Двадцать пять.
Двадцать пять лет назад я уехал из России, как мне тогда казалось в научную командировку. А оказалось - в эмиграцию. Мне пятьдесят, полжизни прожито за рубежом. Пять лет назад я написал нижеследующий пост, который отчасти рассказывает о причинах моего отъезда.
В комментариях отвечу на вопросы, касающиеся моей эмиграции.
19 января 2012 года.
Двадцать лет.
Я наливаю себе стопку водки, махом выпиваю и закусываю маринованным огурцом. Потом еще одну, закусываю картошечкой, жена наварила с укропом и чесноком. Приятное тепло разливается по жилам. Я сижу и вспоминаю, что было двадцать лет назад. 19 января 1992 года я уехал из голодной России за куском хлеба и никогда больше туда не вернулся. Так получилось. Так, видимо, останется навсегда. Я наливаю третью. Я - русский человек, русским остался, и неважно в какой стране я живу. Кто то называет меня предателем Родины, кто-то, наоборот, говорит, что и он давно бы свалил, если б была такая возможность. Но какая разница? Двадцать лет...
Тогда, в 1992м, я был аспирантом кафедры анатомии - статус, на голову выше студента Ивановского мединститута, который я закончил. В лето перед аспирантурой я купил модный плащ и шляпу. Не мог же я в болоньей куртке ходить и преподавать анатомию студентам. Плащ этот был итальянский и купил я его по блату в сельпо, в колхозе, где работали первокурсники, а их наставник, работник нашей кафедры, трахал продавщицу. За мой итальянский гламурный вид и, особенно, шляпу, студенты прозвали меня "Бэримор". Слава богу, я вовремя заметил, что пуговицы на плаще были пришиты на женскую сторону, пришлось срочно перешивать на мужскую. Нет, ну в самом деле, что оставалось делать, не идти же на кафедру в старой больньeй куртке?
Наливаю еще пятьдесят граммов. Девяносто первый был голодный год. В Иваново пропало в магазинах абсолютно всё. Какое то время оставались консервы из морской капусты, из которых продавщицы, оставшиеся без дела, строили высоченные пирамиды. Потом пропала и морская капуста. Когда завозили хлеб, выстраивалась длиннющая очередь. Однажды зимой, жена, вернувшись из универа, бросила в угол сумку и горько зарыдала. Полтора часа стояла на морозе в очереди за хлебом, и за три человека до неё хлеб закончился. Жрать было нечего. Даже по талонам на крупу можно было купить только лежалый горох. Макароны - по талонам, водка - по талонам, мыло - по талонам, даже носки были по талонам. Но что толку, носков и макаронов в магазинах все равно не было. Я брал у студентов взятки. Балбесы, которым было лень учить анатомию, несли мне водку и детское питание. У меня была годовалая дочь и ее нечем было кормить. Водка же была универсальной валютой. За бутылку я распечатал в типографии реферат своей кандидатской, за бутылку достал финской бумаги для диссертации.
Когда на нашу провинциальную кафедру каким то чудом приехал какой то американский ученый, его напоили разбавленным спиртом с добавленным для мягкости глицерином, и накормили тушеным кроликом. Подопытных кроликов по блату выдали в институтском виварии. Для опытов их давно не использовали, ибо с едой не играют. С американским ученым вели умные научные беседы, но у всех в затылочной доли мозга застряла одна только мысль - "свалить". Забери меня, волшебный американский ученый, в волшебную страну где едят гамбургеры, кладут ноги на стол и на любой вопрос отвечают "Ноу проблем". Одна замужняя младшая научная сотрудница даже переспала с американцем, но и ее не увезли за океан. Американец проспался и с раскалывающейся от похмелья башкой укатил к себе в Техас.
В то время многие советские ученые всех рангов писали письма за границу в надежде, что их возьмут работать в заграничный институт, а зарплату будут платить красивыми иностранными деньгами. Я был аспирантом второго года, ученым назывался чисто теоретически, и в послужном списке у меня была всего одна публикация. Опубликовался я в местном сборнике молодых ученых, который назывался "братской могилой", ибо выпускался он на деньги авторов, читали этот сборник только сами авторы, да и то, только свои собственные статьи. Тем не менее, письма за рубеж я писал как и все. Жрать было нечего, а красивые денежные бумажки получать и мне очень хотелось.
Какова же была моя радость, когда одним (так и хочется для контраста сказать "непогожим") днем, меня пригласили в один итальянский институт. Институт был новый, построен среди коровников и виноградных полей, на деньги фонда по развитию итальянского аграрного юга, который отставал от промышленного севера. Деньги предлагались совсем мизерные по меркам волшебных ученых из далекой страны Америки, но совершенно огромные для голодного аспиранта из "города невест". Тысяча долларов в месяц. И это тогда, когда за две тысячи долларов в месяц можно было купить подержаную клячу в Техасе или двухкомнатную квартиру в славном городе Иваново.
На все имевшиеся у меня тогда деньги я купил билет до Рима. Жену с ребенком отправил к теще, ибо на их проживание денег уже не осталось. Итальянским товарищам отбил телеграмму, чтоб встречали в аэропорту, ибо денег на дорогу до института у меня уже просто не было. Это было позорно, но выхода не было. В ночь на 19-е января 1992го мы с моим, тогда еще живым, батей, уехали в Москву. Мой рейс был днем, но я очень боялся, что не успею на самолет из за большой очереди на таможне. Я боялся потерять тот леденец, который подарила мне фортуна. Ночь мы провели с отцом на полу в Шереметьево-2. Я спал на медвежьей шубе, за окном был жуткий мороз. Рано утром я отдал шубу отцу, надел свой итальянский гламурный мужской плащ, перешитый из женского, свою Бэриморовскую шляпу, отстоял трехчасовую очередь на таможне, и отбыл в волшебную страну Италию, где кушают макароны, смешно называя их пастой, пьют молодой кьянти и друг другу говорят "Чао".
Наливаю последнюю стопку. За двадцать лет многое случилось. Я переехал в Америку, стал дантистом, родил еще одну дочку... Но я остался русским, я все так же пью водку, когда на небо выползает полная луна, так же на ночь дочке я пою "Варяг" и "Каховку". А стрелки уже перешагнули в 20 января, бутылка опустела и я пошел спать. А вы можете ругать меня или хвалить, я встану завтра утром и со всеми все равно соглашусь. Спокойной ночи, Америка, с добрым утром, Россия.
В комментариях отвечу на вопросы, касающиеся моей эмиграции.
19 января 2012 года.
Двадцать лет.
Я наливаю себе стопку водки, махом выпиваю и закусываю маринованным огурцом. Потом еще одну, закусываю картошечкой, жена наварила с укропом и чесноком. Приятное тепло разливается по жилам. Я сижу и вспоминаю, что было двадцать лет назад. 19 января 1992 года я уехал из голодной России за куском хлеба и никогда больше туда не вернулся. Так получилось. Так, видимо, останется навсегда. Я наливаю третью. Я - русский человек, русским остался, и неважно в какой стране я живу. Кто то называет меня предателем Родины, кто-то, наоборот, говорит, что и он давно бы свалил, если б была такая возможность. Но какая разница? Двадцать лет...
Тогда, в 1992м, я был аспирантом кафедры анатомии - статус, на голову выше студента Ивановского мединститута, который я закончил. В лето перед аспирантурой я купил модный плащ и шляпу. Не мог же я в болоньей куртке ходить и преподавать анатомию студентам. Плащ этот был итальянский и купил я его по блату в сельпо, в колхозе, где работали первокурсники, а их наставник, работник нашей кафедры, трахал продавщицу. За мой итальянский гламурный вид и, особенно, шляпу, студенты прозвали меня "Бэримор". Слава богу, я вовремя заметил, что пуговицы на плаще были пришиты на женскую сторону, пришлось срочно перешивать на мужскую. Нет, ну в самом деле, что оставалось делать, не идти же на кафедру в старой больньeй куртке?
Наливаю еще пятьдесят граммов. Девяносто первый был голодный год. В Иваново пропало в магазинах абсолютно всё. Какое то время оставались консервы из морской капусты, из которых продавщицы, оставшиеся без дела, строили высоченные пирамиды. Потом пропала и морская капуста. Когда завозили хлеб, выстраивалась длиннющая очередь. Однажды зимой, жена, вернувшись из универа, бросила в угол сумку и горько зарыдала. Полтора часа стояла на морозе в очереди за хлебом, и за три человека до неё хлеб закончился. Жрать было нечего. Даже по талонам на крупу можно было купить только лежалый горох. Макароны - по талонам, водка - по талонам, мыло - по талонам, даже носки были по талонам. Но что толку, носков и макаронов в магазинах все равно не было. Я брал у студентов взятки. Балбесы, которым было лень учить анатомию, несли мне водку и детское питание. У меня была годовалая дочь и ее нечем было кормить. Водка же была универсальной валютой. За бутылку я распечатал в типографии реферат своей кандидатской, за бутылку достал финской бумаги для диссертации.
Когда на нашу провинциальную кафедру каким то чудом приехал какой то американский ученый, его напоили разбавленным спиртом с добавленным для мягкости глицерином, и накормили тушеным кроликом. Подопытных кроликов по блату выдали в институтском виварии. Для опытов их давно не использовали, ибо с едой не играют. С американским ученым вели умные научные беседы, но у всех в затылочной доли мозга застряла одна только мысль - "свалить". Забери меня, волшебный американский ученый, в волшебную страну где едят гамбургеры, кладут ноги на стол и на любой вопрос отвечают "Ноу проблем". Одна замужняя младшая научная сотрудница даже переспала с американцем, но и ее не увезли за океан. Американец проспался и с раскалывающейся от похмелья башкой укатил к себе в Техас.
В то время многие советские ученые всех рангов писали письма за границу в надежде, что их возьмут работать в заграничный институт, а зарплату будут платить красивыми иностранными деньгами. Я был аспирантом второго года, ученым назывался чисто теоретически, и в послужном списке у меня была всего одна публикация. Опубликовался я в местном сборнике молодых ученых, который назывался "братской могилой", ибо выпускался он на деньги авторов, читали этот сборник только сами авторы, да и то, только свои собственные статьи. Тем не менее, письма за рубеж я писал как и все. Жрать было нечего, а красивые денежные бумажки получать и мне очень хотелось.
Какова же была моя радость, когда одним (так и хочется для контраста сказать "непогожим") днем, меня пригласили в один итальянский институт. Институт был новый, построен среди коровников и виноградных полей, на деньги фонда по развитию итальянского аграрного юга, который отставал от промышленного севера. Деньги предлагались совсем мизерные по меркам волшебных ученых из далекой страны Америки, но совершенно огромные для голодного аспиранта из "города невест". Тысяча долларов в месяц. И это тогда, когда за две тысячи долларов в месяц можно было купить подержаную клячу в Техасе или двухкомнатную квартиру в славном городе Иваново.
На все имевшиеся у меня тогда деньги я купил билет до Рима. Жену с ребенком отправил к теще, ибо на их проживание денег уже не осталось. Итальянским товарищам отбил телеграмму, чтоб встречали в аэропорту, ибо денег на дорогу до института у меня уже просто не было. Это было позорно, но выхода не было. В ночь на 19-е января 1992го мы с моим, тогда еще живым, батей, уехали в Москву. Мой рейс был днем, но я очень боялся, что не успею на самолет из за большой очереди на таможне. Я боялся потерять тот леденец, который подарила мне фортуна. Ночь мы провели с отцом на полу в Шереметьево-2. Я спал на медвежьей шубе, за окном был жуткий мороз. Рано утром я отдал шубу отцу, надел свой итальянский гламурный мужской плащ, перешитый из женского, свою Бэриморовскую шляпу, отстоял трехчасовую очередь на таможне, и отбыл в волшебную страну Италию, где кушают макароны, смешно называя их пастой, пьют молодой кьянти и друг другу говорят "Чао".
Наливаю последнюю стопку. За двадцать лет многое случилось. Я переехал в Америку, стал дантистом, родил еще одну дочку... Но я остался русским, я все так же пью водку, когда на небо выползает полная луна, так же на ночь дочке я пою "Варяг" и "Каховку". А стрелки уже перешагнули в 20 января, бутылка опустела и я пошел спать. А вы можете ругать меня или хвалить, я встану завтра утром и со всеми все равно соглашусь. Спокойной ночи, Америка, с добрым утром, Россия.