Про ПАПУ от Юли, моей сестры и меня!
21 декабря моему папе исполнилось бы 70 лет. Он умер в 2004-м. Умирал тяжело - онкология. За неделю до смерти, уже отхаркивая собственное лёгкое, пил пиво и строил планы. Его взгляд в те дни походил на рентген - прямой, точный и насквозь. Все старались сидеть сбоку, а не напротив.
Самую большую боль доставляли ему не физические страдания (он совершенно не умел болеть, не знал как это делать, все болезни называл - «ты простыла», температуру не замечал, боль терпел - виду не показывал). Боль доставляло то, что он не мог быть мужиком. Таким, каким привык.
Папа очень гордился тем, что сидел в тюрьме. Хранил газету «Тагильский рабочий» за пятьдесят какой-то год. В газете говорилось, что банда главаря Арки (Арка - это Аркадий) побила какую-то там ещё. Битва была великая - тридцать на тридцать человек. Папа себя чуть ли не с Кутузовым сравнивал. Тактика, стратегия, все дела. Очень гордился. Наколки у него были.
В 60 лет он поднимал нас на руки без дополнительных усилий и придыханий. Точнее, поднимал одной рукой. Я весила уже килограмм 50, и ничего, он делал это легко.
Пил водку, курил «Петр I» (один раз бросил курить, не курил до обеда), ел солёные грибы с вареньем. Короче - не гурман, не эстет, не в искусстве. Просто человек очень хороший. Просто - ЧЕЛОВЕК.
Папа был мужиком во всех смыслах. Всегда защищал. Я всегда чувствовала, что со мной - папа, и что он сильный. Я чувствовала это даже тогда, когда мы ехали в деревню на его старой, раздолбленной «Волге», папа только-только получил права (в 60 лет!), кряхтел, всё путал, но ехал! И даже тогда было спокойно, как-то под крылом.
В детстве он строил нам горку, тромбовал снег, из колонки носил воду. Раз пятьдесят, наверное, надо было сходить за водой, чтобы залить огромную гору - вся улица каталась. Ему было в кайф и он это делал. Он был большой, сильный папа, а мы маленькие дочки.
Он уважительно относился к нашим играм. Для игры «в магазинчик» принес настоящую кассу, с чеками! Для «больнички» - какие-то сосуды из судмедэкспертизы. Настоящие!
Как в песне - «папа может, папа может всё, что угодно».
И так было всю жизнь, все привыкли.
А в те дни мы кормили его из ложечки (руки уже не работали), кормили лёгоньким, детским пюре. Грели ему ножки в тазике с теплой водой, массировали. Читали книжки, помогали ходить в туалет.
Его раздражало всё, он не мог себе такого позволить. Злился, поджимал губы, ненавидел.
… Да, он не мог быть в те дни мужиком. Но он был им.
Мой папа - красивый и статный. Одноклассница Надя Васькова в 11 классе взяла его армейскую фотографию: «Буду всем говорить, что это мой парень». Я тогда с дикой гордостью отдала ей снимок! Папа, правда, был неотразим. Цыган, чёрный, крепкий, устойчивый. Обалденное чувство - гордиться тем, кого любишь. Любить саму эту любовь, любить любить.
«На какого-то актера похож» - самая распространенная фраза при взгляде на папины снимки.
Маму он называл «килькой маринованной» (прозвище с тридцатилетним стажем, данное за то, что мама несколько лет работала на рыбозаводе и прекрасно разбиралась в рыбе).
К нам обращался так - «ну что, поговорим как коммунист с коммунистом?!» Я с детства была не Юля, а Юла. Когда говорят Юла, я слышу папин голос.
Его любимый (не спиртной) напиток - морс. Папа настаивал его в трехлитровых банках и пил в огромных количествах. Любимое блюдо - пельмени с редькой бабушкиного производства. Лакомство - пряники с вареньем, овсяное печенье.
Он собирал (то есть прибирал) всевозможные баночки и коробочки. Хранил в них какие-то шурупы, всякие железные штучки. У папы было 4 шкафа с инструментами. Счастье Плюшкина - всё ненужное, но…вдруг пригодится?! Выбросить жалко - это про папу. Он мог принести домой перчатку, лыжную палку, жестяную коробку из-под печенья. Всё подбирал на улице и хранил в своих шкафах. Один раз папа принес учебник по геодезии и совершенно искренне ждал, когда какой-нибудь студент подаст объявление о пропаже. Читал бегущую строку, ждал, чтобы отдать.
Папа смотрел Шеремета, все без исключения прогнозы погоды (по всем каналам) и исторические документальные фильмы. Отгадывал кроссворды легко и быстро. Папа знал все слова, все! Он мог сказать, где родился Деникин, назвать представителя семейства, угадать какую-нибудь рыбу и химический элемент.
Но самая большая папина страсть - поэзия! Одно время (когда мама пыталась ввести в семье график уборки), папа мечтал назначить День поэзии. Он представлял это так: все собираются в большой комнате и читают стихи! Каждую неделю, допустим, по средам!
За стихи он мог простить всё. Если я курила, читая стихи, или пила, читая стихи - ерунда! Дементьев, Высоцкий, Есенин, Асадов, Симонов. Если знаешь что-то наизусть, любишь стихи - ты уже состоялась, ты уже значительна. Папа оценивал людей с поэтической точки зрения.
Мы сидели с ним на кухне, что-то читали друг другу. Иногда папа плакал. Это были такие особенные моменты, когда его мечты сбывались. Он мечтал и хотел именно так - чтобы рядом две дочки, теплый дом, водочка, чтобы сидеть и ничего не делать. Только читать стихи.
Одно из любимых его стихотворений - «Открытое письмо. Женщине из города Вичуга» Симонова. О женщине, которая не дождалась солдата с фронта. Обычный сюжет военных лет.
Оно начиналось так -
Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.
Заканчивалось -
Уж ничего не сделать тут -
Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.
О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно -
Так я от имени полка
Беру его слова обратно.
Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане.
Папа читал последние строки со слезами и злостью. Каждый раз так, как будто это его касалось. То, как мы с Алёнкой (сестрой) воспринимаем жизнь, мир, людей, тот порог чувствительности, трепета и наоборот, презрения, который есть у нас - это всё от папы. Сто процентов - папа.
От первой жены он ушел с двумя семейными трусами и стопкой любимых книг, перевязанных веревочкой. Ничего не взять из прошлой жизни, просто уйти, сказав «Спасибо» - это тоже у нас от папы.
Когда он был недоволен моими очередными несерьезными отношениями с мужчинами (папа мечтал о свадьбе, внуках и т.д., чтобы всё по уму и чтобы он везде присутствовал - загс, роддом), так вот когда он был недоволен, он с дидактической интонацией провозглашал: «По жизни бабочкой порхала, мужчинам всем дала отпор». Дальше многозначительный кивок головой - думай сама.
Он нас воспитал, но я не знаю, как он это сделал. Никогда не видела и не чувствовала. За всю жизнь ни одной воспитательной беседы.
Папа гениально выглядел. В последний раз, когда ходил фотографироваться на паспорт, оделся так: полосатая тельняшка + рубашка + вязаная безрукавка + пиджак. И при этом прекрасно себя чувствовал. Потому что ему вообще было на всё насрать. На всё кроме своих дочек, своих близких, своей деревни.
Больше сорока лет папа ходил на одну и ту же работу, на один и тот же завод. Он был электриком, неплохим, но обыкновенным. Ему предлагали стать начальником цеха, ещё кем-то - папа отказывался. Он хотел быть - простым рабочим. Дорожил дружбой с простыми рабочими. Цех, водка, все греют суп, принесенный в литровых банках из дома, домино, карты, беседы. Он ни разу в жизни не променял это своё маленькое счастье на кабинет и деньги.
Да, на всё насрать. Кроме детей, близких, родной деревни и друзей!
По субботам и воскресеньям папа ходил на рынок - «искать замок». С 2000 года по 2004-й он мечтал вставить во входную дверь новый замок. Но замка не было. Возвращался грустный и пьяный. Когда искать замок ему надоело, а выпить по-прежнему хотелось, папа нашел новый предлог! Теперь он заливал тосол. Каждую неделю, на 500 рублей. Все всё понимали, но поскольку выглядело это очень трогательно и наивно - деньги давали. Папа шёл за тосолом. Возвращался пьяный, но зато всем довольный.
У папы были друзья моего возраста и даже младше. 30 лет, 25, 20. Почему-то к нему тянулись молодые.
Собственно, я знаю - почему. Папа как никто умел дружить и главное - дорожил дружбой. На день рождения ему звонили какие-то люди из прошлого. Много-много звонков. Звонили из года в год.
21 декабря 2004 года, спустя два месяца после папиной смерти, звонков было тоже много. Мама брала трубку, выслушивала долгие поздравления, а потом говорила: «Спасибо огромное… Только вы знаете…а Аркадий умер».
Летом он ходил за грибами. Когда был не грибной год, и вся деревня тосковала, папа приходил с полными корзинами. Гордый. Приходил, ставил на скамейку - «Вот!» - и закуривал!
Вечно подбирал в лесу каких-то раненых птичек, всех приносил домой, всех лечил. Ему всегда и всех было жалко. В последние годы в его друзьях ходила некая Алиса, 6-летняя девушка, соседка по даче. Они дружили по-настоящему. Вместе собирали грибы, посещали магазин, Алиса помогала папе шкурить деревья, вместе с Алисой папа выхаживал очередную ворону.
Во время похорон, в яме, куда надо было опускать гроб, зашевелилась мышка. Маленькая мышка. Сразу зашептались: «Плохой знак, ох, плохой знак». Только мы знали, что хороший!!! С папой всегда рядом были какие-то малыши. Ребята, зверята. И в день похорон они были с ним. Прощались.
Да, в общем, он и сам был ребенком. Очень любил подарки. Восторженный, растроганный, счастливый! Как маленький, бежал сразу всем хвастаться и при этом прыгал! Больше никогда в жизни я не видела взрослых людей, которые бы прыгали, когда им дарят, ну, например, спортивный костюм. Да даже если б мы подарили ему простой карандаш, он был бы счастлив. Потому что карандаш этот - «от девчонок».
Сам он дарил просто гениальные подарки - хризантемы в газете, набор за 90 рублей (шампунь+гель для душа), какая-нибудь китайская зелёная собака из Роспечати. Но это лучшие подарки в моей жизни.
Любимый папин тост звучал так: «МЫ ЕЩЁ ПОВОЮЕМ!».
23 июня этого года мне исполнилось 30 лет. Я всегда хотела, чтобы наступил такой год, когда мне тридцать, а папе - семьдесят. И он наступил. Я сидела в небольшом баре со своими друзьями, было весело, всё хорошо, танцы. Только папы не было. Не было его.
Когда всё замечательно, всё получается, я хочу, чтобы папа был рядом. Видел, гордился, тоже радовался. Когда плохо, тяжело, когда ни во что уже не верится, мне тоже надо, чтобы папа был. Чтобы он сначала просто побыл рядом, посидел, послушал, а потом сказал (как обычно говорил): «Ничего, Юла, мы ещё повоюем».
Просто мне он нужен вообще. Всегда. Каждый день нужен.
… Папа умер вечером, в восемь часов. Часы, на которые он смотрел в последние дни, и которые любил, я сняла сразу. И храню. И буду хранить всегда. Мы редко в те дни встречались глазами. Он всё знал, всё понимал и всё чувствовал. Смотрел на часы, которые как потом выяснилось, даже и не шли.
Стояли.
Самую большую боль доставляли ему не физические страдания (он совершенно не умел болеть, не знал как это делать, все болезни называл - «ты простыла», температуру не замечал, боль терпел - виду не показывал). Боль доставляло то, что он не мог быть мужиком. Таким, каким привык.
Папа очень гордился тем, что сидел в тюрьме. Хранил газету «Тагильский рабочий» за пятьдесят какой-то год. В газете говорилось, что банда главаря Арки (Арка - это Аркадий) побила какую-то там ещё. Битва была великая - тридцать на тридцать человек. Папа себя чуть ли не с Кутузовым сравнивал. Тактика, стратегия, все дела. Очень гордился. Наколки у него были.
В 60 лет он поднимал нас на руки без дополнительных усилий и придыханий. Точнее, поднимал одной рукой. Я весила уже килограмм 50, и ничего, он делал это легко.
Пил водку, курил «Петр I» (один раз бросил курить, не курил до обеда), ел солёные грибы с вареньем. Короче - не гурман, не эстет, не в искусстве. Просто человек очень хороший. Просто - ЧЕЛОВЕК.
Папа был мужиком во всех смыслах. Всегда защищал. Я всегда чувствовала, что со мной - папа, и что он сильный. Я чувствовала это даже тогда, когда мы ехали в деревню на его старой, раздолбленной «Волге», папа только-только получил права (в 60 лет!), кряхтел, всё путал, но ехал! И даже тогда было спокойно, как-то под крылом.
В детстве он строил нам горку, тромбовал снег, из колонки носил воду. Раз пятьдесят, наверное, надо было сходить за водой, чтобы залить огромную гору - вся улица каталась. Ему было в кайф и он это делал. Он был большой, сильный папа, а мы маленькие дочки.
Он уважительно относился к нашим играм. Для игры «в магазинчик» принес настоящую кассу, с чеками! Для «больнички» - какие-то сосуды из судмедэкспертизы. Настоящие!
Как в песне - «папа может, папа может всё, что угодно».
И так было всю жизнь, все привыкли.
А в те дни мы кормили его из ложечки (руки уже не работали), кормили лёгоньким, детским пюре. Грели ему ножки в тазике с теплой водой, массировали. Читали книжки, помогали ходить в туалет.
Его раздражало всё, он не мог себе такого позволить. Злился, поджимал губы, ненавидел.
… Да, он не мог быть в те дни мужиком. Но он был им.
Мой папа - красивый и статный. Одноклассница Надя Васькова в 11 классе взяла его армейскую фотографию: «Буду всем говорить, что это мой парень». Я тогда с дикой гордостью отдала ей снимок! Папа, правда, был неотразим. Цыган, чёрный, крепкий, устойчивый. Обалденное чувство - гордиться тем, кого любишь. Любить саму эту любовь, любить любить.
«На какого-то актера похож» - самая распространенная фраза при взгляде на папины снимки.
Маму он называл «килькой маринованной» (прозвище с тридцатилетним стажем, данное за то, что мама несколько лет работала на рыбозаводе и прекрасно разбиралась в рыбе).
К нам обращался так - «ну что, поговорим как коммунист с коммунистом?!» Я с детства была не Юля, а Юла. Когда говорят Юла, я слышу папин голос.
Его любимый (не спиртной) напиток - морс. Папа настаивал его в трехлитровых банках и пил в огромных количествах. Любимое блюдо - пельмени с редькой бабушкиного производства. Лакомство - пряники с вареньем, овсяное печенье.
Он собирал (то есть прибирал) всевозможные баночки и коробочки. Хранил в них какие-то шурупы, всякие железные штучки. У папы было 4 шкафа с инструментами. Счастье Плюшкина - всё ненужное, но…вдруг пригодится?! Выбросить жалко - это про папу. Он мог принести домой перчатку, лыжную палку, жестяную коробку из-под печенья. Всё подбирал на улице и хранил в своих шкафах. Один раз папа принес учебник по геодезии и совершенно искренне ждал, когда какой-нибудь студент подаст объявление о пропаже. Читал бегущую строку, ждал, чтобы отдать.
Папа смотрел Шеремета, все без исключения прогнозы погоды (по всем каналам) и исторические документальные фильмы. Отгадывал кроссворды легко и быстро. Папа знал все слова, все! Он мог сказать, где родился Деникин, назвать представителя семейства, угадать какую-нибудь рыбу и химический элемент.
Но самая большая папина страсть - поэзия! Одно время (когда мама пыталась ввести в семье график уборки), папа мечтал назначить День поэзии. Он представлял это так: все собираются в большой комнате и читают стихи! Каждую неделю, допустим, по средам!
За стихи он мог простить всё. Если я курила, читая стихи, или пила, читая стихи - ерунда! Дементьев, Высоцкий, Есенин, Асадов, Симонов. Если знаешь что-то наизусть, любишь стихи - ты уже состоялась, ты уже значительна. Папа оценивал людей с поэтической точки зрения.
Мы сидели с ним на кухне, что-то читали друг другу. Иногда папа плакал. Это были такие особенные моменты, когда его мечты сбывались. Он мечтал и хотел именно так - чтобы рядом две дочки, теплый дом, водочка, чтобы сидеть и ничего не делать. Только читать стихи.
Одно из любимых его стихотворений - «Открытое письмо. Женщине из города Вичуга» Симонова. О женщине, которая не дождалась солдата с фронта. Обычный сюжет военных лет.
Оно начиналось так -
Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.
Заканчивалось -
Уж ничего не сделать тут -
Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.
О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно -
Так я от имени полка
Беру его слова обратно.
Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане.
Папа читал последние строки со слезами и злостью. Каждый раз так, как будто это его касалось. То, как мы с Алёнкой (сестрой) воспринимаем жизнь, мир, людей, тот порог чувствительности, трепета и наоборот, презрения, который есть у нас - это всё от папы. Сто процентов - папа.
От первой жены он ушел с двумя семейными трусами и стопкой любимых книг, перевязанных веревочкой. Ничего не взять из прошлой жизни, просто уйти, сказав «Спасибо» - это тоже у нас от папы.
Когда он был недоволен моими очередными несерьезными отношениями с мужчинами (папа мечтал о свадьбе, внуках и т.д., чтобы всё по уму и чтобы он везде присутствовал - загс, роддом), так вот когда он был недоволен, он с дидактической интонацией провозглашал: «По жизни бабочкой порхала, мужчинам всем дала отпор». Дальше многозначительный кивок головой - думай сама.
Он нас воспитал, но я не знаю, как он это сделал. Никогда не видела и не чувствовала. За всю жизнь ни одной воспитательной беседы.
Папа гениально выглядел. В последний раз, когда ходил фотографироваться на паспорт, оделся так: полосатая тельняшка + рубашка + вязаная безрукавка + пиджак. И при этом прекрасно себя чувствовал. Потому что ему вообще было на всё насрать. На всё кроме своих дочек, своих близких, своей деревни.
Больше сорока лет папа ходил на одну и ту же работу, на один и тот же завод. Он был электриком, неплохим, но обыкновенным. Ему предлагали стать начальником цеха, ещё кем-то - папа отказывался. Он хотел быть - простым рабочим. Дорожил дружбой с простыми рабочими. Цех, водка, все греют суп, принесенный в литровых банках из дома, домино, карты, беседы. Он ни разу в жизни не променял это своё маленькое счастье на кабинет и деньги.
Да, на всё насрать. Кроме детей, близких, родной деревни и друзей!
По субботам и воскресеньям папа ходил на рынок - «искать замок». С 2000 года по 2004-й он мечтал вставить во входную дверь новый замок. Но замка не было. Возвращался грустный и пьяный. Когда искать замок ему надоело, а выпить по-прежнему хотелось, папа нашел новый предлог! Теперь он заливал тосол. Каждую неделю, на 500 рублей. Все всё понимали, но поскольку выглядело это очень трогательно и наивно - деньги давали. Папа шёл за тосолом. Возвращался пьяный, но зато всем довольный.
У папы были друзья моего возраста и даже младше. 30 лет, 25, 20. Почему-то к нему тянулись молодые.
Собственно, я знаю - почему. Папа как никто умел дружить и главное - дорожил дружбой. На день рождения ему звонили какие-то люди из прошлого. Много-много звонков. Звонили из года в год.
21 декабря 2004 года, спустя два месяца после папиной смерти, звонков было тоже много. Мама брала трубку, выслушивала долгие поздравления, а потом говорила: «Спасибо огромное… Только вы знаете…а Аркадий умер».
Летом он ходил за грибами. Когда был не грибной год, и вся деревня тосковала, папа приходил с полными корзинами. Гордый. Приходил, ставил на скамейку - «Вот!» - и закуривал!
Вечно подбирал в лесу каких-то раненых птичек, всех приносил домой, всех лечил. Ему всегда и всех было жалко. В последние годы в его друзьях ходила некая Алиса, 6-летняя девушка, соседка по даче. Они дружили по-настоящему. Вместе собирали грибы, посещали магазин, Алиса помогала папе шкурить деревья, вместе с Алисой папа выхаживал очередную ворону.
Во время похорон, в яме, куда надо было опускать гроб, зашевелилась мышка. Маленькая мышка. Сразу зашептались: «Плохой знак, ох, плохой знак». Только мы знали, что хороший!!! С папой всегда рядом были какие-то малыши. Ребята, зверята. И в день похорон они были с ним. Прощались.
Да, в общем, он и сам был ребенком. Очень любил подарки. Восторженный, растроганный, счастливый! Как маленький, бежал сразу всем хвастаться и при этом прыгал! Больше никогда в жизни я не видела взрослых людей, которые бы прыгали, когда им дарят, ну, например, спортивный костюм. Да даже если б мы подарили ему простой карандаш, он был бы счастлив. Потому что карандаш этот - «от девчонок».
Сам он дарил просто гениальные подарки - хризантемы в газете, набор за 90 рублей (шампунь+гель для душа), какая-нибудь китайская зелёная собака из Роспечати. Но это лучшие подарки в моей жизни.
Любимый папин тост звучал так: «МЫ ЕЩЁ ПОВОЮЕМ!».
23 июня этого года мне исполнилось 30 лет. Я всегда хотела, чтобы наступил такой год, когда мне тридцать, а папе - семьдесят. И он наступил. Я сидела в небольшом баре со своими друзьями, было весело, всё хорошо, танцы. Только папы не было. Не было его.
Когда всё замечательно, всё получается, я хочу, чтобы папа был рядом. Видел, гордился, тоже радовался. Когда плохо, тяжело, когда ни во что уже не верится, мне тоже надо, чтобы папа был. Чтобы он сначала просто побыл рядом, посидел, послушал, а потом сказал (как обычно говорил): «Ничего, Юла, мы ещё повоюем».
Просто мне он нужен вообще. Всегда. Каждый день нужен.
… Папа умер вечером, в восемь часов. Часы, на которые он смотрел в последние дни, и которые любил, я сняла сразу. И храню. И буду хранить всегда. Мы редко в те дни встречались глазами. Он всё знал, всё понимал и всё чувствовал. Смотрел на часы, которые как потом выяснилось, даже и не шли.
Стояли.