Мятеж во имя Закона. I. Август 1991 - октябрь 1993. Улица.
Братство отверженных
Понятие «средний возраст» вряд ли могло бы дать представление о возрастном составе участников уличных оппозиционных выступлений в Москве в 1991-1993 годах. Многими наблюдениями отмечается, что в нём преобладали мужчины в возрасте от 35 до 45 лет. Усреднённая оценка, полученная от разных лиц, показывает, что мужчины (и в меньшей степени женщины) в возрасте от 35 до 45 лет составляли обычно около 40% общего числа участников различных акций. Примерно такая же часть (около 40%) приходится на мужчин и женщин пенсионного возраста. Молодые люди составляли до пятой части участников этих митингов и демонстраций. Женщин в уличных акциях было как правило меньше, чем мужчин.
Внешне участники оппозиционных уличных акций обычно отличались отсутствием ярких красок в одежде, поношенностью одежды и обуви. Оценки всех без исключения очевидцев свидетельствуют, что в этом движении преобладали лица скромного, в меньшей степени среднего достатка. Лица с высокими доходами также появлялись и даже были в числе активистов, но как исключение из общего правила.
Наиболее затруднительной является оценка профессионально-классовой принадлежности участников этого движения. Рабочие в нём были, но не составляли ни большинства, ни сколько-нибудь заметной части. Чаще всего на митинги и демонстрации приходили пенсионеры, госслужащие, сотрудники НИИ, школ и вузов, инженеры различных предприятий, военнослужащие в штатском и иногда в форме, домохозяйки, учащиеся.
Учитывая крайние оценки, можно сказать, что всего за период с 7 ноября 1991 г. по сентябрь 1993 года в уличных оппозиционных выступлениях (в разовом порядке, периодически или постоянно) приняли участие от 200 до 500 тысяч москвичей - то есть от 3 до 7 процентов совершеннолетних жителей столицы. Абсолютное большинство участников этих выступлений ощущали отсутствие единомышленников на работе, среди соседей, иногда даже в собственной семье. Психологический груз непонимания на работе и по месту жительства испытывался в той или иной степени большинством участников данного движения. Он побуждал их активнее искать близких себе по духу людей именно в уличных акциях. Фактически каждый постоянный участник манифестаций испытывал эффект двойного восприятия: на работе и среди знакомых он видел один народ, а на митингах и демонстрациях - совсем другой. Почти каждая уличная акция в многомиллионной Москве была многотысячной, что оставляло у её участников ложное представление о силе и влиянии этого движения. Но, возвращаясь с манифестаций, активист встречал всё тех же равнодушных или негативно настроенных соседей или коллег по работе. Такое поведение реального большинства окружающих требовало для активиста объяснений. Которые и находились в ссылках на дезинформационное или даже гипнотическое воздействие со стороны средств массовой информации, особенно телевидения. Многие участники этого движения предпочитали не смотреть телевизор, не слушать радио и не читать газет. Особой ненавистью пользовалось телевидение, которое, по мнению многих оппозиционеров, занималось «зом6ированием» народа. Важно отметить, то не только рядовые участники движения, но и его идеологи и руководители всегда на протяжении двух лет объясняли «странное» поведение большинства россиян не особенностями социально-экономической обстановки, не динамикой интересов тех или иных социальных групп, а почти исключительно ловкостью «продажных» работников телевидения, радио и газет. При таком подходе каждый участник оппозиционных выступлений начинал волей-неволей видеть в своих соседях и коллегах «зомбированных», одураченных, околдованных людей. Общение в таком кругу становилось для него всё более в тягость, а посещение митингов и шествий всё более желательным. Стремление встретить единомышленников хотя бы здесь явилось важным психологическим моментом затушёвывания идейных и политических противоречий, которые внутри этой оппозиции были, строго говоря, не меньшими, а даже большими, чем между оппозицией и властями.
Понятие «единомышленники» вряд ли применимо к массе участников оппозиционных акций в Москве 1991-1993 годов. Их единение никак нельзя признать единением по мыслям, ибо здесь встречались и шли в одном направлении пламенные сторонники и яростные противники коммунизма, обожатели и критики монархии, почитатели и хулители Ленина и Сталина, сторонники и противники частной собственности на средства производства, последователи красной звезды и красного знамени и носители несколько модифицированной фашистской свастики. Единство в этом движении было настолько противоречивым, что дело доходило до многочисленных курьёзов. Так, появлялся документ, в котором в защиту Ленина говорилось, что сей достойный дворянин Российской империи совершал богоугодные дела. Газета «Русской партии» с требованием «снести все памятники вождям большевизма-сионизма», с удовольствием раскупалась последователями большевиков, приходившими защищать музей Ленина. Газета «Что делать?», имевшая репутацию последовательно марксистской, рекламировала известное черносотенное сочинение сотрудника царской охранки Нилуса под названием «Протоколы сионских мудрецов». Как-то в октябре 1991 года корреспондент «Киф» помог активисту «Трудовой России» расклеить на музее Ленина листовки с пятиконечной звездой. Тут же узнал, что Виктор Анпилов срочно пошёл срывать «расклеенные кем-то листовки» - те самые листки «Трудовой России». Срывать их лидера движения побудил пятиугольник в центре звезды, который получается при изображении её без отрыва от бумаги - знак, якобы подозрительный на «масонство».
Вообще тема «масонов», «сионистов», «жидов» или просто «евреев» неизменно была на устах участников этого движения независимо от того, к какому идейному направлению они сами себя относили. При этом было бы ошибкой считать, что в этом движении процветал так называемый «бытовой антисемитизм». Представление о «евреях-сионистах» было для участника движения необходимым и удобным именно как абстракция. Чтобы это понять, следует ещё раз обратить внимание на то странное и двойственное положение, в котором оппозиционер оказывался в обществе. Любовь к своей стране и к своему народу, гордость за его историю, чувства оскорбления и дискомфорта в связи с развалом СССР и униженным положением России, возмущение происходящим «ограблением народа» (которое он как лицо со скромным достатком хорошо видел и ощущал на себе) - всё это вступало в странное противоречие с благодушным настроем большинства окружающих. Феномен этого благодушия, того, что любимый народ позволил столь легко развалить любимую державу, требовал объяснений помимо «зомбирующего телевизора», требовал образа сверхлукавого и сверхковарного, вездесущего врага. Не обнаруживая такового в реальной жизни, каждый представитель оппозиции поневоле начинал выискивать понятие - символ вроде «нечистой силы», каковым и становилось абстрактное заклинание «сионизм». Многочисленные беседы с теми, кто часто произносил слова о «сионистах», показали, что в эти слова произносившие как правило не вкладывали вообще никакого конкретного смысла.
Небольшая дифференциация по степени националистических настроений в движении всё же существовала. Меньшая степень таких настроений отличала тех, кто тяготел к лозунгам и символике коммунистической направленности. После того, как летом 1992 года начинает оформляться «Фронт национального спасения» и происходит соединение движения с парламентской оппозицией, дифференциация по степени националистических настроений становится более заметной. В ряде случаев лидеры ФНС и руководители «Трудовой России» назначали пункты сбора своих сторонников в разных местах. В момент последующего соединения этих двух частей в одну массу можно было заметить, что колонны «Трудовой России» значительно превосходили числом собравшихся под чисто националистическими лозунгами ФНС.
Понятие «средний возраст» вряд ли могло бы дать представление о возрастном составе участников уличных оппозиционных выступлений в Москве в 1991-1993 годах. Многими наблюдениями отмечается, что в нём преобладали мужчины в возрасте от 35 до 45 лет. Усреднённая оценка, полученная от разных лиц, показывает, что мужчины (и в меньшей степени женщины) в возрасте от 35 до 45 лет составляли обычно около 40% общего числа участников различных акций. Примерно такая же часть (около 40%) приходится на мужчин и женщин пенсионного возраста. Молодые люди составляли до пятой части участников этих митингов и демонстраций. Женщин в уличных акциях было как правило меньше, чем мужчин.
Внешне участники оппозиционных уличных акций обычно отличались отсутствием ярких красок в одежде, поношенностью одежды и обуви. Оценки всех без исключения очевидцев свидетельствуют, что в этом движении преобладали лица скромного, в меньшей степени среднего достатка. Лица с высокими доходами также появлялись и даже были в числе активистов, но как исключение из общего правила.
Наиболее затруднительной является оценка профессионально-классовой принадлежности участников этого движения. Рабочие в нём были, но не составляли ни большинства, ни сколько-нибудь заметной части. Чаще всего на митинги и демонстрации приходили пенсионеры, госслужащие, сотрудники НИИ, школ и вузов, инженеры различных предприятий, военнослужащие в штатском и иногда в форме, домохозяйки, учащиеся.
Учитывая крайние оценки, можно сказать, что всего за период с 7 ноября 1991 г. по сентябрь 1993 года в уличных оппозиционных выступлениях (в разовом порядке, периодически или постоянно) приняли участие от 200 до 500 тысяч москвичей - то есть от 3 до 7 процентов совершеннолетних жителей столицы. Абсолютное большинство участников этих выступлений ощущали отсутствие единомышленников на работе, среди соседей, иногда даже в собственной семье. Психологический груз непонимания на работе и по месту жительства испытывался в той или иной степени большинством участников данного движения. Он побуждал их активнее искать близких себе по духу людей именно в уличных акциях. Фактически каждый постоянный участник манифестаций испытывал эффект двойного восприятия: на работе и среди знакомых он видел один народ, а на митингах и демонстрациях - совсем другой. Почти каждая уличная акция в многомиллионной Москве была многотысячной, что оставляло у её участников ложное представление о силе и влиянии этого движения. Но, возвращаясь с манифестаций, активист встречал всё тех же равнодушных или негативно настроенных соседей или коллег по работе. Такое поведение реального большинства окружающих требовало для активиста объяснений. Которые и находились в ссылках на дезинформационное или даже гипнотическое воздействие со стороны средств массовой информации, особенно телевидения. Многие участники этого движения предпочитали не смотреть телевизор, не слушать радио и не читать газет. Особой ненавистью пользовалось телевидение, которое, по мнению многих оппозиционеров, занималось «зом6ированием» народа. Важно отметить, то не только рядовые участники движения, но и его идеологи и руководители всегда на протяжении двух лет объясняли «странное» поведение большинства россиян не особенностями социально-экономической обстановки, не динамикой интересов тех или иных социальных групп, а почти исключительно ловкостью «продажных» работников телевидения, радио и газет. При таком подходе каждый участник оппозиционных выступлений начинал волей-неволей видеть в своих соседях и коллегах «зомбированных», одураченных, околдованных людей. Общение в таком кругу становилось для него всё более в тягость, а посещение митингов и шествий всё более желательным. Стремление встретить единомышленников хотя бы здесь явилось важным психологическим моментом затушёвывания идейных и политических противоречий, которые внутри этой оппозиции были, строго говоря, не меньшими, а даже большими, чем между оппозицией и властями.
Понятие «единомышленники» вряд ли применимо к массе участников оппозиционных акций в Москве 1991-1993 годов. Их единение никак нельзя признать единением по мыслям, ибо здесь встречались и шли в одном направлении пламенные сторонники и яростные противники коммунизма, обожатели и критики монархии, почитатели и хулители Ленина и Сталина, сторонники и противники частной собственности на средства производства, последователи красной звезды и красного знамени и носители несколько модифицированной фашистской свастики. Единство в этом движении было настолько противоречивым, что дело доходило до многочисленных курьёзов. Так, появлялся документ, в котором в защиту Ленина говорилось, что сей достойный дворянин Российской империи совершал богоугодные дела. Газета «Русской партии» с требованием «снести все памятники вождям большевизма-сионизма», с удовольствием раскупалась последователями большевиков, приходившими защищать музей Ленина. Газета «Что делать?», имевшая репутацию последовательно марксистской, рекламировала известное черносотенное сочинение сотрудника царской охранки Нилуса под названием «Протоколы сионских мудрецов». Как-то в октябре 1991 года корреспондент «Киф» помог активисту «Трудовой России» расклеить на музее Ленина листовки с пятиконечной звездой. Тут же узнал, что Виктор Анпилов срочно пошёл срывать «расклеенные кем-то листовки» - те самые листки «Трудовой России». Срывать их лидера движения побудил пятиугольник в центре звезды, который получается при изображении её без отрыва от бумаги - знак, якобы подозрительный на «масонство».
Вообще тема «масонов», «сионистов», «жидов» или просто «евреев» неизменно была на устах участников этого движения независимо от того, к какому идейному направлению они сами себя относили. При этом было бы ошибкой считать, что в этом движении процветал так называемый «бытовой антисемитизм». Представление о «евреях-сионистах» было для участника движения необходимым и удобным именно как абстракция. Чтобы это понять, следует ещё раз обратить внимание на то странное и двойственное положение, в котором оппозиционер оказывался в обществе. Любовь к своей стране и к своему народу, гордость за его историю, чувства оскорбления и дискомфорта в связи с развалом СССР и униженным положением России, возмущение происходящим «ограблением народа» (которое он как лицо со скромным достатком хорошо видел и ощущал на себе) - всё это вступало в странное противоречие с благодушным настроем большинства окружающих. Феномен этого благодушия, того, что любимый народ позволил столь легко развалить любимую державу, требовал объяснений помимо «зомбирующего телевизора», требовал образа сверхлукавого и сверхковарного, вездесущего врага. Не обнаруживая такового в реальной жизни, каждый представитель оппозиции поневоле начинал выискивать понятие - символ вроде «нечистой силы», каковым и становилось абстрактное заклинание «сионизм». Многочисленные беседы с теми, кто часто произносил слова о «сионистах», показали, что в эти слова произносившие как правило не вкладывали вообще никакого конкретного смысла.
Небольшая дифференциация по степени националистических настроений в движении всё же существовала. Меньшая степень таких настроений отличала тех, кто тяготел к лозунгам и символике коммунистической направленности. После того, как летом 1992 года начинает оформляться «Фронт национального спасения» и происходит соединение движения с парламентской оппозицией, дифференциация по степени националистических настроений становится более заметной. В ряде случаев лидеры ФНС и руководители «Трудовой России» назначали пункты сбора своих сторонников в разных местах. В момент последующего соединения этих двух частей в одну массу можно было заметить, что колонны «Трудовой России» значительно превосходили числом собравшихся под чисто националистическими лозунгами ФНС.