Экокруиз по Европе с Гербертом Ханом. Эскиз семьдесят седьмой. Двенадцатая зарисовка о России.
ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ КРУИЗ ПО ЕВРОПЕ ДЛЯ УЧАСТНИКОВ СООБЩЕСТВА «ЭКОЛОГО-ПАТРИОТИЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ» ПО МАТЕРИАЛАМ НЕ ПУБЛИКОВАВШЕГОСЯ В РОССИИ ТРУДА ГЕРБЕРТА ХАНА «О ГЕНИИ ЕВРОПЫ». ЭСКИЗ СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМОЙ. Двенадцатая зарисовка о России.
Прямо в сердце русского языка мы заглянем, если возьмем столь простое местоименное наречие, как “einander”, по-французски “l’un l’autre”, по-нидерландски “elkander”, по-шведски “varandra”. По-русски это называется ДРУГ ДРУГА. Стоит посмотреть на эту форму повнимательнее. «ДРУГОЙ» называется по-русски “der andere”, ДРУГ = der Freund. Кажется, славянским языкам вообще близко то, чтобы называть иного человека попросту другом. Например, в польском языке «drugi” - «второй», «другой», а «druh” - «товарищ», «друг». В болгарском языке «drug” - иной человек, «drugarj” - «товарищ», «коллега», «drujba” и «prijatelstwo” - дружба. Однако “einander” в польском языке наиболее употребимо в виде “wsajemnie”, в болгарском как «jedin drug(i)” наряду с «wsa-imno”. Русскому языку тоже известно «взаимно» в значении “wechselseitig” наряду с формой ДРУГ ДРУГА. Однако «взаимно», если можно так выразиться, не ровня «друг другу». У него совсем иной социальный и моральный характер. Оно близко к словам «заимствование» и «заем», из которых первое означает “Entlehnung”, а второе “Anleihe”, “Borgen”. В слове «вза-имно» и в родственных ему славянских словах указывается таким образом на отношения обоюдного обмена. Здесь такой подтекст, который, пожалуй, надо сохранить в уме. А в русском «друг друга» витает совершенно иной подтекст. Если мы, не вдаваясь в исторические изыскания, просто услышим это ушами современного русского, то услышим «друг - друга». «Другой» в своей более старой форме просто-напросто стал «другом». Ведь если бы русский захотел перевести на свой язык наше сегодняшнее “einander”, то он сказал бы «один другого», что соответствует вышеупомянутому болгарскому “jedin drugi”. В русском языке силы словообразования действовали так, что целиком и полностью подвели “einander” к смысловому полю дружбы. И тут взаимность выступила в форме самой социальной и самой прекрасной из всех мыслимых. Не то чтобы человек, привыкший к современному русскому языку либо выросший в нем, осознавал, что на самом-то деле он говорит «друг - друга», если имеет в виду “einander”. Но язык нашептывает ему в подсознание нечто весьма важное. Во всяком случае гений языка сопутствует тому, что говорится, когда звучит это «друг друга» - то дружелюбно улыбаясь, то с тихим, но слышимым призывом. Ведь все в порядке, пока говорится «Они знают друг друга» или «Они любят друг друга». Но как быть, если звучит «Они ненавидят друг друга». Тут языку наносится душевная рана. И он предостерегающе взывает: Как? Они ненавидят друг друга? Друг - друга?! И вновь мы чувствуем, как этот язык предрасположен к тому, чтобы соединять, даже невзирая на ненависть. (94)…
…Одним из интереснейших явлений европейской культуры может считаться одна, к сожалению, на сегодня почти забытая книга. Она была написана русским Петром Кропоткиным, и носит название «Взаимная помощь в мире животных и людей».(96) В то время, когда последователи Чарльза Дарвина односторонне сужали и запихивали основные воззрения своего учителя в материализм, мотив «борьбы за существование» стал своего рода догмой, претендовавшей на всеобщность. Петр Кропоткин не отрицал, что «борьба за существование» играет большую роль, но он энергично оспаривал, что это единственный или хотя бы важнейший принцип развития. Во время экспедиций, которые позволили этому серьезному исследователю проникнуть в русскую природу, он производил наблюдения, которые показали ему, что в животном мире весьма действенна и сила, противоположная борьбе, сила социального, взаимопомощи. Кропоткин подчеркивал, что можно говорить о первостепенном принципе формирования и развития.
В начале, в предисловии к своей замечательной книге он пишет:
«Две отличительные черты в животной жизни Восточной Сибири и Северной Манчжурии особенно поразили меня во время путешествий, совершенных мною в молодости в этих частях Восточной Азии. Меня поразила, с одной стороны, необыкновенная суровость борьбы за существование, которую большинству животных видов приходится вести здесь против безжалостной природы, а также вымирание громаднейшего количества их особей, случающееся периодически в силу естественных причин, - вследствие чего получается необыкновенная скудость жизни и малонаселенность на площади обширных территорий, где я производил свои исследования.
Другой особенностью было то, что даже в тех немногих отдельных пунктах, где животная жизнь являлась в изобилии, я не находил, - хотя и тщательно искал ее следов, - той ожесточенной борьбы за средства существования среди животных, принадлежащих к одному и тому же виду…»
А в первой главе книги Кропоткин под заголовком «Взаимная помощь у животных» приводит следующие позитивные примеры:
«Если только мы начинаем изучать животных - не в одних лишь лабораториях и музеях, но также и в лесу, в лугах, в степях и в горных странах, - как тотчас же мы замечаем, что хотя между различными видами, и в особенности между различными классами животных, ведется в чрезвычайно обширных размерах борьба и истребление, - в то же самое время в таких же или даже в еще больших размерах наблюдается взаимная поддержка, взаимная помощь и взаимная защита среди животных, принадлежащих к одному и тому же виду или, по крайней мере, к тому же сообществу. Общественность является таким же законом природы, как и взаимная борьба. Конечно, чрезвычайно затруднительно было бы определить, хотя бы приблизительно, относительное числовое значение обоих этих разрядов явлений. Но если прибегнуть к косвенной проверке и спросить природу: «Кто же оказывается более приспособленным: те ли, кто постоянно ведет войну друг с другом, или же, напротив, те, кто поддерживает друг друга?» - то мы тотчас увидим, что те животные, которые приобрели привычки взаимной помощи, оказываются, без всякого сомнения, наиболее приспособленными. У них больше шансов выжить, и единично, и как вид, и они достигают в своих соответствующих классах (насекомых, птиц, млекопитающих) наивысшего развития ума и телесной организации. Если же принять во внимание бесчисленные факты, которые все говорят в поддержку этого взгляда, то с уверенностью можно сказать, что взаимная помощь представляет такой же закон животной жизни, как и взаимная борьба. Более того. Как фактор эволюции, т.е. как условие развития вообще --она, по всей вероятности, имеет гораздо большее значение, чем взаимная борьба, потому что способствует развитию таких привычек и свойств, которые обеспечивают поддержание и дальнейшее развитие вида при наибольшем благосостоянии и наслаждении жизнью для каждой отдельной особи и в то же время при наименьшей бесполезной растрате ею энергии, сил.»
В дальнейшем изложении автор приводит множество весьма наглядных примеров в подтверждение своих взглядов….
…Таковы цитаты из книги, которая показывает нам, насколько разное отношение к природе у настоящего русского и у многих сынов Запада. Разве не вспоминается при виде этой «взаимопомощи в развитии» о русском слове «друг друга»? Вне всякого сомнения, что у Кропоткина была потребность почувствовать это «друг друга» - “der Freund den Freund” - и в животном мире. И самое прекрасное в том, что он нашел достаточно подтверждений этому в своих изысканиях.
Прямо в сердце русского языка мы заглянем, если возьмем столь простое местоименное наречие, как “einander”, по-французски “l’un l’autre”, по-нидерландски “elkander”, по-шведски “varandra”. По-русски это называется ДРУГ ДРУГА. Стоит посмотреть на эту форму повнимательнее. «ДРУГОЙ» называется по-русски “der andere”, ДРУГ = der Freund. Кажется, славянским языкам вообще близко то, чтобы называть иного человека попросту другом. Например, в польском языке «drugi” - «второй», «другой», а «druh” - «товарищ», «друг». В болгарском языке «drug” - иной человек, «drugarj” - «товарищ», «коллега», «drujba” и «prijatelstwo” - дружба. Однако “einander” в польском языке наиболее употребимо в виде “wsajemnie”, в болгарском как «jedin drug(i)” наряду с «wsa-imno”. Русскому языку тоже известно «взаимно» в значении “wechselseitig” наряду с формой ДРУГ ДРУГА. Однако «взаимно», если можно так выразиться, не ровня «друг другу». У него совсем иной социальный и моральный характер. Оно близко к словам «заимствование» и «заем», из которых первое означает “Entlehnung”, а второе “Anleihe”, “Borgen”. В слове «вза-имно» и в родственных ему славянских словах указывается таким образом на отношения обоюдного обмена. Здесь такой подтекст, который, пожалуй, надо сохранить в уме. А в русском «друг друга» витает совершенно иной подтекст. Если мы, не вдаваясь в исторические изыскания, просто услышим это ушами современного русского, то услышим «друг - друга». «Другой» в своей более старой форме просто-напросто стал «другом». Ведь если бы русский захотел перевести на свой язык наше сегодняшнее “einander”, то он сказал бы «один другого», что соответствует вышеупомянутому болгарскому “jedin drugi”. В русском языке силы словообразования действовали так, что целиком и полностью подвели “einander” к смысловому полю дружбы. И тут взаимность выступила в форме самой социальной и самой прекрасной из всех мыслимых. Не то чтобы человек, привыкший к современному русскому языку либо выросший в нем, осознавал, что на самом-то деле он говорит «друг - друга», если имеет в виду “einander”. Но язык нашептывает ему в подсознание нечто весьма важное. Во всяком случае гений языка сопутствует тому, что говорится, когда звучит это «друг друга» - то дружелюбно улыбаясь, то с тихим, но слышимым призывом. Ведь все в порядке, пока говорится «Они знают друг друга» или «Они любят друг друга». Но как быть, если звучит «Они ненавидят друг друга». Тут языку наносится душевная рана. И он предостерегающе взывает: Как? Они ненавидят друг друга? Друг - друга?! И вновь мы чувствуем, как этот язык предрасположен к тому, чтобы соединять, даже невзирая на ненависть. (94)…
…Одним из интереснейших явлений европейской культуры может считаться одна, к сожалению, на сегодня почти забытая книга. Она была написана русским Петром Кропоткиным, и носит название «Взаимная помощь в мире животных и людей».(96) В то время, когда последователи Чарльза Дарвина односторонне сужали и запихивали основные воззрения своего учителя в материализм, мотив «борьбы за существование» стал своего рода догмой, претендовавшей на всеобщность. Петр Кропоткин не отрицал, что «борьба за существование» играет большую роль, но он энергично оспаривал, что это единственный или хотя бы важнейший принцип развития. Во время экспедиций, которые позволили этому серьезному исследователю проникнуть в русскую природу, он производил наблюдения, которые показали ему, что в животном мире весьма действенна и сила, противоположная борьбе, сила социального, взаимопомощи. Кропоткин подчеркивал, что можно говорить о первостепенном принципе формирования и развития.
В начале, в предисловии к своей замечательной книге он пишет:
«Две отличительные черты в животной жизни Восточной Сибири и Северной Манчжурии особенно поразили меня во время путешествий, совершенных мною в молодости в этих частях Восточной Азии. Меня поразила, с одной стороны, необыкновенная суровость борьбы за существование, которую большинству животных видов приходится вести здесь против безжалостной природы, а также вымирание громаднейшего количества их особей, случающееся периодически в силу естественных причин, - вследствие чего получается необыкновенная скудость жизни и малонаселенность на площади обширных территорий, где я производил свои исследования.
Другой особенностью было то, что даже в тех немногих отдельных пунктах, где животная жизнь являлась в изобилии, я не находил, - хотя и тщательно искал ее следов, - той ожесточенной борьбы за средства существования среди животных, принадлежащих к одному и тому же виду…»
А в первой главе книги Кропоткин под заголовком «Взаимная помощь у животных» приводит следующие позитивные примеры:
«Если только мы начинаем изучать животных - не в одних лишь лабораториях и музеях, но также и в лесу, в лугах, в степях и в горных странах, - как тотчас же мы замечаем, что хотя между различными видами, и в особенности между различными классами животных, ведется в чрезвычайно обширных размерах борьба и истребление, - в то же самое время в таких же или даже в еще больших размерах наблюдается взаимная поддержка, взаимная помощь и взаимная защита среди животных, принадлежащих к одному и тому же виду или, по крайней мере, к тому же сообществу. Общественность является таким же законом природы, как и взаимная борьба. Конечно, чрезвычайно затруднительно было бы определить, хотя бы приблизительно, относительное числовое значение обоих этих разрядов явлений. Но если прибегнуть к косвенной проверке и спросить природу: «Кто же оказывается более приспособленным: те ли, кто постоянно ведет войну друг с другом, или же, напротив, те, кто поддерживает друг друга?» - то мы тотчас увидим, что те животные, которые приобрели привычки взаимной помощи, оказываются, без всякого сомнения, наиболее приспособленными. У них больше шансов выжить, и единично, и как вид, и они достигают в своих соответствующих классах (насекомых, птиц, млекопитающих) наивысшего развития ума и телесной организации. Если же принять во внимание бесчисленные факты, которые все говорят в поддержку этого взгляда, то с уверенностью можно сказать, что взаимная помощь представляет такой же закон животной жизни, как и взаимная борьба. Более того. Как фактор эволюции, т.е. как условие развития вообще --она, по всей вероятности, имеет гораздо большее значение, чем взаимная борьба, потому что способствует развитию таких привычек и свойств, которые обеспечивают поддержание и дальнейшее развитие вида при наибольшем благосостоянии и наслаждении жизнью для каждой отдельной особи и в то же время при наименьшей бесполезной растрате ею энергии, сил.»
В дальнейшем изложении автор приводит множество весьма наглядных примеров в подтверждение своих взглядов….
…Таковы цитаты из книги, которая показывает нам, насколько разное отношение к природе у настоящего русского и у многих сынов Запада. Разве не вспоминается при виде этой «взаимопомощи в развитии» о русском слове «друг друга»? Вне всякого сомнения, что у Кропоткина была потребность почувствовать это «друг друга» - “der Freund den Freund” - и в животном мире. И самое прекрасное в том, что он нашел достаточно подтверждений этому в своих изысканиях.