Об ощущении нереализованности возможностей
Смысл жизни человека обычно начинают объяснять с духовной точки зрения. Это правильно, ибо цель есть именно у души, а уж она направляет наши помыслы, диктует желания (не те, которые называются низменными, конечно). То есть, смысл жизни можно вывести из вот этой духовной мотивации. Конечно, её трудно отделить от физиологической, но на пороге жизни и смерти это возможно. Что, если мы все подсознательно знаем смысл человеческой жизни? Давайте попробуем.
Когда умирает чей-то ребёнок, мы сетуем: «Рано умер, не успел пожить». Если умер молодой, мы начинаем вспоминать, что он успел повидать в жизни, успел ли он хотя бы перед смертью вкусить чего-то особенного... Когда умирает малознакомый нам старик, мы обычно с уверенностью говорим, что он хорошо пожил: много всякого видел, многое испытал, много сделал, оставил о себе хорошую память. Или наоборот, отмечаем, что покойный оставил о себе плохие воспоминания, как будто это важно: важно оставить и важно именно хорошие. Не потому ли мы особенно сочувствуем людям, лишённым возможности видеть, слышать, говорить, анализировать свои ощущения? Не потому ли подсознательно стремимся к известности?
То есть, упрощая, можно сказать, что мы живём именно для этого: многое прочувствовать и оставить о себе хорошую память.
Действительно, даже закоренелый материалист, которому врач даёт от силы год жизни, спешит сделать всё отложенное на потом: поехать посмотреть, что всегда хотел увидеть, попробовать, чего не успел, последний раз увидеться с родственниками и друзьями... Зачем ему это? За что мы цепляемся в этой жизни? Зачем перед казнью пресловутое последнее желание? Зачем ещё раз съесть любимое блюдо или выкурить сигарету, когда через час или даже минуту будет всё равно?
Надежда Тэффи как-то заметила, что человек, которого вели на расстрел, перепрыгивал через лужи и поднимал воротник повыше - он хотел провести последние минуты жизни в комфорте. Зачем? Когда я умирал лет 10 назад, мне был интересен только ответ моей жены на вопрос, хорошо ли мы прожили жизнь. В это моё «хорошо» тогда входил и комфорт. Кстати, и умереть мне хотелось до следующего приступа невероятной боли, с комфортом.
Почему мы хотим, чтоб наши дети прожили как можно дольше в комфорте? «Ещё натерпятся», - говорим мы. А если умрут, считаем, что пожили они мало. Мало для чего?
Конечно, нам жалко и умерших детей, и оставшихся в живых их родственников. Здесь нужно отделять в себе просто жалость от ощущения нереализованных возможностей умершего, но всё же трудно объяснить это "ощущение нереализованности", если не считать, что в человеке есть подсознательная уверенность в важности "увиденного при жизни" для посмертного существования, уверенность в существовании духовного мира и, соответственно, духовной миссии. Это ощущение нереализованности возможностей может идти только от души.
(Следующий пост), (Околофилософское), (Содержание)
Когда умирает чей-то ребёнок, мы сетуем: «Рано умер, не успел пожить». Если умер молодой, мы начинаем вспоминать, что он успел повидать в жизни, успел ли он хотя бы перед смертью вкусить чего-то особенного... Когда умирает малознакомый нам старик, мы обычно с уверенностью говорим, что он хорошо пожил: много всякого видел, многое испытал, много сделал, оставил о себе хорошую память. Или наоборот, отмечаем, что покойный оставил о себе плохие воспоминания, как будто это важно: важно оставить и важно именно хорошие. Не потому ли мы особенно сочувствуем людям, лишённым возможности видеть, слышать, говорить, анализировать свои ощущения? Не потому ли подсознательно стремимся к известности?
То есть, упрощая, можно сказать, что мы живём именно для этого: многое прочувствовать и оставить о себе хорошую память.
Действительно, даже закоренелый материалист, которому врач даёт от силы год жизни, спешит сделать всё отложенное на потом: поехать посмотреть, что всегда хотел увидеть, попробовать, чего не успел, последний раз увидеться с родственниками и друзьями... Зачем ему это? За что мы цепляемся в этой жизни? Зачем перед казнью пресловутое последнее желание? Зачем ещё раз съесть любимое блюдо или выкурить сигарету, когда через час или даже минуту будет всё равно?
Надежда Тэффи как-то заметила, что человек, которого вели на расстрел, перепрыгивал через лужи и поднимал воротник повыше - он хотел провести последние минуты жизни в комфорте. Зачем? Когда я умирал лет 10 назад, мне был интересен только ответ моей жены на вопрос, хорошо ли мы прожили жизнь. В это моё «хорошо» тогда входил и комфорт. Кстати, и умереть мне хотелось до следующего приступа невероятной боли, с комфортом.
Почему мы хотим, чтоб наши дети прожили как можно дольше в комфорте? «Ещё натерпятся», - говорим мы. А если умрут, считаем, что пожили они мало. Мало для чего?
Конечно, нам жалко и умерших детей, и оставшихся в живых их родственников. Здесь нужно отделять в себе просто жалость от ощущения нереализованных возможностей умершего, но всё же трудно объяснить это "ощущение нереализованности", если не считать, что в человеке есть подсознательная уверенность в важности "увиденного при жизни" для посмертного существования, уверенность в существовании духовного мира и, соответственно, духовной миссии. Это ощущение нереализованности возможностей может идти только от души.
(Следующий пост), (Околофилософское), (Содержание)