«Спасибо деду за победу!» 05 «Цыганочка с выходом» в свою жизнь
«Спасибо деду за победу!» 05
«Цыганочка с выходом» в свою жизнь
Начало https://valafila.livejournal.com/36186.html
«Волга» с «летящим оленем» на бампере была предметом особой гордости отца, после морской формы, с которой он никогда не расставался. По утрам он неторопливо выгонял из гаража машину, закуривал «Беломорканал», обходил ее со всех сторон, попинывая колеса, потом садился за руль, выставлял на приборную панель флотскую фуражку, чтобы ее было видно издалека, и отъезжал на работу.
Я относилась к «Волге», как личной собственности отца, как к той же фуражке, и мне даже не приходило в голову думать, что машина и для меня тоже, его единственной дочери. Я до конца так и не поняла своей роли в семье. Свои обязательства помогать по дому, отлично учиться, иметь примерное поведение я хорошо усвоила, потому что таковы были непременные условия моего существования, с младенчества выставленные мне родителями. Мне даже пианино купили с тем, что я должна научиться играть «Цыганочку», «Амурские волны» и разные застольные песни. Но в программе обучения, к счастью, были другие произведения, - «К Элизе» Бетховена, Полонез Огинского и, само собой, бесконечные гаммы, от которых отец или сразу засыпал, или уходил покурить на кухню. А когда я попробовала распевать свой голос, мама вообще оборвала меня на первой ноте - «Ой, ну нет у тебя ни голоса, ни слуха!». Я понимала, что мама в этом вопросе вне конкуренции, но мне все равно стало так обидно, что я совсем перестала петь дома, а со временем и игру на фоно оставила. Пианино кому-то продали, а я увлеклась танцами, благо, отец не считал меня конкуренткой и все звал плясать вместе с ним.
Моя "Цыганочка"
Но не получилось у нас с отцом совместной «Цыганочки с выходом». Я никак не принимала их, взрослых, веселий и праздников с плоскими и пошлыми шутками, с громкими, на всю округу, песнями, с постоянными приставаниями подвыпивших родственников. И более всего я не любила именно «выходы» отца с этой пресловутой «Цыганочкой» и заливистые песни матери под баян отцова двоюродного брата. Уже не потому, что в доме все шло кувырком, хотя к такому трудно привыкнуть. Я, постоянно наблюдая их бесконечные однотипные радостях бытия, стала морально уставать и страдать душевно от годами длящейся одной и той же картины их мира. К этому добавились чьи-то бесконечные свадьбы, на которые их тоже звали ...и из-за «Волги», которую украшали лентами и куклой, и из-за той же «Цыганочки» с песнями под баян. Я была бессильна что-либо изменить. Я с горечью и сарказмом стала называть их театральной труппой. Но это их только позабавило.
Наши жизни в семье стали идти параллельно - родителей и моя. У них - свои танцы. У меня - свои. После репетиций и концертов моей отдушиной стали дворовые посиделки с парнями и девушками. Один старшеклассник, наконец, решился сказать мне о своих чувствах и подарил мне розу. Я была счастлива от такого «серьезного» ухаживания и внимания ко мне. От него пахло приятным одеколоном, его волнистые волосы были аккуратно пострижены и уложены, а на лице уже появились милые усики. Было начало лета, я заканчивала восьмой класс. Я снова выросла «на целую голову», и из подростка стала превращаться в девушку. Я все более стала осознавать свою привлекательность. Мне это нравилось.
Как было установлено в семье, я возвращалась домой после девяти вечера и сразу уходила в свою комнатку. Тогда я начала писать свой дневник, куда изливала свои чувства и мысли. Мне не с кем было поделиться переполнявшими меня ощущениями от первого поцелуя, первых желанных объятий.
Вскоре я заметила перемены в отношении родителей, особенно, мамы. Она стала строже и требовательнее, отец странно поглядывал на меня. Он как-то завел разговор о том, что не стоит доверять мальчишкам, что они все равно обманут... Он сам чувствовал неловкость от своего неумелого и нелепого нравоучения. Я поняла: они читали мой дневник.
Родители никогда не говорили со мной о серьезных жизненных вопросах. В «воспитании моих чувств» они ограничивались в основном запретами и нагрузкой дополнительных ответственностей на меня, чтобы «на баловство не оставалось времени». Мама пыталась приучить меня к «группе продленного дня» после занятий в школе. Но я быстро и легко выполняла все уроки и даже дополнительные задания учителей, и они не знали, чем меня еще занять и отпускали домой.
Гораздо позже я поняла, что отец с матерью просто не могли идти со мною на открытый и честный разговор, зная и видя мое категорическое неприятие их веселых посиделок с родней, которые переворачивали вверх дном наш домашний очаг. И они знали, о чем я отчаянно молчу, убирая потом все последствия их радостей.
Но мой дневник, мои сокровенные мысли и чувства! Мой разговор самой с собой!... Как можно так хитро, так нечестно находить его в укромном месте, брать, читать, вызнавать мое сокровенное, и молча делать свои выводы... Значит, у меня нет здесь ничего личного, моего!
Проблема «отцов и детей» в нашей маленькой семье стала для меня неразрешимой. Несколько моих попыток отстоять права на свое пространство в доме и в моей подростковой жизни наталкивались на глухую стену, без объяснений и разговоров. Да у меня и потом никогда не было, чтобы «поговори со мною, мама...».
Я задумалась, как же мне быстрее стать самостоятельной и независимой, как уйти в свою отдельную жизнь. Еще два года учебы в школе. А что потом, без профессии? Сделать профессией танцы в ансамбле у меня не укладывалось в голове, да и отец не пустит. Одноклассница как-то говорила о техникуме... там три-четыре года обучения со стипендией. Я решила все разузнать.
- Плановик-экономист? Это хорошая специальность, - вынесла свой вердикт мама. - Тем более с отличным дипломом ты и без экзаменов туда пройдешь.
Я выбрала планово-экономическое отделение совсем не из любви к математике и счету. Там был самый короткий срок обучения - три года. И потом - свобода!
Осенью я уже знакомилась с новым, студенческим, коллективом. И еще я радовалась, что здесь не нужно надевать надоевшую форму. Я буду ходить в своих любимых брюках - клеш от бедра, которые я сама себе сшила на уроках домоводства из отреза темно-сиреневого кримплена, выделенного мне мамой из своих запасов.
В техникуме я сразу обратила на себя внимание. Преподаватель по математике, высокий, худой мужчина средних лет, с редкой растительностью на голове, со смешной замедленной покачивающейся походкой, после первого собеседования называл меня полным именем и мягко улыбался. Он в конце занятия всегда спрашивал именно меня - есть ли вопросы. Он сказал, что мне непременно нужно поступать в экономический вуз. А я не рассказывала ему причину моего обучения здесь, и что мне совсем не интересна его любимая математика.
Преподаватель по научному коммунизму тоже хорошо ко мне относилась. Она впервые видела такое прилежание к столь «сложному» предмету. Эта пожилая женщина на своих лекциях никогда не смотрела на нас, студентов, она поднимала глаза чуть вверх и вдохновенно ведала о партийных решениях, словно находилась на партсъезде, а партийные лидеры сидели там, куда она смотрела, на трибунах. Я ничего не понимала в научном коммунизме и автоматом тараторила ей заученные решения всех двадцати пяти съездов компартии, а также цитаты к ним вождя всех времен и народов - товарища Ленина.
Но самым важным для меня стал предмет литературы. В техникуме литературу преподавали, как компенсацию школьной программы 9-10х классов. В школе у меня не было интереса к литературе, как к дисциплине. Мне просто нравилось читать книги, где можно узнать много жизненных историй и сравнить свою действительность с художественной и, как мне казалось, идеальной.
Преподавателем литературы в техникуме была необыкновенная женщина. До сегодняшнего дня я не встречала подобных ей по уму, таланту, духовной высоте, личности. Ее невозможно было не увидеть, не отличить, не удивиться. Она была иная. Спокойная, лаконичная, предельно собранная и отстраненная от всего - нас, студентов, коллектива, всего этого заведения, в котором она заведовала библиотекой и в дополнение вела свой предмет. Казалось, она приходила на пару из другого мира только за тем, чтобы дать нам программные знания и снова уйти в свои неведомые дали. Она давала литературное произведение, как предмет жизни, с ее неумолимой логикой причинно-следственных связей, с развитием характера и судьбы героев строго по заложенным природой, семьей, обществом личностным особенностям. Я была прикована вниманием к ней от начала до конца пары, я увидела в ее словах, в ее образе мыслей, поведении ту светлую, чистую, даже волшебную, с детства желанную жизнь, в которую я стремилась уйти из своей действительности.
И она помогла выйти и уйти с уготованной мне по роду-племени линии судьбы, помогла разорвать жесткую причинно-следственную цепь моих жизненных событий. Но тогда я еще не понимала, что моя новая дорога окажется куда тяжелее, чем я себе рисовала в воображении. Тогда я наслаждалась своим новым состоянием студентки в новом, непохожем на школьный, коллективе.
Отличники всегда нужны были, как показатель работы учителей и самого учебного заведения. Вскоре моя фотография также, как прежде в школе, висела на Доске лучших в техникуме, к гордости моих родителей. А на конкурсах и праздниках я танцевала свои танцы и, конечно, свою «Цыганочку». Прямо, как мой отец в молодости.
Мои "танцы"
В техникуме было гораздо интереснее учиться. У меня была главная цель - предстоящая свобода.
Vala Fila