Побережье Ботнического залива, Резиденция «Höga Кusten». Имя
У меня твоих вопросов накопилось уже изрядно, я о них не забыла - отвечу, как представится возможность.
Этот текст - продолжение их настоящего знакомства. Хронологически он идет после «Шока». Вообще, сейчас уже можно по посту с оглавлением ориентироваться, что за чем - новые ссылки добавляю сразу (просто находи название и смотри, в какой части стоит ссылка).
Винзор (25) - Анна (23)
Трасса, по которой мчит его сааб, совершенно пуста. От Стокгольма до быстрой полноводной реки, название которой ему не выговорить, машин было много. Но стоило миновать заставленный строительной техникой мост… Рабочие в красных жилетах махали ему руками, что-то крича вслед - он ничего не понял, но помахал им в ответ. За окном сааба мелькнул подведенный к реке огромный ров с бетонированными краями - что они тут строят? После моста дорога опустела - одни ёлки до неба. Но места тут малолюдные, к тому же середина рабочего дня - вот и нет никого. Он слишком поглощен предстоящим, чтоб думать об этой странности.
Он с ночи в пути: рейс Брюссель - Стокгольм, потом аренда машины в аэропорту, и вот уже четвертый час он сидит, скрестив руки на груди, всем существом ощущая, как наматывается на колеса гладкая лента дороги. Поглощенный своими мыслями, он неотрывно смотрит на шоссе, заполняющее низ лобового стекла - как оно сбегает к краям и рвется надвое, расступаясь перед полётом сааба, пластаясь серыми крыльями по обеим сторонам машины.
Скоро автопилот, разогнавший автомобиль до 140 миль в час, остановит его у поворота на «Höga Кusten» - дальше маршрут проложить нельзя. На картах дороги к лесной резиденции нет. Но в действительности она есть - скрыта за голограммой буреломной чащи. Там он возьмет управление на себя.
На заднем сидении в декоративной корзинке овеянный тончайшей водяной пылью покоится бело-розовый, как зефирное облачко, букет. Не пройдет и часа, как настанет миг, о котором он мечтал, спешно покидая Höga Кusten в мае. Он придумал все это тогда же, едва отойдя от шока. Теперь он знает, кто была та девушка в Лилле, два года назад вернувшая ему способность понимать смысл прикосновений. Ее большеглазое лицо, каким он видел его в последний раз, с застывшим странным выражением, до сих пор стоит у него перед глазами.
Прощания не вышло, он даже поблагодарить ее не успел. Зато есть предлог вернуться - сказать спасибо, увидеть ее еще разок, пусть всего на несколько минут. Вряд ли их встреча продлится дольше. Чем ближе эти минуты, тем труднее ему совладать с собой, не забыть вытверженные за долгую дорогу слова.
***
Анна возится с гербарием. Пополняет свою коллекцию эндемиков новыми экземплярами - она давно ведет эту работу по поручению Линнеевского общества. Стол перед ней завален папками, калькой, ботаническими прессами, плотными гербарными листами, на которых смонтированы и закреплены бумажной соломкой образцы растений.
Работа кропотливая. Она тиха и сосредоточена. Долгие недели в одиночестве пошли ей на пользу - больше никакого смятения в мыслях, растрепанных чувств. Лучше не любить вовсе, чем годами грезить о несбыточном. Спокойная деятельная жизнь - вот что ей по душе. Убеждая себя таким манером, она ополаскивает корешки очередной зеленой редкости в консервирующем растворе.
Двери гостиной открыты в сводчатую галерею. Солнце льется в просторные окна, теплыми лужицами света лежит на дубово-ясеневом паркете. Краем глаза она замечает какое-то движение в конце галереи, поднимает голову. Кто-то идет к ней уверенной легкой походкой - против света виден высокий стройный силуэт. Глаза могут ошибаться, но сердце… оно так колотится в ребра, что останутся синяки!
Кровь отливает от щек, тяжелыми толчками бьет в виски. Незваный гость входит в полосу света. Она видит его напряженную улыбку, букет в руках. Время не может вместить всей полноты момента и растягивается, замедляя его шаг, ее дыхание. Реальность красивее мечты замирает в двух шагах от нее и с мучительной вежливостью говорит что-то несуразное, вроде «простите за вторжение» - как если бы чудо вздумало извиняться за то, что явилось.
Девушка в сливочно-желтом муслиновом платье, затканном мелкими бутонами роз, трепетно стоит перед ним, держа в руках мокрый стебелек, с которого капает ей на подол. Волосы у нее не убраны, лежат мягкими волнами вдоль бескровного лица, завиваясь на груди в крупные колечки. Она ничего не говорит и с ангельским терпением ждет, что он объяснит ей свое внезапное появление.
И он объясняет. Запинаясь, чуть ли не заикаясь, с ужасом ощущая, что живое чувство благодарности в нем парализовано волнением. Что заученные фразы звучат как у детсадовца на утреннике, и лучше б ему вовсе не являться ей на глаза, чем городить в оправдание своего визита всю эту благонравную чушь. С жарким от стыда лицом он обрывает себя на полуслове. Признается почти в отчаянии:
- Я не мог не приехать, - наконец-то простое искреннее слово. Он чувствует облегчение.
- Вы заблуждаетесь насчет моей роли, - мягко говорит она, и звук ее голоса отзывается в нем радостью, - она не так велика, как вам кажется.
Внезапно воздух наливается тяжким гулом и мелким испуганным дребезжанием стекла. Звук нарастает и разрешается могучим глухим ударом, словно где-то далеко лопнула земная кора. Стены вздрагивают, отброшенные упругой волной шторы взлетают и опадают, пол под ногами колеблется. Большое пресс-папье, медленно переваливаясь, как лодка в шторм, сползает с горы папок и падает, наполняя гостиную дробным грохотом. Оба вздрагивают. Анна испуганно вздергивает плечи.
- Здесь бывают землетрясения? - спрашивает он в наступившей зловещей тишине.
- Они повернули реку, - говорит Анна. - Там строят электростанцию. Вы ее проезжали. Но теперь… - она смотрит на него растерянно, - вам никак не уехать.
- Почему?
- Новое русло… Из-за него мы на острове.
Он меняется в лице.
- Работы продлятся недель пять-шесть, затем реку пустят обратно и дорога откроется, - торопливо поясняет Анна. - Вас должны были остановить на мосту.
Он вспоминает рабочих, махавших ему руками.
- Они пытались, - признает он. - Я их не понял. Что же делать? Может, авиэт?
Анна качает головой:
- Авиэт не протянет и полпути - до реки 70 миль. Могу вызвать сюда вертолет, но… - она мнется, - придется давать объяснения. У вас могут быть серьезные неприятности. И… пойдут всякие разговоры…
Я испорчу ей репутацию, - сознает он, - этого еще не хватало!
- Других вариантов все равно нет, - решительно продолжает она. - Вас хватятся, начнут искать.
- Ну, об этом можно не думать, - он рад: хоть одной проблемой меньше. - Я в отпуске, - ему кажется, это снимает вопрос.
- Но ваши родные, друзья... - Анна не может поверить, - разве они не начнут беспокоиться?
- Обо мне некому волноваться, - хмуро признает он. Это звучит как «я никому не нужен». Ему делается неловко и чтобы скрыть это, он продолжает. - У меня не было никаких планов, договоренностей, понимаете?
- Тогда... будьте моим гостем, - в ее словах робкая надежда.
А что еще она может сказать, когда он самым нелепым образом свлился ей на голову? Стыдно взглянуть на нее.
- Все так неожиданно, - видя смятение гостя, Анна пытается ободрить его. - Присядьте, обдумайте все спокойно.
Он послушно садится, все еще тиская в руках букет - ни он, ни она этого не замечают.
- Я буду рада вашему обществу, - вежливо говорит Анна, боясь, что дрогнувший голос выдаст ее.
- Спасибо, - он не знает, куда девать глаза, - не хотелось бы нарушить ваши планы и…
Она делает протестующий жест.
- Тут и нарушать нечего. Я провожу лето за обычными занятиями, к которым вы можете присоединиться, если хотите. Здесь лошади, тишина, отличное купание… - она обрывает себя: еще подумает, что навязываюсь.
Они долго молчат.
Остаться, провести с ней вдвоем целый месяц, а то и больше - неужели возможно?
- Давайте просто признаем, что мы оба этого хотим, - глядя ему в глаза, твердо говорит она. - Ведь вам тоже хочется, я чувствую.
Он слышит это «тоже». Ее смелость делает недостойной любые увертки.
- Да, - просто говорит он. Опускает взгляд и вдруг, спохватившись, вскакивает:
- Господи, букет! Я… простите, мне нет оправданий! - он протягивает ей цветы.
Анна добродушно смеется:
- Ну, мы оба растерялись.
Она принимает букет, окунает в цветы порозовевшее лицо, перебирает атласные лепестки японских пионов, восковые соцветия тубероз, трогает сизые шарики брунии - необычное сочетание.
- Вы меня очень порадовали, - глаза сияют удовольствием. - Простите мое любопытство, вижу, букет составил мастер, но кто выбирал цветы - флорист?
Она в этом разбирается, окинув взглядом заваленную гербариями гостиную, сознает он, а я - нет. Наверное, их нельзя соединять вместе… черт, надо было доверить профессионалу!
- Я. Они мне понравились и... - он не может ей лгать.
- У вас… тонкий вкус, - она не сводит с него очарованных глаз. - Нет, не краснейте! У меня есть еще вопрос.
Он машинально прижимает ладонь к груди - унять как-нибудь сердце.
- Как вас зовут?
Он кажется не понял, смотрит с недоумением.
- Когда вас представили, мне назвали только фамилию, - словно извиняясь, говорит она. - А имени я не знаю. До сих пор.
- Иманд. Иманд Винзор, - вторично рекомендуясь ей, он отточенным движением склоняет голову в формальном поклоне. В этот миг Анна видит Иманда-дипломата, «Иманда-на-работе». Точно так он наверное представляется своим иностранным коллегам: безукоризненные манеры, светский лоск, ох!
- Красивое имя, - тихо говорит она букету, - мне нравится.
Этот текст - продолжение их настоящего знакомства. Хронологически он идет после «Шока». Вообще, сейчас уже можно по посту с оглавлением ориентироваться, что за чем - новые ссылки добавляю сразу (просто находи название и смотри, в какой части стоит ссылка).
Винзор (25) - Анна (23)
Трасса, по которой мчит его сааб, совершенно пуста. От Стокгольма до быстрой полноводной реки, название которой ему не выговорить, машин было много. Но стоило миновать заставленный строительной техникой мост… Рабочие в красных жилетах махали ему руками, что-то крича вслед - он ничего не понял, но помахал им в ответ. За окном сааба мелькнул подведенный к реке огромный ров с бетонированными краями - что они тут строят? После моста дорога опустела - одни ёлки до неба. Но места тут малолюдные, к тому же середина рабочего дня - вот и нет никого. Он слишком поглощен предстоящим, чтоб думать об этой странности.
Он с ночи в пути: рейс Брюссель - Стокгольм, потом аренда машины в аэропорту, и вот уже четвертый час он сидит, скрестив руки на груди, всем существом ощущая, как наматывается на колеса гладкая лента дороги. Поглощенный своими мыслями, он неотрывно смотрит на шоссе, заполняющее низ лобового стекла - как оно сбегает к краям и рвется надвое, расступаясь перед полётом сааба, пластаясь серыми крыльями по обеим сторонам машины.
Скоро автопилот, разогнавший автомобиль до 140 миль в час, остановит его у поворота на «Höga Кusten» - дальше маршрут проложить нельзя. На картах дороги к лесной резиденции нет. Но в действительности она есть - скрыта за голограммой буреломной чащи. Там он возьмет управление на себя.
На заднем сидении в декоративной корзинке овеянный тончайшей водяной пылью покоится бело-розовый, как зефирное облачко, букет. Не пройдет и часа, как настанет миг, о котором он мечтал, спешно покидая Höga Кusten в мае. Он придумал все это тогда же, едва отойдя от шока. Теперь он знает, кто была та девушка в Лилле, два года назад вернувшая ему способность понимать смысл прикосновений. Ее большеглазое лицо, каким он видел его в последний раз, с застывшим странным выражением, до сих пор стоит у него перед глазами.
Прощания не вышло, он даже поблагодарить ее не успел. Зато есть предлог вернуться - сказать спасибо, увидеть ее еще разок, пусть всего на несколько минут. Вряд ли их встреча продлится дольше. Чем ближе эти минуты, тем труднее ему совладать с собой, не забыть вытверженные за долгую дорогу слова.
***
Анна возится с гербарием. Пополняет свою коллекцию эндемиков новыми экземплярами - она давно ведет эту работу по поручению Линнеевского общества. Стол перед ней завален папками, калькой, ботаническими прессами, плотными гербарными листами, на которых смонтированы и закреплены бумажной соломкой образцы растений.
Работа кропотливая. Она тиха и сосредоточена. Долгие недели в одиночестве пошли ей на пользу - больше никакого смятения в мыслях, растрепанных чувств. Лучше не любить вовсе, чем годами грезить о несбыточном. Спокойная деятельная жизнь - вот что ей по душе. Убеждая себя таким манером, она ополаскивает корешки очередной зеленой редкости в консервирующем растворе.
Двери гостиной открыты в сводчатую галерею. Солнце льется в просторные окна, теплыми лужицами света лежит на дубово-ясеневом паркете. Краем глаза она замечает какое-то движение в конце галереи, поднимает голову. Кто-то идет к ней уверенной легкой походкой - против света виден высокий стройный силуэт. Глаза могут ошибаться, но сердце… оно так колотится в ребра, что останутся синяки!
Кровь отливает от щек, тяжелыми толчками бьет в виски. Незваный гость входит в полосу света. Она видит его напряженную улыбку, букет в руках. Время не может вместить всей полноты момента и растягивается, замедляя его шаг, ее дыхание. Реальность красивее мечты замирает в двух шагах от нее и с мучительной вежливостью говорит что-то несуразное, вроде «простите за вторжение» - как если бы чудо вздумало извиняться за то, что явилось.
Девушка в сливочно-желтом муслиновом платье, затканном мелкими бутонами роз, трепетно стоит перед ним, держа в руках мокрый стебелек, с которого капает ей на подол. Волосы у нее не убраны, лежат мягкими волнами вдоль бескровного лица, завиваясь на груди в крупные колечки. Она ничего не говорит и с ангельским терпением ждет, что он объяснит ей свое внезапное появление.
И он объясняет. Запинаясь, чуть ли не заикаясь, с ужасом ощущая, что живое чувство благодарности в нем парализовано волнением. Что заученные фразы звучат как у детсадовца на утреннике, и лучше б ему вовсе не являться ей на глаза, чем городить в оправдание своего визита всю эту благонравную чушь. С жарким от стыда лицом он обрывает себя на полуслове. Признается почти в отчаянии:
- Я не мог не приехать, - наконец-то простое искреннее слово. Он чувствует облегчение.
- Вы заблуждаетесь насчет моей роли, - мягко говорит она, и звук ее голоса отзывается в нем радостью, - она не так велика, как вам кажется.
Внезапно воздух наливается тяжким гулом и мелким испуганным дребезжанием стекла. Звук нарастает и разрешается могучим глухим ударом, словно где-то далеко лопнула земная кора. Стены вздрагивают, отброшенные упругой волной шторы взлетают и опадают, пол под ногами колеблется. Большое пресс-папье, медленно переваливаясь, как лодка в шторм, сползает с горы папок и падает, наполняя гостиную дробным грохотом. Оба вздрагивают. Анна испуганно вздергивает плечи.
- Здесь бывают землетрясения? - спрашивает он в наступившей зловещей тишине.
- Они повернули реку, - говорит Анна. - Там строят электростанцию. Вы ее проезжали. Но теперь… - она смотрит на него растерянно, - вам никак не уехать.
- Почему?
- Новое русло… Из-за него мы на острове.
Он меняется в лице.
- Работы продлятся недель пять-шесть, затем реку пустят обратно и дорога откроется, - торопливо поясняет Анна. - Вас должны были остановить на мосту.
Он вспоминает рабочих, махавших ему руками.
- Они пытались, - признает он. - Я их не понял. Что же делать? Может, авиэт?
Анна качает головой:
- Авиэт не протянет и полпути - до реки 70 миль. Могу вызвать сюда вертолет, но… - она мнется, - придется давать объяснения. У вас могут быть серьезные неприятности. И… пойдут всякие разговоры…
Я испорчу ей репутацию, - сознает он, - этого еще не хватало!
- Других вариантов все равно нет, - решительно продолжает она. - Вас хватятся, начнут искать.
- Ну, об этом можно не думать, - он рад: хоть одной проблемой меньше. - Я в отпуске, - ему кажется, это снимает вопрос.
- Но ваши родные, друзья... - Анна не может поверить, - разве они не начнут беспокоиться?
- Обо мне некому волноваться, - хмуро признает он. Это звучит как «я никому не нужен». Ему делается неловко и чтобы скрыть это, он продолжает. - У меня не было никаких планов, договоренностей, понимаете?
- Тогда... будьте моим гостем, - в ее словах робкая надежда.
А что еще она может сказать, когда он самым нелепым образом свлился ей на голову? Стыдно взглянуть на нее.
- Все так неожиданно, - видя смятение гостя, Анна пытается ободрить его. - Присядьте, обдумайте все спокойно.
Он послушно садится, все еще тиская в руках букет - ни он, ни она этого не замечают.
- Я буду рада вашему обществу, - вежливо говорит Анна, боясь, что дрогнувший голос выдаст ее.
- Спасибо, - он не знает, куда девать глаза, - не хотелось бы нарушить ваши планы и…
Она делает протестующий жест.
- Тут и нарушать нечего. Я провожу лето за обычными занятиями, к которым вы можете присоединиться, если хотите. Здесь лошади, тишина, отличное купание… - она обрывает себя: еще подумает, что навязываюсь.
Они долго молчат.
Остаться, провести с ней вдвоем целый месяц, а то и больше - неужели возможно?
- Давайте просто признаем, что мы оба этого хотим, - глядя ему в глаза, твердо говорит она. - Ведь вам тоже хочется, я чувствую.
Он слышит это «тоже». Ее смелость делает недостойной любые увертки.
- Да, - просто говорит он. Опускает взгляд и вдруг, спохватившись, вскакивает:
- Господи, букет! Я… простите, мне нет оправданий! - он протягивает ей цветы.
Анна добродушно смеется:
- Ну, мы оба растерялись.
Она принимает букет, окунает в цветы порозовевшее лицо, перебирает атласные лепестки японских пионов, восковые соцветия тубероз, трогает сизые шарики брунии - необычное сочетание.
- Вы меня очень порадовали, - глаза сияют удовольствием. - Простите мое любопытство, вижу, букет составил мастер, но кто выбирал цветы - флорист?
Она в этом разбирается, окинув взглядом заваленную гербариями гостиную, сознает он, а я - нет. Наверное, их нельзя соединять вместе… черт, надо было доверить профессионалу!
- Я. Они мне понравились и... - он не может ей лгать.
- У вас… тонкий вкус, - она не сводит с него очарованных глаз. - Нет, не краснейте! У меня есть еще вопрос.
Он машинально прижимает ладонь к груди - унять как-нибудь сердце.
- Как вас зовут?
Он кажется не понял, смотрит с недоумением.
- Когда вас представили, мне назвали только фамилию, - словно извиняясь, говорит она. - А имени я не знаю. До сих пор.
- Иманд. Иманд Винзор, - вторично рекомендуясь ей, он отточенным движением склоняет голову в формальном поклоне. В этот миг Анна видит Иманда-дипломата, «Иманда-на-работе». Точно так он наверное представляется своим иностранным коллегам: безукоризненные манеры, светский лоск, ох!
- Красивое имя, - тихо говорит она букету, - мне нравится.