Мятеж во имя Закона. YII Путник, если ты придешь в Спарту.
Различные частные и общие выводы делались здесь по ходу описания. Главным выводом является то, что основным действующим лицом событий были не Ельцин и не Руцкой, не команда президента и не парламент, а та особая часть москвичей, которая составляла меньшинство, но уже имела своё собственное движение, названное здесь «уличной оппозицией».
Могло ли это движение одержать победу?
Политическая победа исключалась хотя бы потому, что данное движение не имело собственных политических лидеров и за отсутствием оных как бы взяло их напрокат у… Ельцина, поставив над собой его приближённых, попавших в опалу.
Ещё более существенно то, что это движение было объективно слабее своих противников, хотя само себя оно таковым не чувствовало. Оно исходило из того, что по-прежнему существует в советской стране и среди советского народа - единого и могучего, каким он действительно был в более или менее отдалённом прошлом. Тот факт, что прежнего единого советского народа уже нет, что между всеми классами, нациями, территориями, коллективами и конкретными людьми этой гигантской страны уже встала праматерь всех конфликтов Собственность, - этот факт не укладывался в сознании участников движения. Они искали причину обрушившихся на народ бед в различных внешних факторах - в иностранном вмешательстве, «сионистском капитале», «масонах», «агентах влияния» - но только не в самом народе. Между тем общность «советский народ», некогда блиставшая перед Западом своим монолитным единством, стала гораздо более разделённой, части его противопоставились и ощетинились друг против друга в гораздо большей степени, чем это имеет место в капиталистической стране. Ибо там исторический процесс шёл путём соединения мелких собственностей в крупную, и в результате собственность становилась уделом немногих. Здесь, наоборот, крупная собственность делилась, растаскивалась, и праматерь конфликтов становилась уделом большинства. Там друг другу противостояли классы. Здесь друг другу противостоял каждый, так как в растаскивании ранее созданной крупной собственности приняли участие практически все. Кроме немногих, отставших от времени и потому апеллировавших с московских улиц к массе ощетинившихся друг против друга собственников как… к единому и сплочённому народу. Они полагали, что кто-то хитрый и злобный не даёт «народу» услышать их речи. И не замечали, что большинство этого бывшего народа само затыкает уши, дабы не услышать их. Ибо они говорили о чести перед бесчестными, разоблачали растащиловку перед её соучастниками и говорили офицеру, сменившему цвет знамени, о верности Знамени. И поскольку они были живым укором, надоедливой Совестью, то именно к ним питалась особая лютая ненависть. Им, приходившим на работу с кровавой повязкой на голове, вменялась в вину кровожадность. Их, вставших на защиту депутатов, обвиняли в расстреле депутатов в затылок. Они, многократно избитые и изувеченные, подозревались в рукоприкладстве.
Волею случая они могли бы взять Останкино. При очень сильном везении они могли бы захватить и Кремль. Но то, что после этого они были бы уничтожены, растоптаны и растерзаны, ясно каждому, кто трезво оценивает обстановку в стране. Даже если бы произошло невероятное, даже если бы их вожди, взятые «напрокат» у врага, въехали бы не в Лефортовскую тюрьму, а в кремлёвские палаты и против всех ожиданий удержались бы в них, то всё равно срок «проката» истёк бы очень быстро, и эти новые вожди стали бы расправляться с ними, приведшими их к власти, ещё коварнее и жёстче прежних.
Но могли ли они не брать «напрокат» Руцкого и не пойти на Останкино?
Если бы та чета с детьми могла не пойти вместе с другими опасным маршрутом, а тот журналист мог бы не строить баррикад от «баркашовцев»; если бы друзья Алексея не считали себя обязанными кидаться под пули с подожжённой бутылкой, а солдат в телецентре не считал бы своим долгом скашивать этих своих сверстников из автомата; если бы те офицеры в Подольске предпочли тихо служить дальше, а те штатские с автоматами не пошли бы добровольно атаковать Белый Дом; если бы «Ж» мог не ходить на митинги, а те девятеро омоновцев могли бы его не бить; если бы не было уличной оппозиции и если бы не было собравшихся той ночью у Моссовета; если бы между людьми не стояла Собственность, … - словом, если бы всё было не так, как оно было, а так, как не было…
Одно перечисление этих «если» показывает, что мысленный эксперимент можно заканчивать. К тому же речь идёт не только о мысленном эксперименте. Уже показано, что многие лица и организации, включая прогрессистов, над тем в принципе и работали в течение двух лет, чтобы движение не пошло на Останкино по команде одного из руцких. Но 3 октября показало, что эта работа не принесла результатов. Из чего вовсе не следует, что она была бесполезной. Так же, как не только не бесполезен, а наоборот, неоценим опыт всех, кто здесь упоминался и ещё тысяч и десятков тысяч тех, кого упомянуть не представляется возможным.
Феодальная раздробленность России была исторически неизбежна, но это не снижает, а только подчёркивает моральное и политическое значение трагедии полка Игорева.
То движение Будущего, которое безусловно победит и объединит страну, не может возникнуть помимо этого движения Прошлого. Тот, кто дойдёт до желанного Будущего, пусть скажет живущим там о живших здесь как повелел Закон.
(Сдано в печать 12.01.94 г. «КиФ» № 1 (33) 1994 года.)