Мятеж во имя Закона. II. Август 1991 - октябрь 1993. Дворцы.
Руцкой
Когда сразу после ГКЧП Ельцин и его приближённые перебрались из Белого Дома на Старую площадь и в Кремль, то на 4 этаже Белого Дома вице-президента Руцкого забыли. Предоставленный самому себе, "коммунист-демократ" занялся, в частности, организацией собственной партии - "Народной партии свободной России" (НПСР), которая должна была объявить себя правопреемницей КПСС. Всем неразоружившимся членам КПСС коллаборационистский характер НПСР был очевиден, -предложение в неё вступать воспринималось как оскорбление. В течение трех месяцев о Руцком почти никто не вспоминал. Неизвестно, что происходило с ним в эти месяцы блужданий по дворцу, покинутому более влиятельными царедворцами. Известно только, что при первой же перемене климата из него изошли высказывания, которых никто не ожидал.
В конце ноября - начале декабря Руцкой предпринимает поездку по Сибири. И неожиданно предстает перед встречающими соединением решительности с раздражительностью. В одном месте он, как бывший военный лётчик, забраковывает новую модель самолёта. В другом грозит кому-то забастовками на предприятиях ВПК к февралю 1992 года. А достигнув Барнаула, называет Бурбулиса, Гайдара и Шохина "мальчиками в розовых штанах". Здесь, на Востоке, сторонника реформ вдруг охватывает гнев, что в России "нашлёпали более 600 бирж и более 1200 коммерческих банков".
Администрация Алтая с перепугу от высказываний вице-президента официально отмежевалась. Его собственный пресс-секретарь Гульбинский объяснил их "тяжёлым эмоциональным фоном". После этого "тяжёлый фон" продолжился. За декабрь 1991 года Руцкой успел дважды напечататься в оппозиционной "Правде" и в самой резкой форме произнести все те фразеологические обороты (как то "преступный развал государства", "экономический геноцид русского народа" и пр.), которые оппозиция использовала в 1991-1993 годах.
Если бы слова в политике что-то значили, если бы роль политика определялась произносимыми им словами, то все должны были бы тотчас увидеть в Руцком крайнего и непримиримого оппозиционера. Исследователь, который бы захотел описать появление и нарастание оппозиционности у Руцкого, остановился бы в замешательстве. Дело в том, что, если судить по фразам, то никакого нарастания оппозиционности у Руцкого нет. Он выскочил как отпетый оппозиционер сразу, как чёртик из табакерки. И если судить только по его личным фразам, то ещё неизвестно, нарастала или ослабевала его оппозиционность в период с декабря 1991 г. по осень 1993 г. По крайней мере в 1993 году Руцкой не присваивал оппозиционным программам собственного имени. А на рубеже 1991-1992 годов этот победитель ГКЧП сам заявлял об особой "методике Руцкого", имеющей целью "остановить развал государства", и запальчиво вопрошал: "Да, она жёсткая, а что вы думаете?"
"Жёсткость" действительно была. В том, что содержание "особой методики Руцкого" было как бы военной тайной. О ней судили и рядили члены правительства, депутаты, журналисты. Сам же Руцкой даже под многочисленными пытками журналистов так её и не выдал. Возможно, потому, что бывший афганский пленник и Герой Советского Союза эту "методику Руцкого" не знал.
Мятежный период вице-президентства Руцкого прошёл в различных грозных заявлениях о геноцидах, методике Руцкого, чемоданах компромата и необходимости "чрезвычайного экономического положения" - в интересах, разумеется, приватизации всей экономики. Но до поры до времени вице-президентские громы и молнии не воспринимались всерьёз ни оппозицией, ни ельцинистами. Последние в январе 1992 года спрашивали друг друга: а не зря ли в своё время опытного пакистанского разведчика поменяли на пленного замкомандарма Руцкого? Следует отметить, что в то время в вопросе было больше юмора, чем ожесточения. Даже в апреле 1992 года околоправительственные "Московские новости" писали так:
"До сих пор и председатель ВС, и вице-президент играли роль мягкой оппозиции экономическому курсу Ельцина. Каждый из них, не жалея образов, упражнялся в остротах по поводу кабинета реформ, не забывая при этом вывести за скобки критики уважаемого обоими президента. В благодарность за это, а скорее из тактической выгоды именно такой оппозиции против действительно непримиримой Ельцин в спор с обидчиками Гайдара не вступал".
То есть до поры до времени поведение Руцкого вполне могло объясняться тактическими маневрами, предпринятыми в интересах Ельцина и на благо гайдаровских реформ, с целью нейтрализации настоящей оппозиции. Громы и молнии Руцкого звучали и сверкали, но но сути никому из реформаторов не мешали. Однако с какого-то момента их действительно начинают воспринимать всерьёз. В этом-то моменте и состоит одна из тайн событий 3-4 октября 1993 года.
Когда сразу после ГКЧП Ельцин и его приближённые перебрались из Белого Дома на Старую площадь и в Кремль, то на 4 этаже Белого Дома вице-президента Руцкого забыли. Предоставленный самому себе, "коммунист-демократ" занялся, в частности, организацией собственной партии - "Народной партии свободной России" (НПСР), которая должна была объявить себя правопреемницей КПСС. Всем неразоружившимся членам КПСС коллаборационистский характер НПСР был очевиден, -предложение в неё вступать воспринималось как оскорбление. В течение трех месяцев о Руцком почти никто не вспоминал. Неизвестно, что происходило с ним в эти месяцы блужданий по дворцу, покинутому более влиятельными царедворцами. Известно только, что при первой же перемене климата из него изошли высказывания, которых никто не ожидал.
В конце ноября - начале декабря Руцкой предпринимает поездку по Сибири. И неожиданно предстает перед встречающими соединением решительности с раздражительностью. В одном месте он, как бывший военный лётчик, забраковывает новую модель самолёта. В другом грозит кому-то забастовками на предприятиях ВПК к февралю 1992 года. А достигнув Барнаула, называет Бурбулиса, Гайдара и Шохина "мальчиками в розовых штанах". Здесь, на Востоке, сторонника реформ вдруг охватывает гнев, что в России "нашлёпали более 600 бирж и более 1200 коммерческих банков".
Администрация Алтая с перепугу от высказываний вице-президента официально отмежевалась. Его собственный пресс-секретарь Гульбинский объяснил их "тяжёлым эмоциональным фоном". После этого "тяжёлый фон" продолжился. За декабрь 1991 года Руцкой успел дважды напечататься в оппозиционной "Правде" и в самой резкой форме произнести все те фразеологические обороты (как то "преступный развал государства", "экономический геноцид русского народа" и пр.), которые оппозиция использовала в 1991-1993 годах.
Если бы слова в политике что-то значили, если бы роль политика определялась произносимыми им словами, то все должны были бы тотчас увидеть в Руцком крайнего и непримиримого оппозиционера. Исследователь, который бы захотел описать появление и нарастание оппозиционности у Руцкого, остановился бы в замешательстве. Дело в том, что, если судить по фразам, то никакого нарастания оппозиционности у Руцкого нет. Он выскочил как отпетый оппозиционер сразу, как чёртик из табакерки. И если судить только по его личным фразам, то ещё неизвестно, нарастала или ослабевала его оппозиционность в период с декабря 1991 г. по осень 1993 г. По крайней мере в 1993 году Руцкой не присваивал оппозиционным программам собственного имени. А на рубеже 1991-1992 годов этот победитель ГКЧП сам заявлял об особой "методике Руцкого", имеющей целью "остановить развал государства", и запальчиво вопрошал: "Да, она жёсткая, а что вы думаете?"
"Жёсткость" действительно была. В том, что содержание "особой методики Руцкого" было как бы военной тайной. О ней судили и рядили члены правительства, депутаты, журналисты. Сам же Руцкой даже под многочисленными пытками журналистов так её и не выдал. Возможно, потому, что бывший афганский пленник и Герой Советского Союза эту "методику Руцкого" не знал.
Мятежный период вице-президентства Руцкого прошёл в различных грозных заявлениях о геноцидах, методике Руцкого, чемоданах компромата и необходимости "чрезвычайного экономического положения" - в интересах, разумеется, приватизации всей экономики. Но до поры до времени вице-президентские громы и молнии не воспринимались всерьёз ни оппозицией, ни ельцинистами. Последние в январе 1992 года спрашивали друг друга: а не зря ли в своё время опытного пакистанского разведчика поменяли на пленного замкомандарма Руцкого? Следует отметить, что в то время в вопросе было больше юмора, чем ожесточения. Даже в апреле 1992 года околоправительственные "Московские новости" писали так:
"До сих пор и председатель ВС, и вице-президент играли роль мягкой оппозиции экономическому курсу Ельцина. Каждый из них, не жалея образов, упражнялся в остротах по поводу кабинета реформ, не забывая при этом вывести за скобки критики уважаемого обоими президента. В благодарность за это, а скорее из тактической выгоды именно такой оппозиции против действительно непримиримой Ельцин в спор с обидчиками Гайдара не вступал".
То есть до поры до времени поведение Руцкого вполне могло объясняться тактическими маневрами, предпринятыми в интересах Ельцина и на благо гайдаровских реформ, с целью нейтрализации настоящей оппозиции. Громы и молнии Руцкого звучали и сверкали, но но сути никому из реформаторов не мешали. Однако с какого-то момента их действительно начинают воспринимать всерьёз. В этом-то моменте и состоит одна из тайн событий 3-4 октября 1993 года.