважительно называли себя и других его выпускников универсантами. Училась она сразу на двух факультетах: в основном на биофаке, а параллельно - то на физфаке, то на матмехе. Работала на кафедре биофизики, а потом и в одном из институтов Академии Наук СССР, старшим научным сотрудником. При этом у неё не было даже кандидатской степени. По её словам, когда она предоставила кандидатскую на защиту, ей сказали, что материала слишком много, и попросили уменьшить объём раза в два. Кандидатская была заброшена, а Ирина Евгеньевна продолжила заниматься любимыми ионными токами на самодельном пэтч-кламповом усилителе (тогда это была самая передовая методика в биофизике). Я познакомился с ней как раз тогда, когда мне понадобилось собрать такой же усилитель. Так получилось, что мне не удалось достать качественное гигоомное сопротивление. Аспирантское время летело быстро, и я попросился на установку Ирины Евгеньевны. К счастью, мы быстро подружились. Вместе мы с ней опубликовали 12 статей.
В её лаборатории постоянно стоял дым от «Беломора» и пахло вкуснейшим кофе. При первом знакомстве с ним мне, помню, стало плохо. Я запил предложенным кофе бутерброд, предварительно насыпав в кофе сахар. Кофе оказался густым, как кисель, но его крепость забивалась сахаром. Ирина Евгеньевна была как этот кофе, как табак ленинградского «Беломора», как водка... Она была настоящая. Ни грамма фальши, но при этом очень добрый, умный и мудрый человек. Верх интеллигентности и порядочности. Тот, кто выдерживал знакомство с ней, навсегда становился её другом.
Мы дружили более 20 лет. Она даже стала мне почти родственником: крёстной матерью моего младшего сына (замужем она никогда не была, и своих детей у неё не было). Ирина Евгеньевна была верующим и даже религиозным человеком (хотя никто бы этого не подумал: это было внутри неё). Она многое растолковала мне в Православии, и она же привела нас крестить нашего младшего сына в свою любимую церковь на Каменном острове. По её словам, это была любимая церковь и Пушкина (он крестил там детей). В церкви служил чёрный клир (монахи), которые не требовали денег с христиан за обряды: каждый жертвовал, сколько мог. Эта тёмная церковь на Каменном острове осталась у меня в памяти тоже настоящей, как чёрный кофе в лаборатории Ирины Евгеньевны.
Мы редко виделись с ней последние 15 лет, но общались много. Обсуждали вопросы философии, религии, политики... Не раз её скептические прогнозы оправдывало бездарное политическое руководство, но ей от этого было не легче. Ещё в годы развала СССР я заметил, как сильно она сопереживает людям. Постепенно здоровье её ухудшалось. Она иногда пила. Я же делал вид, что не замечаю: для неё это было возможно единственным лекарством от действительности. Последний раз я подсознательно оттягивал разговор с ней. Даже не так. В скайпе она не появлялась, а это могло означать очередной запой. Звонить в такие времена ей было бесполезно. Возможно, так оно и было: постепенно на кафедре ей урезали ставку до 5-10%, а когда «зарплата» была уже меньше стоимости проезда от дома до Университета, то просто выбросили её книги на улицу. Она ещё работала на полставки в Институте Российской АН. Вся работа моей бывшей лаборатории держалась на ней, но и там её начал прижимать бездарный (я его хорошо знаю) новый руководитель лаборатории. В конце концов, он её выжил. Она ушла на пенсию. Бодрилась: у неё ещё была подработка в Институте Павлова, какие-то перспективы. От моей помощи она отказывалась…
Никто не знает, отчего она умерла: из дома её забрала скорая и прямо в реанимацию. Срочная операция закончилась смертью. Я очень переживал первые несколько дней, а потом попытался вызвать её Оттуда во сне. Первые пару раз ничего не получилось. У меня также сложно было поначалу и с покойным отцом, поэтому я не сдавался. На третью (почти бессонную) ночь (для «вызова» необходимо особое состояние) она мне «позвонила». Я видел её во сне почти как фотографию, и общались мы без слов, но это, безусловно, была она. Когда я «спросил» как всё случилось, она указала на печень. На мой вопрос «Как Вы там (я с ней всегда был только на Вы)? Она «ответила», что было очень плохо, а сейчас всё очень хорошо. Я так понял, что плохо ей было перед смертью. После разговора с ней я почувствовал огромное облегчение. Больше «на связь» она не выходила, но возможно, даже за тот короткий контакт с ней мне пришлось заплатить. Сильно заболела дочь (гриппом, от которого ей делали прививку): шесть дней температура была под 40. Там не любят, когда вмешиваются в их дела…
Почему я считаю её моим Учителем? Она научила меня правильно мыслить, быть учёным, но не это главное, она научила меня быть человеком здесь и сейчас. Как часто отрезвляла она меня короткой цитатой из Серафима Саровского или Златоуста (типа «спаси себя и хватит с тебя»). Как легко ободряла она меня в моих мистических изысканиях, аккуратно поднаправляя меня в (как потом оказывалось) правильном направлении. До сих пор у меня в глазах её лукавый взгляд. Как на фотографии. Надеюсь увидеть её скоро и во снах и Там.
Что запомнилось? То, что она любила стихи Бунина. Запомнились её слова о том, что Задорнов злой, что Жириновский с Горбачёвым получают зарплату из одной кассы; её вечное ехидное «за что зато?» и «он никому ничего не должен». Последнее - об ионных токах. Когда мне нужно было узнать, что происходит в России, я просто звонил ей и в двух предложениях получал точнейшую картину, как, например, на мой вопрос о русской экономике она однажды ответила: «Стабилизация на дне ямы». Когда я жаловался на непонимание даже умными людьми в России реалий, она просила не говорить им правды, «ты уехал, а им тут жить, пожалей их», как будто она не была там же. Она действительно не была там. Она всё время была Выше. Я не сомневаюсь, что больше, чем о науке она думала только о Боге. Она соблюдала все церковные обряды, но никого этим не ставила в дурацкое положение. Например, придя к нам в гости (на день рождения крестника), во время поста ела всё, а на мой вопрос ответила, что не создавать неудобства (не приносить неприятности) - главное христианское требование, в остальном - гордыня (главный христианский грех). Во времена перестройки, когда я только начал погружаться в мир мистики в поисках настоящего мировоззрения, она говорила мне, что сейчас праведен даже тот, кто просто не побоялся сказать, что Бог есть, какую бы религию он не исповедовал. Передняя линия фронта сильно изменилась за последние две тысячи лет. Сейчас, вне контекста, вне её мимики, интонации всё выглядит как-то напыщенно нелепо, а было так просто и ясно. Духовное не передать словами…
(Следующий), (Продолжение), (Дефрагментация памяти), (Содержание)