Точка зрения. Филип Дормер Стэнхоуп, 4-й граф Честерфилд.
(Из "Писем к сыну")
Милый друг,
В прошлом письме я писал тебе, что внёс в палату лордов проект закона об исправлении и реформировании существующего, т. е. Юлианского календаря и о принятии Григорианского. Сейчас я расскажу тебе об этом подробнее, и, естественно, у тебя возникнут кое-какие мысли, которые могут оказаться полезными и которых, боюсь, до сих пор у тебя ещё не возникало. Известно было, что Юлианский календарь неверен, и что к солнечному году прибавилось ещё одиннадцать дней. Папа Григорий XIII исправил эту ошибку, реформированный им календарь был тут же принят всеми католическими государствами Европы, а потом и всеми протестантскими, за исключением России, Швеции и Англии. На мой взгляд, для Англии не очень-то было почётно пребывать в столь грубом и всеми признанном заблуждении... Неудобство это ощущалось также всеми теми, кому приходилось вести переписку с заграницей как политического, так и коммерческого характера. Поэтому я решил попытаться реформировать календарь; я посовещался с лучшими юристами и самыми выдающимися астрономами, и мы состряпали проект соответственного закона. Но тут-то и начались трудности: мне предстояло предложить этот проект, который, естественно, должен был содержать в себе юридические формулировки и астрономические исчисления, а как то, так и другое мне в равной степени недоступно. Тем не менее, совершенно необходимо было убедить палату лордов, что я разбираюсь в этих предметах, и заставить их поверить, что и они кое-что в них понимают, чего на самом деле не было. Надо сказать, что, выслушивая мои астрономические расчеты, они понимали их не лучше, чем кельтскую или славянскую речь: поэтому я решил прибегнуть к более действенным средствам, нежели простое изложение сути дела, и поставил себе целью не осведомлять их о чем-то, а просто им понравиться. И вот я принялся рассказывать историю календарей, начиная с Египетского и кончая Григорианским, стараясь время от времени развлечь их каким-нибудь занимательным анекдотом. Вместе с тем, я обращал особенное внимание на выбор слов, на законченность и благозвучность периодов, на дикцию, на сопутствующие словам движения. Я достиг успеха, и этим путем люди неизменно его достигают: слушатели мои были уверены, что я сообщаю им весьма полезные сведения именно потому, что моя речь нравилась им, и многие сказали даже, что теперь им всё стало ясно, тогда как, видит бог, я даже не пытался что-либо объяснить. Вслед за мной говорил один из самых крупных математиков и астрономов Европы лорд Мэклсфилд, принимавший самое деятельное участие в составлении проекта закона; речь его была проникнута неимоверной ученостью, отличалась всей ясностью, какую только можно было внести в столь запутанный вопрос, но, так как в отношении выбора слов, звучания периодов и манеры говорить ему было далеко до меня, предпочтение было единодушно, хоть и несправедливо отдано мне.
Так оно всегда и будет; всякое многочисленное сборище, из каких бы людей оно ни состояло, есть не что иное, как толпа. А когда ты имеешь дело с толпой, ни разум, ни здравый смысл сами по себе никогда ни к чему не приводят: надо обращаться исключительно к страстям этих людей, к их ощущениям, чувствам и к тому, чем они, очевидно, интересуются. Когда все эти люди собираются вместе, у них нет способности к пониманию, но у них есть глаза и уши, которым следует польстить, которые надо увлечь, а сделать это можно только с помощью красноречия, мелодичных периодов, изящных жестов и всего многообразия средств ораторского искусства.
Если, очутившись в палате общин, ты вообразишь, что для того, чтобы в чем-то убедить собравшихся там людей, достаточно говорить просто и неприкрашенно, взывая к доводам разума, ты жестоко ошибешься. Как оратора, тебя будут судить только по качеству твоего красноречия, а отнюдь не по предмету, о котором ты будешь говорить. Предмет свой все люди знают более или менее одинаково, однако немногие могут выразить свою мысль красиво. Сам я рано убедился, насколько важно красноречие, и какой оно обладает силой, и с этого времени неизменно к нему прибегал. Я решил, что даже в повседневном разговоре каждое слово моё должно быть самым выразительным, самым изящным из всех возможных, которыми располагает язык. Благодаря этому, красноречие вошло у меня в привычку, и в такой степени, что мне было бы сейчас довольно трудно говорить неотесанно и грубо. Мне хочется, чтобы ты усвоил эту всем известную истину, которой ты, по-видимому, всё ещё не проникся, что сделать свою речь красивой - должно быть сейчас твоей единственной целью. Единственно, чего тебе надо добиться сейчас - это уметь придать своим словам блеск, а отнюдь не вес. Вес без блеска - это свинец. Лучше изящно говорить сущие пустяки самой легкомысленной женщине, чем рубить с плеча здравые истины самому серьезному мужчине; лучше ловким движением подхватить оброненный веер, чем неуклюже сунуть кому-то тысячу фунтов, и лучше любезно отказать кому-нибудь в его просьбе, чем неучтиво эту просьбу удовлетворить. Какое бы дело ты ни затевал, обходительность твоя решает всё: только будучи человеком обходительным, ты можешь понравиться, а следовательно, и возвыситься. Как бы хорошо ты ни знал греческий язык, он никогда не поможет тебе из секретаря стать посланником, а из посланника - послом, но если у тебя привлекательная наружность, если ты умеешь расположить к себе людей - тебе это, может быть, и удастся. Марсель может оказаться для тебя гораздо полезнее Аристотеля. Право же, мне гораздо больше хочется, чтобы ты обладал стилем и ораторским искусством лорда Болингброка в речах твоих и писаниях, нежели всеми знаниями, которые может дать Академия наук, Королевское общество и оба университета, вместе взятые.
Я неспроста заговорил с тобой о стиле лорда Болингброка, равного которому, разумеется, не найти - мне хотелось бы, чтобы ты вновь и вновь перечитывал его труды, которые у тебя есть, обратив особенное внимание на его стиль. Переписывай их, подражай им, если сможешь, соревнуйся с ними: это будет по-настоящему полезно для тебя в палате общин, при ведении переговоров, во время светских бесед. Овладев стилем, ты можешь надеяться, что сумеешь понравиться людям, их убедить, прельстить их, произвести на них впечатление, тогда как в противном случае тебе никак не удастся этого сделать. Словом, пока ты будешь жить в Париже, выкинь из головы то, что скучные люди называют серьезными делами, и положи все силы на приобретение того, что люди светские называют блеском - prenez l'eclat et le brillant d'un galant hornme.
... Прощай, милый мой мальчик.
LXVIII Лондон, 18 марта ст. ст. 1751 г.
(Следующий пост), (Продолжение темы), (Цитаты и афоризмы), (Содержание)
Милый друг,
В прошлом письме я писал тебе, что внёс в палату лордов проект закона об исправлении и реформировании существующего, т. е. Юлианского календаря и о принятии Григорианского. Сейчас я расскажу тебе об этом подробнее, и, естественно, у тебя возникнут кое-какие мысли, которые могут оказаться полезными и которых, боюсь, до сих пор у тебя ещё не возникало. Известно было, что Юлианский календарь неверен, и что к солнечному году прибавилось ещё одиннадцать дней. Папа Григорий XIII исправил эту ошибку, реформированный им календарь был тут же принят всеми католическими государствами Европы, а потом и всеми протестантскими, за исключением России, Швеции и Англии. На мой взгляд, для Англии не очень-то было почётно пребывать в столь грубом и всеми признанном заблуждении... Неудобство это ощущалось также всеми теми, кому приходилось вести переписку с заграницей как политического, так и коммерческого характера. Поэтому я решил попытаться реформировать календарь; я посовещался с лучшими юристами и самыми выдающимися астрономами, и мы состряпали проект соответственного закона. Но тут-то и начались трудности: мне предстояло предложить этот проект, который, естественно, должен был содержать в себе юридические формулировки и астрономические исчисления, а как то, так и другое мне в равной степени недоступно. Тем не менее, совершенно необходимо было убедить палату лордов, что я разбираюсь в этих предметах, и заставить их поверить, что и они кое-что в них понимают, чего на самом деле не было. Надо сказать, что, выслушивая мои астрономические расчеты, они понимали их не лучше, чем кельтскую или славянскую речь: поэтому я решил прибегнуть к более действенным средствам, нежели простое изложение сути дела, и поставил себе целью не осведомлять их о чем-то, а просто им понравиться. И вот я принялся рассказывать историю календарей, начиная с Египетского и кончая Григорианским, стараясь время от времени развлечь их каким-нибудь занимательным анекдотом. Вместе с тем, я обращал особенное внимание на выбор слов, на законченность и благозвучность периодов, на дикцию, на сопутствующие словам движения. Я достиг успеха, и этим путем люди неизменно его достигают: слушатели мои были уверены, что я сообщаю им весьма полезные сведения именно потому, что моя речь нравилась им, и многие сказали даже, что теперь им всё стало ясно, тогда как, видит бог, я даже не пытался что-либо объяснить. Вслед за мной говорил один из самых крупных математиков и астрономов Европы лорд Мэклсфилд, принимавший самое деятельное участие в составлении проекта закона; речь его была проникнута неимоверной ученостью, отличалась всей ясностью, какую только можно было внести в столь запутанный вопрос, но, так как в отношении выбора слов, звучания периодов и манеры говорить ему было далеко до меня, предпочтение было единодушно, хоть и несправедливо отдано мне.
Так оно всегда и будет; всякое многочисленное сборище, из каких бы людей оно ни состояло, есть не что иное, как толпа. А когда ты имеешь дело с толпой, ни разум, ни здравый смысл сами по себе никогда ни к чему не приводят: надо обращаться исключительно к страстям этих людей, к их ощущениям, чувствам и к тому, чем они, очевидно, интересуются. Когда все эти люди собираются вместе, у них нет способности к пониманию, но у них есть глаза и уши, которым следует польстить, которые надо увлечь, а сделать это можно только с помощью красноречия, мелодичных периодов, изящных жестов и всего многообразия средств ораторского искусства.
Если, очутившись в палате общин, ты вообразишь, что для того, чтобы в чем-то убедить собравшихся там людей, достаточно говорить просто и неприкрашенно, взывая к доводам разума, ты жестоко ошибешься. Как оратора, тебя будут судить только по качеству твоего красноречия, а отнюдь не по предмету, о котором ты будешь говорить. Предмет свой все люди знают более или менее одинаково, однако немногие могут выразить свою мысль красиво. Сам я рано убедился, насколько важно красноречие, и какой оно обладает силой, и с этого времени неизменно к нему прибегал. Я решил, что даже в повседневном разговоре каждое слово моё должно быть самым выразительным, самым изящным из всех возможных, которыми располагает язык. Благодаря этому, красноречие вошло у меня в привычку, и в такой степени, что мне было бы сейчас довольно трудно говорить неотесанно и грубо. Мне хочется, чтобы ты усвоил эту всем известную истину, которой ты, по-видимому, всё ещё не проникся, что сделать свою речь красивой - должно быть сейчас твоей единственной целью. Единственно, чего тебе надо добиться сейчас - это уметь придать своим словам блеск, а отнюдь не вес. Вес без блеска - это свинец. Лучше изящно говорить сущие пустяки самой легкомысленной женщине, чем рубить с плеча здравые истины самому серьезному мужчине; лучше ловким движением подхватить оброненный веер, чем неуклюже сунуть кому-то тысячу фунтов, и лучше любезно отказать кому-нибудь в его просьбе, чем неучтиво эту просьбу удовлетворить. Какое бы дело ты ни затевал, обходительность твоя решает всё: только будучи человеком обходительным, ты можешь понравиться, а следовательно, и возвыситься. Как бы хорошо ты ни знал греческий язык, он никогда не поможет тебе из секретаря стать посланником, а из посланника - послом, но если у тебя привлекательная наружность, если ты умеешь расположить к себе людей - тебе это, может быть, и удастся. Марсель может оказаться для тебя гораздо полезнее Аристотеля. Право же, мне гораздо больше хочется, чтобы ты обладал стилем и ораторским искусством лорда Болингброка в речах твоих и писаниях, нежели всеми знаниями, которые может дать Академия наук, Королевское общество и оба университета, вместе взятые.
Я неспроста заговорил с тобой о стиле лорда Болингброка, равного которому, разумеется, не найти - мне хотелось бы, чтобы ты вновь и вновь перечитывал его труды, которые у тебя есть, обратив особенное внимание на его стиль. Переписывай их, подражай им, если сможешь, соревнуйся с ними: это будет по-настоящему полезно для тебя в палате общин, при ведении переговоров, во время светских бесед. Овладев стилем, ты можешь надеяться, что сумеешь понравиться людям, их убедить, прельстить их, произвести на них впечатление, тогда как в противном случае тебе никак не удастся этого сделать. Словом, пока ты будешь жить в Париже, выкинь из головы то, что скучные люди называют серьезными делами, и положи все силы на приобретение того, что люди светские называют блеском - prenez l'eclat et le brillant d'un galant hornme.
... Прощай, милый мой мальчик.
LXVIII Лондон, 18 марта ст. ст. 1751 г.
(Следующий пост), (Продолжение темы), (Цитаты и афоризмы), (Содержание)