Стокгольм. Аудиенция
Иманд (44) - Анна (41)
Четырнадцатилетняя Соланж слышит обрывок странного разговора между родителями.
Они одни - стоят на галерее слишком близко для людей, которые просто разговаривают. Папа обнимает маму за талию, а она, склонив голову ему на грудь, смущенно улыбается, водя пальцем по рубашке. Прямо как влюбленные, конфузится Соланж. Вот чудные! Разве в их возрасте так бывает? Говорят очень тихо про какую-то аудиенцию - вроде папа у нее просит... Чепуха! Мама аудиенций членам семьи не дает.
[18+]***
Месяца за три до подслушанного Соланж разговора.
Анна стоит в гардеробной и оценивающе смотрит на себя в зеркало. Элегантное платье цвета пудры с голубой лентой-перевязью через плечо, искусно уложенные, перевитые ниткой жемчуга волосы - дорогая утонченная простота. Она гранд-дама и должна внушать всем своим видом: почтение, благоговейный трепет и все что положено. И внушает, а что делать? Интересно, какие мысли возникают у мужчин при виде нее? Какие надо, такие и возникают: вот женщина «без глупостей», скорее символ, чем живой человек, желать ее - так безнадежно, что даже нелепо.
А она, правда, «без глупостей»? Вот еще! Подзадорив себя этой мыслью, Анна поднимает атласную юбку, открывая стройные ноги в светлых чулках с кружевными резинками, и делает то, что давно задумала. Изящный предмет туалета, вынутый из под юбки, отправлен в корзинку с бельем, а легкомысленная особа с колотящимся сердцем и хулиганскими замыслами под модной прической, решительно покидает гардеробную.
Дурацкий совет о том, как разнообразить любовные отношения, вычитанный ею лет двадцать назад в каком-то глянцевом журнале - не то что бы она думала о нем все эти годы, и не то что бы их отношения нуждались в такого рода советах… Тем не менее, идея застряла в уме, где и дождалась своего часа.
Он настал, когда Анна, перешагнув очередной возрастной рубеж и освободившись от многих условностей, прежде управлявших ею, особенно остро - в противовес обретенной внутренней свободе - ощутила косность и ограниченность своей роли. Между «Анной как есть» и «Анной, какой следует быть» образовался болезненный разрыв, который ей безотчетно хочется преодолеть - внести в свой протокольный образ живые черты. Взломать изнутри тесные рамки, сохранив при этом видимость приличий. Пошевелить фигой в кармане - просто так, чтоб не забыть, какова она нынче - дерзкая и отважная, вот! Хм, неужели кружевные «оковы» под юбкой - это все, что ей мешает? Тоже мне, декларация независимости! Ей и самой смешно. Но почему бы и нет?
***
Они идут к залу торжеств сквозь длинную анфиладу разделенных ажурными арками гостиных: вот миновали светло-сиреневую, потом - цвета слоновой кости, прошли серо-голубую… Убранство этих комнат способно удовлетворить самый избалованный вкус: вощаной блеск паркета отзывается льдистому сиянью горного хрусталя, свисающему с потолка в виде полупрозрачных цветов и капель с фигурно изогнутых бронзовых тяг. Чуть присевшие стулья и диваны с полукруглыми спинками, нежно мерцают шёлковой и парчовой обивкой. Над низкими полированными столиками возвышаются, подобно тонконогим пальмам, изящные лампы в белых с золотом абажурах - в их мягком свете колосится драгоценная поросль серебряных и фарфоровых статуэток. Степенно вышагивая, они вступают в предпоследнюю гостиную - в пыльно-розовых тонах.
- Ой! - Анна останавливается в очередном проеме. - Кажется, зацепилась за что-то… - она с озабоченным видом пытается разглядеть зацепку на подоле. - Посмотри, пожалуйста, нет ли затяжки? Боюсь, придется переодеваться.
Струящийся атлас ходит легкими мелкими волнами. Иманд терпеливо перебирает их, осматривая безупречно гладкую ткань.
- Вот здесь где-то, - Анна проводит рукой пониже спины.
Он исследует указанное место: атлас такой тоненький, что его пальцы ощущают рисунок на кружеве надетых под платье чулок, тепло ее кожи, мягкие холмики ягодиц и… больше ничего. Забыв о цели поисков, он снова проверяет сумасшедшую догадку, уже начиная понимать смысл затеянной ею довольно рискованной игры, но еще не вполне уверенный.
- Анна, - тоном, каким сообщают убийственную новость, говорит он, - там ничего нет.
- Очень хорошо, - невозмутимо откликается она. - Теперь мы оба это знаем, - и чинно берет его под руку, готовая продолжать путь.
***
Весь вечер он не может думать ни о чем, кроме сделанного открытия. О том, как прохладный гладкий атлас ласкает кожу, когда она идет по залу, благосклонно улыбаясь гостям. О том, что только он знает ее пикантный секрет. О том, что будет, когда вечер наконец кончится, и они закроют за собой двери спальни. Ему приходится делать над собой усилие, чтоб не смотреть на нее слишком часто.
От взглядов, которые он, не удержавшись, бросает на нее, Анне делается жарко. Она знает его мысли, но не дает ему почувствовать это - отвечает невинной, как ни в чем не бывало, улыбкой. Он приглашает жену танцевать вальс и на третьем круге не выдерживает:
- Зачем ты это сделала?
Анна не собирается притворяться, будто не понимает вопроса:
- В нашей жизни слишком мало жизни, не находишь? Каждый день мы как фигуры на шахматной доске - движемся строго по правилам, олицетворяем общественные функции и начинаем забывать, что это всего лишь роли, а не мы сами. Что ты, я - этим не определяемся и не исчерпываемся. И знаешь что, танцевать с любимым мужчиной, которому не все равно, что у меня под юбкой, куда приятней, чем с государственным мужем, озабоченным всеобщим благом.
- А если заметят? Платье совсем тонкое!
О чем она думает! Сотни глаз рассматривают, оценивают, примечают каждую деталь ее туалетов, носимых с небрежным изяществом, без всякой чопорности и накрахмаленности.
- Беспокоишься, что кто-нибудь полезет проверять? - она его дразнит.
- Забочусь о твоей репутации, - парирует он.
- Да ну! - Анна изгибает бровь и на миг, с разоблачительным смешком, прижимается к нему бедрами.
Это его задевает:
- А чего ты ожидала? - с вызовом спрашивает он.
Вместо ответа она под прикрытием подола дарит ему будто случайное прикосновение, от которого он на миг сбивается с шага.
- Ах так! - сузив глаза, изменившимся хриплым голосом говорит он и, пользуясь своим положением ведущего, сокращает дистанцию до интимной, задавая весьма особенный шаг:
- Этого ты хочешь?
Теперь черед Анны залиться румянцем: он с ума сошел? Люди же кругом! Ей хочется, чтоб все кроме них в этом зале провалились куда-нибудь!
- Да, - она храбро улыбается ему, - именно.
Дерзкая прямота при всей деликатности ее сексуальной сферы, будоражит его до умопомрачения. Скромница-Анна и Анна-бесстыдница, флиртующая с ним напропалую у всех на виду - восхищает его. Ее откровенность и уклончивость, стыдливость и жажда секса, изощренность и прямолинейность, нежность и требовательность - такой коктейль способен сбить с ног сколь угодно крепкую голову.
- Давай выйдем отсюда… куда-нибудь, - он тяжело дышит.
Анна быстро соображает:
- В аудиенц-зал на втором этаже - там сейчас никого.
- Дашь мне… аудиенцию? - едва владея собой, насмешливо спрашивает он.
- Если сумеешь взять, - она играет с ним как с огнем.
***
- Кто-нибудь может войти сюда, - замечает он.
Они останавливаются у окна - широкий подоконник прикрыт прозрачной тюлевой драпировкой.
- Вряд ли. Волнуешься? - Анна кладет руки спереди ему на бедра, медленно ведет снизу вверх, лаская, мучая.
- Нет, - никакой риск его теперь не остановит. Вдруг спохватывается:
- Юбку тебе сомну…
- Мни.
Он с первой минуты об этом мечтал - его пальцы уверенные, нежные, легко могут лишить шалунью власти над собой. Она расстегивает на нем шелковый камербанд, заменяющий ремень.
- Повернись спиной, - сипло просит он, рывком задирает ей подол, и видит, наконец, картину, которую воображал весь вечер.
Анна облокачивается о подоконник и позволяет ему узнать о жене кое-что новое. Но и сама узнает то, чего не ведала раньше - о блаженстве и о своем муже - о его страсти, любовной щедрости, благодарности.
Должно быть, «аудиенция» в темном зале все же привлекла чье-то внимание.
- Смотри, - оглаживая ладонями юбку, Анна поворачивается к двери и замирает, видя, что она слегка приоткрыта.- Это просто сквозняк, - неуверенно говорит Иманд. Они переглядываются как нашкодившие подростки и прыскают.
- Может, вернемся порознь? - предлагает он.
- Боишься меня скомпрометировать? - Анна от души веселится.
Он слегка озадачен:
- А тебя это совсем не волнует? Люди могут догадаться.
- Да пусть! - у нее бесшабашный вид, и глаза - он даже в полумраке это видит - сияют нескрываемым торжеством. - Пусть тебе завидуют!
Четырнадцатилетняя Соланж слышит обрывок странного разговора между родителями.
Они одни - стоят на галерее слишком близко для людей, которые просто разговаривают. Папа обнимает маму за талию, а она, склонив голову ему на грудь, смущенно улыбается, водя пальцем по рубашке. Прямо как влюбленные, конфузится Соланж. Вот чудные! Разве в их возрасте так бывает? Говорят очень тихо про какую-то аудиенцию - вроде папа у нее просит... Чепуха! Мама аудиенций членам семьи не дает.
[18+]***
Месяца за три до подслушанного Соланж разговора.
Анна стоит в гардеробной и оценивающе смотрит на себя в зеркало. Элегантное платье цвета пудры с голубой лентой-перевязью через плечо, искусно уложенные, перевитые ниткой жемчуга волосы - дорогая утонченная простота. Она гранд-дама и должна внушать всем своим видом: почтение, благоговейный трепет и все что положено. И внушает, а что делать? Интересно, какие мысли возникают у мужчин при виде нее? Какие надо, такие и возникают: вот женщина «без глупостей», скорее символ, чем живой человек, желать ее - так безнадежно, что даже нелепо.
А она, правда, «без глупостей»? Вот еще! Подзадорив себя этой мыслью, Анна поднимает атласную юбку, открывая стройные ноги в светлых чулках с кружевными резинками, и делает то, что давно задумала. Изящный предмет туалета, вынутый из под юбки, отправлен в корзинку с бельем, а легкомысленная особа с колотящимся сердцем и хулиганскими замыслами под модной прической, решительно покидает гардеробную.
Дурацкий совет о том, как разнообразить любовные отношения, вычитанный ею лет двадцать назад в каком-то глянцевом журнале - не то что бы она думала о нем все эти годы, и не то что бы их отношения нуждались в такого рода советах… Тем не менее, идея застряла в уме, где и дождалась своего часа.
Он настал, когда Анна, перешагнув очередной возрастной рубеж и освободившись от многих условностей, прежде управлявших ею, особенно остро - в противовес обретенной внутренней свободе - ощутила косность и ограниченность своей роли. Между «Анной как есть» и «Анной, какой следует быть» образовался болезненный разрыв, который ей безотчетно хочется преодолеть - внести в свой протокольный образ живые черты. Взломать изнутри тесные рамки, сохранив при этом видимость приличий. Пошевелить фигой в кармане - просто так, чтоб не забыть, какова она нынче - дерзкая и отважная, вот! Хм, неужели кружевные «оковы» под юбкой - это все, что ей мешает? Тоже мне, декларация независимости! Ей и самой смешно. Но почему бы и нет?
***
Они идут к залу торжеств сквозь длинную анфиладу разделенных ажурными арками гостиных: вот миновали светло-сиреневую, потом - цвета слоновой кости, прошли серо-голубую… Убранство этих комнат способно удовлетворить самый избалованный вкус: вощаной блеск паркета отзывается льдистому сиянью горного хрусталя, свисающему с потолка в виде полупрозрачных цветов и капель с фигурно изогнутых бронзовых тяг. Чуть присевшие стулья и диваны с полукруглыми спинками, нежно мерцают шёлковой и парчовой обивкой. Над низкими полированными столиками возвышаются, подобно тонконогим пальмам, изящные лампы в белых с золотом абажурах - в их мягком свете колосится драгоценная поросль серебряных и фарфоровых статуэток. Степенно вышагивая, они вступают в предпоследнюю гостиную - в пыльно-розовых тонах.
- Ой! - Анна останавливается в очередном проеме. - Кажется, зацепилась за что-то… - она с озабоченным видом пытается разглядеть зацепку на подоле. - Посмотри, пожалуйста, нет ли затяжки? Боюсь, придется переодеваться.
Струящийся атлас ходит легкими мелкими волнами. Иманд терпеливо перебирает их, осматривая безупречно гладкую ткань.
- Вот здесь где-то, - Анна проводит рукой пониже спины.
Он исследует указанное место: атлас такой тоненький, что его пальцы ощущают рисунок на кружеве надетых под платье чулок, тепло ее кожи, мягкие холмики ягодиц и… больше ничего. Забыв о цели поисков, он снова проверяет сумасшедшую догадку, уже начиная понимать смысл затеянной ею довольно рискованной игры, но еще не вполне уверенный.
- Анна, - тоном, каким сообщают убийственную новость, говорит он, - там ничего нет.
- Очень хорошо, - невозмутимо откликается она. - Теперь мы оба это знаем, - и чинно берет его под руку, готовая продолжать путь.
***
Весь вечер он не может думать ни о чем, кроме сделанного открытия. О том, как прохладный гладкий атлас ласкает кожу, когда она идет по залу, благосклонно улыбаясь гостям. О том, что только он знает ее пикантный секрет. О том, что будет, когда вечер наконец кончится, и они закроют за собой двери спальни. Ему приходится делать над собой усилие, чтоб не смотреть на нее слишком часто.
От взглядов, которые он, не удержавшись, бросает на нее, Анне делается жарко. Она знает его мысли, но не дает ему почувствовать это - отвечает невинной, как ни в чем не бывало, улыбкой. Он приглашает жену танцевать вальс и на третьем круге не выдерживает:
- Зачем ты это сделала?
Анна не собирается притворяться, будто не понимает вопроса:
- В нашей жизни слишком мало жизни, не находишь? Каждый день мы как фигуры на шахматной доске - движемся строго по правилам, олицетворяем общественные функции и начинаем забывать, что это всего лишь роли, а не мы сами. Что ты, я - этим не определяемся и не исчерпываемся. И знаешь что, танцевать с любимым мужчиной, которому не все равно, что у меня под юбкой, куда приятней, чем с государственным мужем, озабоченным всеобщим благом.
- А если заметят? Платье совсем тонкое!
О чем она думает! Сотни глаз рассматривают, оценивают, примечают каждую деталь ее туалетов, носимых с небрежным изяществом, без всякой чопорности и накрахмаленности.
- Беспокоишься, что кто-нибудь полезет проверять? - она его дразнит.
- Забочусь о твоей репутации, - парирует он.
- Да ну! - Анна изгибает бровь и на миг, с разоблачительным смешком, прижимается к нему бедрами.
Это его задевает:
- А чего ты ожидала? - с вызовом спрашивает он.
Вместо ответа она под прикрытием подола дарит ему будто случайное прикосновение, от которого он на миг сбивается с шага.
- Ах так! - сузив глаза, изменившимся хриплым голосом говорит он и, пользуясь своим положением ведущего, сокращает дистанцию до интимной, задавая весьма особенный шаг:
- Этого ты хочешь?
Теперь черед Анны залиться румянцем: он с ума сошел? Люди же кругом! Ей хочется, чтоб все кроме них в этом зале провалились куда-нибудь!
- Да, - она храбро улыбается ему, - именно.
Дерзкая прямота при всей деликатности ее сексуальной сферы, будоражит его до умопомрачения. Скромница-Анна и Анна-бесстыдница, флиртующая с ним напропалую у всех на виду - восхищает его. Ее откровенность и уклончивость, стыдливость и жажда секса, изощренность и прямолинейность, нежность и требовательность - такой коктейль способен сбить с ног сколь угодно крепкую голову.
- Давай выйдем отсюда… куда-нибудь, - он тяжело дышит.
Анна быстро соображает:
- В аудиенц-зал на втором этаже - там сейчас никого.
- Дашь мне… аудиенцию? - едва владея собой, насмешливо спрашивает он.
- Если сумеешь взять, - она играет с ним как с огнем.
***
- Кто-нибудь может войти сюда, - замечает он.
Они останавливаются у окна - широкий подоконник прикрыт прозрачной тюлевой драпировкой.
- Вряд ли. Волнуешься? - Анна кладет руки спереди ему на бедра, медленно ведет снизу вверх, лаская, мучая.
- Нет, - никакой риск его теперь не остановит. Вдруг спохватывается:
- Юбку тебе сомну…
- Мни.
Он с первой минуты об этом мечтал - его пальцы уверенные, нежные, легко могут лишить шалунью власти над собой. Она расстегивает на нем шелковый камербанд, заменяющий ремень.
- Повернись спиной, - сипло просит он, рывком задирает ей подол, и видит, наконец, картину, которую воображал весь вечер.
Анна облокачивается о подоконник и позволяет ему узнать о жене кое-что новое. Но и сама узнает то, чего не ведала раньше - о блаженстве и о своем муже - о его страсти, любовной щедрости, благодарности.
Должно быть, «аудиенция» в темном зале все же привлекла чье-то внимание.
- Смотри, - оглаживая ладонями юбку, Анна поворачивается к двери и замирает, видя, что она слегка приоткрыта.- Это просто сквозняк, - неуверенно говорит Иманд. Они переглядываются как нашкодившие подростки и прыскают.
- Может, вернемся порознь? - предлагает он.
- Боишься меня скомпрометировать? - Анна от души веселится.
Он слегка озадачен:
- А тебя это совсем не волнует? Люди могут догадаться.
- Да пусть! - у нее бесшабашный вид, и глаза - он даже в полумраке это видит - сияют нескрываемым торжеством. - Пусть тебе завидуют!