Иманд помнит, как впервые очутился в комнате Анны. Отступив на шаг, она сама пригласила его войти. Он с любопытством озирается: просторно, светло и как-то… слишком скромно, что ли. Сливочно бликующий кабинетный рояль с лужицей солнца на полировке. Витые книжные полки, как лианы, взбирающиеся по стенам - на них книги, папки с нотами, альбомы, пухлые журналы с закладками. Внизу знакомая ему корзинка с рукоделием. У стены против окон мягкий уголок с выдвижными консолями. Возле окна, прикрытого воздушной шторой, стройная напольная ваза с цветущей бледно-розовой веткой.
[18+ Когда останешься один]Анна наблюдает за его лицом. Ей любопытно, что он думает. Иманд удивлен. Он воображал, что принцессы живут, обложенные со всех сторон комфортом, среди изысканной мебели с гнутыми ножками, пышных драпировок и картин в золоченых рамах. Комната Анны - в пику его фантазиям. Хотя она и рождена в роскоши, одета с головы до пят в шелка, и уж точно самой деликатной породы, какая только есть на свете. Однако этот простой в светлых тонах интерьер как нельзя лучше отвечает ее натуре.
Иманд пытается выразить противоречие: - Я бы мог догадаться, что это твоя комната, но никогда бы не подумал, что так выглядят покои принцессы. - Ничего, скоро сам узнаешь, каково жить с ярлыком на лбу, - смеется Анна. - Иди-ка сюда. Она подводит его к большому зеркалу в резной деревянной раме, не сразу им замеченному. Они стоят плечом к плечу и смотрят на свое отражение. Мы красивая пара, с удовольствием отмечает он.
Анна о чем-то другом думает: быстро взглянув на него, переводит взгляд в зеркало и обратно. Будто представляет друг другу новых знакомых. Подыгрывая ей, Иманд склоняет голову, приветствуя свое отражение. - Очень приятно, - продолжая непонятную игру, со смешком говорит Анна. Хм… он должен быть польщен? - Для тебя это важно? - Да. Только не смейся, ладно?
Это зеркало всегда было в ее комнате. Оно - свидетель ее повседневности, и видело Анну такой, какой она себя даже не помнит: совсем крохой, игравшей с той - другой девочкой в зазеркалье. И Анну-малышку, корчившую ему рожи, и Анну постарше - лет семи, бесповоротно решившую, что она хороша собой и что ей к лицу голубое. И Анну пятнадцатилетнюю, остро недовольную своей грудью: это грудь? - да это чирьи, зеленкой мазать! Зато талия тонкая, утешило зеркало. А грудь… ну, если повернуться боком, набрать побольше воздуху и отвести плечи назад… Она привыкла доверять ему себя без стеснения и утайки - в отличие от огромного, во всю стену, великолепно освещенного зеркального полотна в ее гардеробной.
То зеркало - самый суровый ее критик, безжалостно выставляющий на вид каждую морщинку (пока только на платье), прыщик, небрежность в прическе, припухшие покрасневшие глаза. Оно требует безупречности: пудры и консилера, идеально сидящих туалетов, уложенных волосок к волоску локонов. Другое дело - ее родное зеркало. Оно повидало Анну всякой: с насморком, с неумело накрашенными smoky eyes, в слезах, в академической шапочке, в треуголке и с усами. Растрепанную, усталую, мечтательную, сердитую, решительную, влюбленную… - …в тебя, между прочим, - Анна с застенчивой улыбкой поворачивается к нему.
Это зеркало - ее старый друг. Оно знает настоящую Анну - такую, какая она сама для себя. Подведя к зеркалу жениха, она символически познакомила его с той - никому неведомой Анной. И сама предстала перед ним невестой, добавив к галерее хранимых зазеркальем лиц еще одно. Нет, два. - Значит, оно - твое единственное подлинное отражение?
В его жизни, если не считать единственного момента, зеркала особой роли не играли. Свою внешность он принял как данность, и больше уже не занимался ею. Не мешая ему, она не мешала никому. Собственная красота не взволновала его даже тогда, когда сделалась причиной ошеломительного успеха у женщин. Она не смущала и не заполняла его, не стояла между ним и теми, кто смотрел на него, приковывая к себе внимание, как настырный ребенок, за которым нужно следить. Ему не пришло бы на ум спрашивать у зеркала: «Какой я?» Его интересовало, не пора ли подстричься, идут ли ему темные очки, какой галстук выбрать. По правде говоря, он заглядывал в зеркало куда реже, чем следовало бы, равно свободный и от нарциссизма и от комплексов.
Однажды зеркало стало частью эротической игры. Ему едва перевалило за двадцать, и то были первые серьезные отношения в его жизни. Ей исполнилось тридцать два, и ее опыта с лихвой хватало на двоих. А как он был влюблен тогда! Верил, что это настоящее, ведь все в его жизни, подчинялось потребности видеть ее, быть с ней наедине, и если не удавалось, ничто не могло утешить. Та женщина возбуждала в нем любовь, доводила ее до крайности, хотя даже на его всепрощающий взгляд была далека от идеала. Ничто в ее внешности, уме и характере не могло служить объяснением этой сумасшедшей любви, и все же встречи с ней были единственной отрадой, а ожидание свиданий - единственной тревогой. Природа будто наделила ее неким автономным (от собственной натуры) свойством - способностью подобно пламени возжигать в нем неукротимую страсть, и значит, управлять его поступками и быть причиной его мучений.
То была ее идея - поставить его перед зеркалом. - Ты когда-нибудь видел себя в такой момент? А зря, надо знать какой ты в страсти. Да будет тебе! Что тут такого? Разве не интересно, каким тебя видит женщина? - она пробудила в нем любопытство, смешанное с тайной неловкостью.
- Не-ет, не отворачивайся, не отводи глаза, - смотри, - настаивала она. - Ты же красавчик. Ну, давай, не стесняйся - сделай это! Хочешь, помогу? Он помнит косые лучи солнца, падавшие из окна и ярко освещавшие его ниже пояса, алмазные искры пылинок, вспыхивавшие на зеркале, ловкие пальцы с французским маникюром и бессчетные поцелуи, покрывавшие ему сзади шею и плечи. Ее задыхающийся шепот: «Смотри на себя, ну смотри, какой ты… нравится? нравится, да?»
Он испытал воодушевление от собственной взрослости и крутости. Сцена перед зеркалом сделала его увереннее в своей мужской привлекательности. Он понял, что женщина ждет от него не только пыла, но и умения не стесняться себя в любви. Зеркало открыло ему истину о нем самом - о живущей в глубине сердца потребности безоглядно принадлежать любимой, открываться ей в своих чувствах и желаниях, быть целиком с ней. Он понял, что страстное стремление к единству с другим человеком сильнее всех других стремлений в нем. Стоя перед зеркалом, он не любовался собой, не демонстрировал себя, не воображал порно-звездой. Он предался в руки женщины ради единения с ней.
*** Мысль о том, чтобы повторить опыт, поменявшись ролями, посещает его, спустя пять месяцев после свадьбы, когда вернувшись из первой поездки по стране, они занялись домашним обустройством. - Давай заберем твое зеркало в спальню, - предлагает он, помня об откровенности Анны с этим предметом и втайне рассчитывая на нее. Анна соглашается. Разве не спальня теперь то место, где можно побыть наедине с собой и друг с другом? Правда, она не понимает, зачем им тут зеркало, но Иманд загадочно улыбается и говорит, что у него есть идея.
Проходит недели две, в продолжение которых Анна терпеливо ждет, что муж расскажет ей о своей задумке. Но Иманд не спешит, и тогда она сама, мучимая любопытством, приступает к нему с расспросами.
Вечер. Уютно горят напольные светильники. Перед зеркалом на полу множество мягких пестрых подушек. Он говорит: - Я все сделаю сам. Ты просто доверься, ладно? Сядь между моих коленей. Он обнимает ее сзади, шепчет в волосы: - Хочу, чтобы ты увидела себя - какая ты в любви. Смотри в зеркало. Приглушенный свет, его голос, ласковые руки - Анна отдается им, не чувствуя неловкости. Ей нравится то, что она видит там - сияющие глаза, напряженные груди, перламутровую влажную розовость между ног, по которой с энтузиазмом бродят его пальцы.
Она никогда не рассматривала себя в таком ракурсе, и теперь к возбуждению примешивается стыдливое любопытство: как она выглядит там? Что открыто взгляду мужа? Собственные интимные формы на ее придирчивый взгляд, затейливы, но не отталкивающие. Успокоившись на этот счет, Анна задается другим вопросом: а он сам - видел себя в такой момент? Что-то (может, его уверенный вид?) подсказывает ей, что это занятие ему не внове.
- Мне хочется поделиться с тобой мыслью… - нерешительно говорит она потом, повернувшись и умиротворенно склонив голову ему на плечо. - Только не принимай в штыки, ладно? Ты когда-нибудь думал, что сексуальный опыт - это, по сути, улика из прошлого, о котором хочется забыть? - Нет, - он неудержимо краснеет. - Я не затем, чтоб тебя смутить, - оправдывается Анна. - Просто подумай, интимное поведение волей-неволей подсказывает, как это происходило раньше - в прошлых отношениях. Она делает паузу, опасаясь сболтнуть лишнее.
- Боишься меня задеть? - с неловким смешком спрашивает он. - Боюсь, - признается Анна. - Но все же раз говоришь, значит… - Да. - Давай помогу тебе. Сексуальная биография означает, что у человека есть прошлое, в котором либо он отвергал, либо его отвергали. В каком-то смысле, весь предыдущий интимный опыт - путь разочарований. Так почему тебя это беспокоит? - Потому, что не могу представить, что идея с зеркалом - твоя. Не верю, что однажды тебя потянуло взглянуть на это. По-моему, ты просто позволил вовлечь себя в чужую игру.
Иманд ничего не отрицает - молча улыбается. Он удивлен и смущен ее проницательностью, но виду не подает. Анна чувствует, что угадала. - Я знаю, - тихо говорит она, - ты не хочешь вспоминать прошлое, но все равно будешь, если мы сейчас не поговорим… не оборвем этот хвост. К твоему удовольствию вечно будет примешиваться отравляющая мысль о давнем эпизоде, о котором мне не стоит знать. Но я знаю, что он был. И говорю, чтоб освободить. Чтоб игра с зеркалом не тянула тебя назад, туда, куда ты возвращаться не хочешь. Не сердишься, что я это сказала?
Он понял и тронут: - Не сержусь. И ты… хорошо сделала. - Да? - она вздыхает радостно и облегченно. - Пусть эта забава будет только наша с тобой… - и тут же, потянувшись к нему, шепчет. - Давай поменяемся теперь местами…