Ленинградский университет
Главное университетское здание на набережной потрясло моё воображение. Его стены, шкафы, обшарпанные лестницы и сами преподаватели были пропитаны какими-то отблесками мыслей предыдущих поколений преподавателей и студентов. Везде я чувствовал коды душ моих предшественников. Код позволяет не только вам выходить на связь, но и им, умершим и живым, посещать дорогие места. Так и код моей души всегда будет на Мойке у квартиры Пушкина, на Васильевском острове, в Ленинградском Университете, в Билефельде и Tехасе. На сегодняшний день я уверен, что мы оставляем наши "телефонные номера" только там, где были счастливы. Может эти следы счастья и составляют нашу историческую биографию, объединяя все наши жизни и время между ними. Если вы не были счастливы между жизнями, то и не вспомните. Я был …
Тогда, в самом начале своего студенчества я понял условность возраста в этой жизни. Универ был пропитан уважением к личности, что особенно чувствовалось после двух лет армейского рабства. Тогда же я столкнулся с проблемой лилипутства. Нынешний академик и глубоко уважаемый мною человек Александр Данилович Ноздрачёв повёл нас на экскурсию в дом Ивана Павлова (если кто не знает, нобелевский лауреат по физиологии и медицине). Затем мы перешли на кафедру высшей нервной деятельности, где преподавал Павлов. Там Александр Данилович передал нас местному научному сотруднику, и он стал с жаром рассказывать об успехах кафедры. Меня больше интересовала история, и в каждой новой лаборатории я спрашивал, не здесь ли работал Павлов. С третьего раза сотрудник не выдержал и выдал интересную фразу, приведшую меня к Свифту: “А что Павлов, он проскакал по верхушкам гор, а нам теперь дорабатывай.” Это было сказано с такой злобой, с какой, наверное, лилипуты пытались угнаться за Гулливером.
Так получилось, что в первые три года я изучил физиологию настолько, что практически утратил веру в экстраординарные способности человека. Последний удар был нанесен историей профессора Леонида Васильева (
). Он изучал передачу мыслей на расстоянии. Написал 2-3 научные книги об этом, но умер от второго инфаркта, когда второй раз узнал, что подопытные “передатчики”, получавшие 5 рублей в день, договариваются между собой. Исследования его были вполне научно обоснованы, но в полученных данных уже было не разобраться. Я пришёл в эту лабораторию для выполнения дипломной работы. Как ни странно, там я и втянулся в мистику (без ведома своих старших товарищей). Причин было две. Когда находишься на переднем крае науки, то перед собой видишь как в темноте - только неясные контуры будущего научного открытия. Если “показалось”, то можно потерять массу времени на абсурдную работу. Хорошо, если Вы - лилипут, а Ваш предшественник был Гулливером и успел до своей смерти “проскакать вперёд”. То есть, надо было научиться отделять научную тайну от дешёвой мистики. Это было ещё актуально и потому, что лаборатория занималась процессами в умирающем мозге. Мы работали на грани жизни и смерти, а даже научная литература вокруг этого вопроса часто соскальзывает к постреанимационным воспоминаниям (смотрите “Очерки по реаниматологии” отца русской реаниматологии академика Неговского). С мистикой я решил разобраться быстро. Накупил литературы по хиромантии и астрологии, купил Библию и решил быстро вывести всех на чистую воду, найдя явные противоречия. Я даже представить себе не мог, какой мир откроется мне. Но об этом позже.
(Следующий/Продолжение), (Дефрагментация памяти), (Содержание)