После вальса
Представь сюжет (помнишь, мы говорили?): гостиница, ночь, голова кругом после вальса, хочется поговорить, но как всегда не с кем. Дневников в привычном смысле - т.е. сколько-нибудь регулярных записей - он не вел (за исключением краткого периода летом того же года), но вот таких отрывочных «разговоров с собой» за неимением других собеседников, или просто из желания привести мысли в порядок - было, было…
Я вижу, как он пишет - левой рукой, слегка наклонив красивую голову, но прочесть написанное на чешском не могу. Да это и не нужно, когда слышишь саму мысль, выливаемую на бумагу ли, на электронную страницу (у них есть технология электронного письма, о которой я нигде не упоминала, как, впрочем, и о многих других технологиях). Это его фразы - не мои. Я только придаю им строй и форму по-русски.
Ты перечти сначала «Вальс» - освежи в памяти, а потом - «После вальса», и поговори со мной, пожалуйста - как оно тебе, что думаешь?
Винзор (25) - Анна (22)
Дочитал в самолете «Невыносимую легкость бытия», и как кстати пришлись высказанные Кундерой мысли. Он утверждает, что чем больше случайностей предшествует любви, тем более значительна она в наших глазах, тем исключительнее это событие. Логика такова: все, что случается по необходимости и ожидаемо, что происходит всякий день, то немо. Оно менее ценно, поскольку повторяется и лишено ореола тайны. Лишь случайность может предстать перед нами, как послание. И мы стремимся прочесть ее, как цыганки, которые читают по узорам кофейной гущи, оставшейся на дне чашки. Случайность события придает ему оттенок чуда. Случайность полна волшебства, она вырывает нас из обыденности.
Люди случайно знакомятся, а потом вдруг оказывается, что этот человек - самый важный в жизни, и ты испытываешь ожог страха от сознания эфемерности счастья. Кундера говорит, что если любви суждено стать незабываемой, то с первой же минуты к ней должны слетаться случайности, как птицы на плечи Франциска Ассизского.
Самое поразительное, что этот «слет случайностей», включая саму подвернувшуюся мне вовремя книжку, не заставил себя ждать. Суток не прошло…
В лобби отеля, где я остановился, в простенке между камином и антикварным столиком висит портрет королевской семьи в дорогой, но скромной багетной раме. На нем его высочеству принцессе Анне-Марии едва ли больше четырнадцати лет. Я видел его мельком, когда вошел утром, не чая, что уже вечером стану называть девушку с портрета просто по имени - Анной (разумеется, только в мыслях). Конечно, там ее не узнать: вытянувшийся бледный подросток с выпуклым умненьким лбом под крупными завитками тщательно уложенных волос, со спокойным и гордым выражением больших серых глаз. На самом деле глаза у нее голубые с тончайшим мраморным узором вокруг зрачка, тоже отливающего голубизной. А гордость, притаившуюся в них, не так-то просто заметить, когда она улыбается своей милой благожелательной улыбкой, терпеливо внимательной к иностранцу и в то же время слегка отстраненной. И уж конечно не королевский портрет виной тому, что я испытал в ратуше.
Теперь уже ночь. Гостиничная кровать со скользкими холодными простынями хотя и широкая, но ужасно неудобная. Напихал под спину подушек и устроился в постели с планшетом. Раз не спится, опишу сегодняшний вечер - я бы не прочь пережить его еще раз.
Едва вошел в зал, как со мной случилось небывалое. Вихрь вальса выплеснул из толпы кружащихся фраков и полуобнаженных спин стремительно несущуюся пару, и точно молния блеснула у меня перед носом. В ее ослепительной вспышке передо мной из мешанины лиц выступило единственное прекрасное лицо, сверхъестественно четкое в каждой своей черточке - от загнутых кончиков ресниц до еле заметной родинки над изгибом верхней губы, вырезанной в форме купидонова лука. Девушка взглянула на меня невидяще-равнодушно, полоснув синевой взгляда, и тут же длинные темные опахала ресниц опустились, будто тень легла на белые щеки.
Пара уже унеслась прочь, а я все продолжал смотреть на ее лицо, запечатленное на сетчатке глаз, и мог бы поклясться, что знаю эту девушку. Узнал ее сразу. Что-то во мне мгновенно откликнулось: «Вот она! Это она!» Разве мог я не мог не узнать «своего» лица - той исключительной, таинственной особенности, которая делает наши черты уникальными, неповторяемыми. Оно будто всегда хранилось в моей памяти, отделенное от всех других лиц. Я сразу увидел эту поразившую меня особенность - в миндалевидном разрезе глаз, в матовой белизне кожи, во всей ее грациозной воздушной фигуре. И теперь уже не забыть ни ее рассеянной улыбки, ни горделивого жеста, с каким она возложила руку на плечо кавалера, ни точеных щиколоток, мелькнувших над тонкими каблучками туфель.
Я и не представлял, какая лавина впечатлений, какой шквал мыслей и образов может промчаться в голове за долю секунды - поистине, емкость человеческого ума, его глубина и быстрота феноменальны. Потрясенный, я привалился плечом к колонне, стараясь унять сумятицу в мыслях. Над моей головой, имитируя живой огонь свечей, перемигивались язычки электрического пламени в старинных бра. Широкие розетки из осмугленного временем хрусталя крепились к бронзовым опояскам колонн, чей солидный ряд, отраженный в зеркалах, походил на парадный строй коронованных особ. Оглядывая зал, залитый теплым розовато-желтым светом, я мимолетно удивился игре ума, искавшего чем бы отвлечься, в то время как рассудок мой изнемогал под наплывом таких чувств и желаний, в которых я даже себе не хотел признаться.
Терпеть не могу сентиментальной чепухи, типа, он был сражен в самое сердце. Но я правда чувствовал себя как подстреленный: уже корчишься, зажимая рану руками, но еще не понимаешь, насколько все серьезно. Ядовитый внутренний голос, всегда выручающий в моменты непристойной паники, тут же откликнулся: «О, опять великая любовь! Это какая же по счету - пятая, седьмая?» Недлинный ряд женских лиц мелькнул в памяти - словно они стояли на платформе, а я промчался мимо на поезде, успев заметить облачко пушистых волос и красный купальник Евы, смазанный профиль полуотвернувшейся М., и разочарованную физиономию Ренаты, с которой мы все еще вяло доругиваемся в переписке. Я унесся вдаль, а они остались там - в дыму улетевшего поезда. И почему-то стало жаль их. Такими ребяческими показались все прежние увлечения. Их даже сравнить нельзя с тем воодушевлением, какое я испытывал теперь, подпирая колонну и машинально шаря глазами по залу. Мысленно я уже закрутил потрясающий роман с этой девчонкой, и только тут наконец сообразил, что не знаю, кто она.
Зато я знал ее кавалера - старинного друга моего отца. С тех пор как мы виделись полжизни назад в Виндхуке, он не особо изменился. Я немало обязан этому господину, и рад, что могу поблагодарить его лично. Вдвойне рад. Вальс кончился, пары распались, в броуновском движении толпы мелькнуло ее пепельно-розовое платье. Минуту спустя синеглазка прошла совсем близко - высокий белобрысый парень окликнул ее, она обернулась, и я залюбовался плавной линией щеки, продолженной вдоль стройной белой шеи. Все же есть на свете совершенство!
Я верю в Провидение, поскольку убеждён, что жизнь не бесцельна, а раз так, значит, в ней должны быть силы, ведущие к этой цели. Верю, что есть люди, предназначенные сыграть некую роль в нашей судьбе - без них она пошла бы по иному пути (значит, и сам я - чья-то судьба? - от этой мысли слегка не по себе). Человек, оказавший мне неоценимую услугу, без которой я и теперь еще оставался бы калекой, помог мне сегодня снова. Он оценивающе, но с пониманием, мол, губа не дура, взглянул мне в лицо в ответ на просьбу представить меня той девушке и, прикинув что-то, кивнул. Конечно, я мог бы пригласить незнакомку на танец и так, но тогда она осталась бы незнакомкой, а я надеялся узнать не только её имя.
Он сделал мне знак держаться неподалёку, и с четверть часа я поскучал, разглядывая от нечего делать огромную как в театре бронзовую люстру в фигурных подвесках из богемского хрусталя, брызжущую алыми, золотистыми, голубыми, зелёными и оранжевыми лучами. В волнах тёплого воздуха подвески подрагивали и переливались, рассыпая яркие блики и подвижные световые полосы по маслянисто-гладкому паркету, испускавшему породистый вощаной блеск.
Наконец знакомство состоялось, и я понял тайный смысл того взгляда, который бросил на меня старый друг отца. Девушка оказалась ни много ни мало шведской престолонаследницей, и этот ошеломляющий факт заставил меня забыть на время самонадеянные рассуждения о том, что я будто бы узнал это прелестное создание. Теперь, когда она вежливо улыбалась мне, и моё собственное отражение стояло в глубине её бездонных глаз (вот так люди и тонут!), мысль о якобы существующей между нами незримой связи, казалась чуть ли не кощунственной. Как говорится, где она и где я.
Вкрадчивые обольстительные, будто любовный шёпот, полились первые звуки штраусовского вальса. И у меня осталась только одна возможность продлить наш тет-а-тет - пригласить её танцевать. Я изобразил церемонный поклон, она поспешно скромно опустила ресницы, и рука в бальной перчатке белой голубкой доверчиво порхнула мне на плечо.
Никогда ещё не случалось мне танцевать с такой великолепной партнёршей. Быстроногая, лёгкая как десятилетняя девочка (хотя ей должно быть вдвое больше), она ступала на цыпочках так невесомо, что я почти не ощущал её тела, если не считать тонкой талии, покорно и благодарно уступавшей моей руке. Лишенная свободы действий, она отдалась на мою волю - кружилась, когда я кружился, занимала то место в пространстве, какое я определил ей, позволила увлечь себя, словно имела основания доверять мне. Наши движения, дыхания совершенно слились с музыкой - мы летели, еле касаясь паркета, как крутящийся над землёй вихрь позёмки. Колонны вращались, зеркала обступали нас, огоньки электрических свечей головокружительно подмигивали. От ее раздувшейся юбки веял легкий ветерок. Тонкая прядь, выбившаяся из прически, летела сбоку. На миг, сняв руку с моего плеча, она заправила за ухо капризный завиток - безотчетное полное грации движение - я мог бы присягнуть, что видел его раньше, узнал ее жест, как и всё в ней. И как бывает в такие моменты, когда видишь нечто мимолетно прекрасное, ускользающее: просверк солнца в ненастный день, бабочку, вдруг развернувшую яркие крылья среди осеннего тлена, или стройные ножки, уплывающие вверх на эскалаторе - вдруг схватила за горло мгновенная тоска: вот и это ушло - не вернется. Будет что-то еще, столь же чудесное, но то исчезло навек.
Заметив, что она, танцуя, медленно поворачивает голову из стороны в сторону - прием, избавляющий от головокружения - я сбавил темп, и она сразу воспользовалась этим, заговорив со мной с очаровательным тактом и бессознательной привычкой занимать гостей: откуда я прибыл в Стокгольм, бывал ли здесь раньше и каковы мои впечатления от города? Я ответил. Внезапно какая-то пара - высокая девушка в пене кремовых кружев и ее пожилой кавалер с выпирающим атласным брюшком прошли вплотную за спиной Анны-Марии. Избегая столкновения, она прильнула ко мне, упруго коснувшись грудью и коленями, и тут же отпрянула, смутившись.
- Вот же увалень! - вполголоса заметил я - не столько от досады, сколько из желания сгладить неловкость (боюсь, в моем голосе прозвучало скорее удовольствие, чем возмущение). Между тем неуклюжий пузан все еще вертелся рядом, а его изящно ступавшая дама тщетно пыталась лавировать за двоих в этой толкотне.
- Он ей не пара, а? - поневоле наблюдая за их эволюциями, продолжал я, склонившись к розовому ушку, за которым трепетал завиток. Я не собирался злословить - мне только хотелось быть с ней заодно. Но Анна не взяла меня в союзники.
- Не будьте так строги, - она все же смягчила укор улыбкой. - Этот увалень, как вы изволили выразиться, химик с мировым именем, а девушка - танцовщица. На такие приемы нарочно приглашают профессионалов, чтоб гости не стояли у стен. Хотела бы я двигаться с таким небрежным шиком…
С самого начала я мусолил в уме фразы, мечтая сделать комплимент, и вот отличный повод! Но что же сказать? «О нет, вы танцуете куда лучше ее»? Отдает подхалимажем. «Вы двигаетесь божественно»? Какая-то фатовская галантность. «Вы вальсируете лучше всех, с кем мне доводилось это делать»? - всё правда, но не по-джентльменски превозносить одну женщину, принижая других. Проклятое мужское косноязычие! Поздно! - Момент упущен. Эх, тютя!
Оркестр играл уже третий ритурнель и, как ни длинен вальс, времени блеснуть перед принцессой оставалось все меньше. К тому же я вспомнил о не писаном правиле, велящем мужчине, танцуя, развлекать даму приятной беседой. Анна наверно тоже его знала, и деликатно умолкла, уступив мне инициативу. Поднатужившись, я извлек из парализованного её красотой рассудка банальный, но всё же уместный вопрос: «Вы любите танцевать?»
В группе, где я занимался бальными танцами, был некто Вондрачек. Танцевал он так себе - ноги то и дело заплетались, зато язык никогда не подводил его и молол бесперебойно всякую забавную чушь без смысла и связи. О сиамских кошках, об индийских йогах, о модных галстуках, о превратностях судьбы, о вещих снах, о карьерах порноактрис, о карточных фокусах, о нарядах китайских мандаринов, о гороскопах, о мраморных стейках, об Эйфелевой башне, о выращивании бамбука для удочек, о косах и кокосах, о мышках и подмышках. Эту блестящую ахинею он нёс беспрерывно с лучезарной улыбкой, и так приседал на уши своим дамам, что ему прощали и оттоптанные подолы, и отдавленные мозоли. Даже не видя Вондрачека, можно было определить, где он, по долетавшим взрывам смеха. Девчонки его обожали, и на зависть всем нам, спорили за право стать с ним в пару. Много бы я дал нынче вечером за такое красноречие. Увы, легкомысленный трёп - не мой жанр. Так что вместо необременительной бальной болтовни вышло то, что вышло.
Анна ответила на мой вопрос. Танцы не то чтобы её любовь. «Приятно конечно танцевать с таким умелым партнёром как вы, но такое нечасто случается» - я покраснел, не столько от похвалы, сколько от стыда. Сама того не ведая, она преподала мне урок: вот как надо говорить приятности - просто, естественно, не вымучивая льстивых фраз. Я не посмел вернуть ей комплимент - уж лучше выставить себя пнём неотёсанным, чем жалким подражателем. Вместо этого спросил (нечаянно выдав свою тревогу), часто ли ей на ум приходят нелестные эпитеты о партнёрах.
- Иногда, помимо воли, - серьёзно ответила она, и лукаво улыбнулась.
- А вам?
- Случается, - признался я. - А почему вы сказали, «помимо воли»?
- Потому, что это нехорошо - бранить человека в мыслях, не давая ему возможности защитить себя.
- Но ведь никто не узнает, что происходит у вас в голове, - возразил я, смутно сознавая, что не должен этого говорить.
- Ну и что? - она взглянула с недоумением. - Какое это имеет значение? Даже если никто не узнает, я не хочу поступать дурно, - и отвернулась, предоставив меня собственному суду.
Вот это, я понимаю, королевская особа! Нисколько не желая возвыситься - даже напротив, её высочество за пять минут знакомства успела пару раз чувствительно щёлкнуть меня по носу за моральную неразборчивость - и поделом! К счастью, на этом вальс кончился. Я отступил, поджав хвост, уповая на то, что привычка быть честной с собой помешает ей мысленно вынести мне приговор, не дав оправдаться.
Сделаю перерыв - чаю хочется. Здесь в номере неплохой набор чаев. Даже и коробочка с местным шоколадным печеньем есть. Присев с кружкой к столу и прихлебывая крепкий ароматный напиток, поддался искушению еще разок взглянуть на Анну. Теперь, когда наша первая встреча отодвинулась в прошлое, а второй ждать еще три с половиной недели, ее образ то и дело возникает передо мной в разных ракурсах: свет, играющий в крупных завитках у нее на затылке, когда она наклоняет голову, шелковый вихрь юбки, взметнувшийся вокруг бедер в пируэте, и то как гибко она выгнула спину, откинувшись мне на руку. Хотелось всмотреться - что такого в этой девушке, что я до трех часов ночи не сплю? В сети десятки ее портретов. Выбрал один - крупным планом, и долго ласкал взглядом каждую подробность: темно-русые волосок к волоску брови, жемчужные сережки-гвоздики, даже кусты и ступени лестницы за ее спиной. Уже и чай остыл - я забыл о нем. Она бесспорно очень красива, но гармония черт не главное. Кажется, я понял тайну обаяния этих возмутительно прекрасных глаз, опушенных изогнутыми темными стрелочками ресниц, ее игривой усмешки на не накрашенных губах, сложенных точно для поцелуя. В ней есть нечто более ценное, более важное, чем красота - это и притягивает. Ее внешность - отражение возвышенного ума, твердого характера, чистоты души - тот случай, когда все это буквально на лице написано.
Вернулся в постель - сна ни в одном глазу, да и какой теперь сон, вставать скоро. Расскажу, уж до конца. Я оставил принцессу, чувствуя себя проигравшим сражение, но не войну. Если б ее спросили в тот момент, какого она мнения обо мне, боюсь, ответ меня устыдил бы. Но ей понравилось танцевать со мной, значит, у меня еще есть шанс. Допустим, она не откажется он нового приглашения, но что дальше? Нужно увлечь ее разговором, и найти предлог остаться рядом потом. Предложить чего-нибудь выпить… Что еще сделать, чтоб она уделила мне внимания больше, чем другим случайным знакомым?
В укромном уголке за колонной, откуда виден весь зал, я выяснил, что хотя она и публичная персона (а может именно потому) неформальных сведений о ней кот наплакал: родилась, воспитывалась, училась… учится еще - второй диплом. Королевские обязанности - боже, какой длинный список, титулы, награды. Все? О личной жизни ни слова. Пара «вылизанных» журнальных интервью с правильными до тошноты ответами:
- Многие маленькие девочки мечтают стать принцессами. А о чем в детстве мечтали вы?
- О том, чтобы проводить больше времени с родителями.
Вот еще:
- Часто ли вам приходится отказываться от желаемого из-за королевского протокола?
- Боюсь, вы путаете королевский протокол с этикетом. Протокол определяет порядок проведения мероприятий и принципы субординации - он не требует от меня никаких жертв.
- Что ж, спросим иначе. В жизни Вашего высочества много запретов: от строгого дресс-кода до выражения эмоций. Как вы считаете, справедливо ли это по отношению к вам как к свободной личности?
- Это не вопрос справедливости. Высокое положение и происхождение не заслуга, но ответственность. А не повод считать, что тебе все можно.
Листая сайты, я все же обнаружил кое-что полезное: она, оказывается, любит вальс-вельер. Пока я смотрел видеоролик: Анна танцует с высоким блондином - тем самым, что окликнул ее в начале вечера, начался фокстрот, и тот же самый тип, ловко подхватив ее, повлек на незанятую середину танцпола длинными, плавными, скользящими шагами. Давняя сыгранность этой пары - вот что бросилось в глаза, то как уверенно, словно нечто по праву ему принадлежащее, он держал ее, то как естественно и свободно она отдалась его объятию. Чуть смартфон не выронил (аж руки вспотели от злости) - так они были великолепны. Она всегда с ним танцует? Что если этот белобрысый успеет пригласить ее на вельер раньше меня?! Ну нет! Не все ж фортуне убирать преграды с моего пути - надо и самому потрудиться.
Прикинув по программке, сколько времени остается до этого вальса, я устранил конкурента старым студенческим способом: пишешь любовную записочку, якобы от таинственной жертвы его чар, которая жаждет немедленного свидания с ним в… короче, я далеко его послал.
Дождавшись перерыва в танцах, вышел из своего укрытия за колонной, и тотчас заметил ее, стоявшую спиной ко мне и беседовавшую с чиновницей, чей обширный бюст пересекала белая лента. Но вот она отошла, взяла у подвернувшегося официанта бокал, тревожно и пристально обежала глазами зал, отыскивая кого-то. Меня - подсказал тщеславный шепоток изнутри. «О! Так это ты?» - пробасил сзади знакомый голос, кто-то хлопнул меня по плечу. Я отвлекся на подошедших Феликса и Зузанну, посыпались шуточки: «А мы думали - норвежский принц! Он, кстати, тут где-то - викинг такой здоровенный, не видел?» «Как же, - говорю, - это наверно тот, который весь вечер по велению души набеги совершал» «Куда?» «Да главным образом, на барную стойку». Пока мы зубоскалили (что, в самом деле, там был кто-то еще королевских кровей?), я встал так, чтоб видеть зал наискосок - тот угол, где была она. Анна тоже взглянула в мою сторону, и будто робкая радость озарила лицо - она не улыбнулась, но как-то посветлела вся, точно самый воздух вокруг нее засиял - нашла, кого искала? Секретарь Шведской академии обратился к ней, и она с несколько преувеличенной готовностью включилась в разговор, старательно не глядя больше туда, куда ей, очевидно, сильнее всего хотелось смотреть.
Мой план удался. На первых тактах вельера она оживилась, завертела головой, явно выглядывая белобрысого, но охотно, и кажется в приятном удивлении подала мне руку. Я прямо-таки ощутил, как хорошие манеры в ней взяли верх над чувствами, и ясные глаза устремились на меня с благосклонно-вежливым вниманием. На первых фигурах она еще осторожничала - точно ли я знаю, какой это вальс? Но поняв, что знаю, перестала тревожиться и совершенно доверилась мне, позволила закружить ее в пьянящем вихре, увлечь в блаженный полет. Наконец-то наши взгляды законно встретились. Чистое удовольствие: смотреть самому и наслаждаться ее ответным любованием (а она любовалась, не скрывая, и я тоже перестал таиться). Мы почти не говорили, да этого и не требовалось - никакие слова не могли бы передать больше, чем наши откровенные (так и хочется ляпнуть возвышенное) взоры. «Ты мне нравишься! - беззастенчиво говорили ее глаза, лучисто сиявшие прозрачной влагой. - Нравишься! Нравишься!» И я отвечал тем же. Мы будто паролем обменивались - сдались друг другу, что называется, с потрохами. Это было необыкновенно, и в то же время так естественно. Но нравился ли я ей только как партнер, или… После таких признаний, пусть и сделанных без единого слова, казалось правильным выяснить это. По-моему, она даже не удивилась, когда после вальса, проводив ее к уединенной нише у готического окна, я принес нам по стаканчику прохладительного.
Принимая питье из моих рук, она ободряюще улыбнулась, и этой улыбкой окончательно установила между нами отношения взаимной приязни. Чем бы ни приобрел я ее расположение, оно было даровано мне, и это подействовало на мою и без того кружившуюся голову как глоток хмельного «для храбрости». Следовало поскорее завязать разговор, и я начал, казалось, не очень удачно - с пустячного замечания о Венере, заглядывавшей в окно. Поистине, неловкий язык мой направлялся сегодня чем угодно, только не разумом. Не будь зачин столь неожиданным, мы, вероятно, мило поболтали бы, и всё, но этот случайный поворот языка запустил такую цепь событий… Скажи мне кто утром, что вечером я получу приглашение в частную резиденцию принцессы, укрытую в девственных шведских лесах…
Так вот, о слетевшихся случайностях. Во-первых, тот, кто познакомил нас с Анной. Мы больше десяти лет не виделись - какова была вероятность встретить его там? Как в анекдоте про динозавра на Староместской площади: 50×50 - либо встретишь, либо нет. Во-вторых, имей я время подумать, ни за что не выбрал бы ту единственную тему, которая как ключ открыла передо мной двери ее дома. Я же просто брякнул по принципу «что вижу, то пою» - сам от себя не ожидал. Ну и вишенка. В Стокгольм должен был лететь не я, а Горак. Но после того как он с автобусом дорогу не поделил, его физиономия годится только для уголовной хроники. Не слишком ли много случайностей для одного вечера?
Я вижу, как он пишет - левой рукой, слегка наклонив красивую голову, но прочесть написанное на чешском не могу. Да это и не нужно, когда слышишь саму мысль, выливаемую на бумагу ли, на электронную страницу (у них есть технология электронного письма, о которой я нигде не упоминала, как, впрочем, и о многих других технологиях). Это его фразы - не мои. Я только придаю им строй и форму по-русски.
Ты перечти сначала «Вальс» - освежи в памяти, а потом - «После вальса», и поговори со мной, пожалуйста - как оно тебе, что думаешь?
Винзор (25) - Анна (22)
Дочитал в самолете «Невыносимую легкость бытия», и как кстати пришлись высказанные Кундерой мысли. Он утверждает, что чем больше случайностей предшествует любви, тем более значительна она в наших глазах, тем исключительнее это событие. Логика такова: все, что случается по необходимости и ожидаемо, что происходит всякий день, то немо. Оно менее ценно, поскольку повторяется и лишено ореола тайны. Лишь случайность может предстать перед нами, как послание. И мы стремимся прочесть ее, как цыганки, которые читают по узорам кофейной гущи, оставшейся на дне чашки. Случайность события придает ему оттенок чуда. Случайность полна волшебства, она вырывает нас из обыденности.
Люди случайно знакомятся, а потом вдруг оказывается, что этот человек - самый важный в жизни, и ты испытываешь ожог страха от сознания эфемерности счастья. Кундера говорит, что если любви суждено стать незабываемой, то с первой же минуты к ней должны слетаться случайности, как птицы на плечи Франциска Ассизского.
Самое поразительное, что этот «слет случайностей», включая саму подвернувшуюся мне вовремя книжку, не заставил себя ждать. Суток не прошло…
В лобби отеля, где я остановился, в простенке между камином и антикварным столиком висит портрет королевской семьи в дорогой, но скромной багетной раме. На нем его высочеству принцессе Анне-Марии едва ли больше четырнадцати лет. Я видел его мельком, когда вошел утром, не чая, что уже вечером стану называть девушку с портрета просто по имени - Анной (разумеется, только в мыслях). Конечно, там ее не узнать: вытянувшийся бледный подросток с выпуклым умненьким лбом под крупными завитками тщательно уложенных волос, со спокойным и гордым выражением больших серых глаз. На самом деле глаза у нее голубые с тончайшим мраморным узором вокруг зрачка, тоже отливающего голубизной. А гордость, притаившуюся в них, не так-то просто заметить, когда она улыбается своей милой благожелательной улыбкой, терпеливо внимательной к иностранцу и в то же время слегка отстраненной. И уж конечно не королевский портрет виной тому, что я испытал в ратуше.
Теперь уже ночь. Гостиничная кровать со скользкими холодными простынями хотя и широкая, но ужасно неудобная. Напихал под спину подушек и устроился в постели с планшетом. Раз не спится, опишу сегодняшний вечер - я бы не прочь пережить его еще раз.
Едва вошел в зал, как со мной случилось небывалое. Вихрь вальса выплеснул из толпы кружащихся фраков и полуобнаженных спин стремительно несущуюся пару, и точно молния блеснула у меня перед носом. В ее ослепительной вспышке передо мной из мешанины лиц выступило единственное прекрасное лицо, сверхъестественно четкое в каждой своей черточке - от загнутых кончиков ресниц до еле заметной родинки над изгибом верхней губы, вырезанной в форме купидонова лука. Девушка взглянула на меня невидяще-равнодушно, полоснув синевой взгляда, и тут же длинные темные опахала ресниц опустились, будто тень легла на белые щеки.
Пара уже унеслась прочь, а я все продолжал смотреть на ее лицо, запечатленное на сетчатке глаз, и мог бы поклясться, что знаю эту девушку. Узнал ее сразу. Что-то во мне мгновенно откликнулось: «Вот она! Это она!» Разве мог я не мог не узнать «своего» лица - той исключительной, таинственной особенности, которая делает наши черты уникальными, неповторяемыми. Оно будто всегда хранилось в моей памяти, отделенное от всех других лиц. Я сразу увидел эту поразившую меня особенность - в миндалевидном разрезе глаз, в матовой белизне кожи, во всей ее грациозной воздушной фигуре. И теперь уже не забыть ни ее рассеянной улыбки, ни горделивого жеста, с каким она возложила руку на плечо кавалера, ни точеных щиколоток, мелькнувших над тонкими каблучками туфель.
Я и не представлял, какая лавина впечатлений, какой шквал мыслей и образов может промчаться в голове за долю секунды - поистине, емкость человеческого ума, его глубина и быстрота феноменальны. Потрясенный, я привалился плечом к колонне, стараясь унять сумятицу в мыслях. Над моей головой, имитируя живой огонь свечей, перемигивались язычки электрического пламени в старинных бра. Широкие розетки из осмугленного временем хрусталя крепились к бронзовым опояскам колонн, чей солидный ряд, отраженный в зеркалах, походил на парадный строй коронованных особ. Оглядывая зал, залитый теплым розовато-желтым светом, я мимолетно удивился игре ума, искавшего чем бы отвлечься, в то время как рассудок мой изнемогал под наплывом таких чувств и желаний, в которых я даже себе не хотел признаться.
Терпеть не могу сентиментальной чепухи, типа, он был сражен в самое сердце. Но я правда чувствовал себя как подстреленный: уже корчишься, зажимая рану руками, но еще не понимаешь, насколько все серьезно. Ядовитый внутренний голос, всегда выручающий в моменты непристойной паники, тут же откликнулся: «О, опять великая любовь! Это какая же по счету - пятая, седьмая?» Недлинный ряд женских лиц мелькнул в памяти - словно они стояли на платформе, а я промчался мимо на поезде, успев заметить облачко пушистых волос и красный купальник Евы, смазанный профиль полуотвернувшейся М., и разочарованную физиономию Ренаты, с которой мы все еще вяло доругиваемся в переписке. Я унесся вдаль, а они остались там - в дыму улетевшего поезда. И почему-то стало жаль их. Такими ребяческими показались все прежние увлечения. Их даже сравнить нельзя с тем воодушевлением, какое я испытывал теперь, подпирая колонну и машинально шаря глазами по залу. Мысленно я уже закрутил потрясающий роман с этой девчонкой, и только тут наконец сообразил, что не знаю, кто она.
Зато я знал ее кавалера - старинного друга моего отца. С тех пор как мы виделись полжизни назад в Виндхуке, он не особо изменился. Я немало обязан этому господину, и рад, что могу поблагодарить его лично. Вдвойне рад. Вальс кончился, пары распались, в броуновском движении толпы мелькнуло ее пепельно-розовое платье. Минуту спустя синеглазка прошла совсем близко - высокий белобрысый парень окликнул ее, она обернулась, и я залюбовался плавной линией щеки, продолженной вдоль стройной белой шеи. Все же есть на свете совершенство!
Я верю в Провидение, поскольку убеждён, что жизнь не бесцельна, а раз так, значит, в ней должны быть силы, ведущие к этой цели. Верю, что есть люди, предназначенные сыграть некую роль в нашей судьбе - без них она пошла бы по иному пути (значит, и сам я - чья-то судьба? - от этой мысли слегка не по себе). Человек, оказавший мне неоценимую услугу, без которой я и теперь еще оставался бы калекой, помог мне сегодня снова. Он оценивающе, но с пониманием, мол, губа не дура, взглянул мне в лицо в ответ на просьбу представить меня той девушке и, прикинув что-то, кивнул. Конечно, я мог бы пригласить незнакомку на танец и так, но тогда она осталась бы незнакомкой, а я надеялся узнать не только её имя.
Он сделал мне знак держаться неподалёку, и с четверть часа я поскучал, разглядывая от нечего делать огромную как в театре бронзовую люстру в фигурных подвесках из богемского хрусталя, брызжущую алыми, золотистыми, голубыми, зелёными и оранжевыми лучами. В волнах тёплого воздуха подвески подрагивали и переливались, рассыпая яркие блики и подвижные световые полосы по маслянисто-гладкому паркету, испускавшему породистый вощаной блеск.
Наконец знакомство состоялось, и я понял тайный смысл того взгляда, который бросил на меня старый друг отца. Девушка оказалась ни много ни мало шведской престолонаследницей, и этот ошеломляющий факт заставил меня забыть на время самонадеянные рассуждения о том, что я будто бы узнал это прелестное создание. Теперь, когда она вежливо улыбалась мне, и моё собственное отражение стояло в глубине её бездонных глаз (вот так люди и тонут!), мысль о якобы существующей между нами незримой связи, казалась чуть ли не кощунственной. Как говорится, где она и где я.
Вкрадчивые обольстительные, будто любовный шёпот, полились первые звуки штраусовского вальса. И у меня осталась только одна возможность продлить наш тет-а-тет - пригласить её танцевать. Я изобразил церемонный поклон, она поспешно скромно опустила ресницы, и рука в бальной перчатке белой голубкой доверчиво порхнула мне на плечо.
Никогда ещё не случалось мне танцевать с такой великолепной партнёршей. Быстроногая, лёгкая как десятилетняя девочка (хотя ей должно быть вдвое больше), она ступала на цыпочках так невесомо, что я почти не ощущал её тела, если не считать тонкой талии, покорно и благодарно уступавшей моей руке. Лишенная свободы действий, она отдалась на мою волю - кружилась, когда я кружился, занимала то место в пространстве, какое я определил ей, позволила увлечь себя, словно имела основания доверять мне. Наши движения, дыхания совершенно слились с музыкой - мы летели, еле касаясь паркета, как крутящийся над землёй вихрь позёмки. Колонны вращались, зеркала обступали нас, огоньки электрических свечей головокружительно подмигивали. От ее раздувшейся юбки веял легкий ветерок. Тонкая прядь, выбившаяся из прически, летела сбоку. На миг, сняв руку с моего плеча, она заправила за ухо капризный завиток - безотчетное полное грации движение - я мог бы присягнуть, что видел его раньше, узнал ее жест, как и всё в ней. И как бывает в такие моменты, когда видишь нечто мимолетно прекрасное, ускользающее: просверк солнца в ненастный день, бабочку, вдруг развернувшую яркие крылья среди осеннего тлена, или стройные ножки, уплывающие вверх на эскалаторе - вдруг схватила за горло мгновенная тоска: вот и это ушло - не вернется. Будет что-то еще, столь же чудесное, но то исчезло навек.
Заметив, что она, танцуя, медленно поворачивает голову из стороны в сторону - прием, избавляющий от головокружения - я сбавил темп, и она сразу воспользовалась этим, заговорив со мной с очаровательным тактом и бессознательной привычкой занимать гостей: откуда я прибыл в Стокгольм, бывал ли здесь раньше и каковы мои впечатления от города? Я ответил. Внезапно какая-то пара - высокая девушка в пене кремовых кружев и ее пожилой кавалер с выпирающим атласным брюшком прошли вплотную за спиной Анны-Марии. Избегая столкновения, она прильнула ко мне, упруго коснувшись грудью и коленями, и тут же отпрянула, смутившись.
- Вот же увалень! - вполголоса заметил я - не столько от досады, сколько из желания сгладить неловкость (боюсь, в моем голосе прозвучало скорее удовольствие, чем возмущение). Между тем неуклюжий пузан все еще вертелся рядом, а его изящно ступавшая дама тщетно пыталась лавировать за двоих в этой толкотне.
- Он ей не пара, а? - поневоле наблюдая за их эволюциями, продолжал я, склонившись к розовому ушку, за которым трепетал завиток. Я не собирался злословить - мне только хотелось быть с ней заодно. Но Анна не взяла меня в союзники.
- Не будьте так строги, - она все же смягчила укор улыбкой. - Этот увалень, как вы изволили выразиться, химик с мировым именем, а девушка - танцовщица. На такие приемы нарочно приглашают профессионалов, чтоб гости не стояли у стен. Хотела бы я двигаться с таким небрежным шиком…
С самого начала я мусолил в уме фразы, мечтая сделать комплимент, и вот отличный повод! Но что же сказать? «О нет, вы танцуете куда лучше ее»? Отдает подхалимажем. «Вы двигаетесь божественно»? Какая-то фатовская галантность. «Вы вальсируете лучше всех, с кем мне доводилось это делать»? - всё правда, но не по-джентльменски превозносить одну женщину, принижая других. Проклятое мужское косноязычие! Поздно! - Момент упущен. Эх, тютя!
Оркестр играл уже третий ритурнель и, как ни длинен вальс, времени блеснуть перед принцессой оставалось все меньше. К тому же я вспомнил о не писаном правиле, велящем мужчине, танцуя, развлекать даму приятной беседой. Анна наверно тоже его знала, и деликатно умолкла, уступив мне инициативу. Поднатужившись, я извлек из парализованного её красотой рассудка банальный, но всё же уместный вопрос: «Вы любите танцевать?»
В группе, где я занимался бальными танцами, был некто Вондрачек. Танцевал он так себе - ноги то и дело заплетались, зато язык никогда не подводил его и молол бесперебойно всякую забавную чушь без смысла и связи. О сиамских кошках, об индийских йогах, о модных галстуках, о превратностях судьбы, о вещих снах, о карьерах порноактрис, о карточных фокусах, о нарядах китайских мандаринов, о гороскопах, о мраморных стейках, об Эйфелевой башне, о выращивании бамбука для удочек, о косах и кокосах, о мышках и подмышках. Эту блестящую ахинею он нёс беспрерывно с лучезарной улыбкой, и так приседал на уши своим дамам, что ему прощали и оттоптанные подолы, и отдавленные мозоли. Даже не видя Вондрачека, можно было определить, где он, по долетавшим взрывам смеха. Девчонки его обожали, и на зависть всем нам, спорили за право стать с ним в пару. Много бы я дал нынче вечером за такое красноречие. Увы, легкомысленный трёп - не мой жанр. Так что вместо необременительной бальной болтовни вышло то, что вышло.
Анна ответила на мой вопрос. Танцы не то чтобы её любовь. «Приятно конечно танцевать с таким умелым партнёром как вы, но такое нечасто случается» - я покраснел, не столько от похвалы, сколько от стыда. Сама того не ведая, она преподала мне урок: вот как надо говорить приятности - просто, естественно, не вымучивая льстивых фраз. Я не посмел вернуть ей комплимент - уж лучше выставить себя пнём неотёсанным, чем жалким подражателем. Вместо этого спросил (нечаянно выдав свою тревогу), часто ли ей на ум приходят нелестные эпитеты о партнёрах.
- Иногда, помимо воли, - серьёзно ответила она, и лукаво улыбнулась.
- А вам?
- Случается, - признался я. - А почему вы сказали, «помимо воли»?
- Потому, что это нехорошо - бранить человека в мыслях, не давая ему возможности защитить себя.
- Но ведь никто не узнает, что происходит у вас в голове, - возразил я, смутно сознавая, что не должен этого говорить.
- Ну и что? - она взглянула с недоумением. - Какое это имеет значение? Даже если никто не узнает, я не хочу поступать дурно, - и отвернулась, предоставив меня собственному суду.
Вот это, я понимаю, королевская особа! Нисколько не желая возвыситься - даже напротив, её высочество за пять минут знакомства успела пару раз чувствительно щёлкнуть меня по носу за моральную неразборчивость - и поделом! К счастью, на этом вальс кончился. Я отступил, поджав хвост, уповая на то, что привычка быть честной с собой помешает ей мысленно вынести мне приговор, не дав оправдаться.
Сделаю перерыв - чаю хочется. Здесь в номере неплохой набор чаев. Даже и коробочка с местным шоколадным печеньем есть. Присев с кружкой к столу и прихлебывая крепкий ароматный напиток, поддался искушению еще разок взглянуть на Анну. Теперь, когда наша первая встреча отодвинулась в прошлое, а второй ждать еще три с половиной недели, ее образ то и дело возникает передо мной в разных ракурсах: свет, играющий в крупных завитках у нее на затылке, когда она наклоняет голову, шелковый вихрь юбки, взметнувшийся вокруг бедер в пируэте, и то как гибко она выгнула спину, откинувшись мне на руку. Хотелось всмотреться - что такого в этой девушке, что я до трех часов ночи не сплю? В сети десятки ее портретов. Выбрал один - крупным планом, и долго ласкал взглядом каждую подробность: темно-русые волосок к волоску брови, жемчужные сережки-гвоздики, даже кусты и ступени лестницы за ее спиной. Уже и чай остыл - я забыл о нем. Она бесспорно очень красива, но гармония черт не главное. Кажется, я понял тайну обаяния этих возмутительно прекрасных глаз, опушенных изогнутыми темными стрелочками ресниц, ее игривой усмешки на не накрашенных губах, сложенных точно для поцелуя. В ней есть нечто более ценное, более важное, чем красота - это и притягивает. Ее внешность - отражение возвышенного ума, твердого характера, чистоты души - тот случай, когда все это буквально на лице написано.
Вернулся в постель - сна ни в одном глазу, да и какой теперь сон, вставать скоро. Расскажу, уж до конца. Я оставил принцессу, чувствуя себя проигравшим сражение, но не войну. Если б ее спросили в тот момент, какого она мнения обо мне, боюсь, ответ меня устыдил бы. Но ей понравилось танцевать со мной, значит, у меня еще есть шанс. Допустим, она не откажется он нового приглашения, но что дальше? Нужно увлечь ее разговором, и найти предлог остаться рядом потом. Предложить чего-нибудь выпить… Что еще сделать, чтоб она уделила мне внимания больше, чем другим случайным знакомым?
В укромном уголке за колонной, откуда виден весь зал, я выяснил, что хотя она и публичная персона (а может именно потому) неформальных сведений о ней кот наплакал: родилась, воспитывалась, училась… учится еще - второй диплом. Королевские обязанности - боже, какой длинный список, титулы, награды. Все? О личной жизни ни слова. Пара «вылизанных» журнальных интервью с правильными до тошноты ответами:
- Многие маленькие девочки мечтают стать принцессами. А о чем в детстве мечтали вы?
- О том, чтобы проводить больше времени с родителями.
Вот еще:
- Часто ли вам приходится отказываться от желаемого из-за королевского протокола?
- Боюсь, вы путаете королевский протокол с этикетом. Протокол определяет порядок проведения мероприятий и принципы субординации - он не требует от меня никаких жертв.
- Что ж, спросим иначе. В жизни Вашего высочества много запретов: от строгого дресс-кода до выражения эмоций. Как вы считаете, справедливо ли это по отношению к вам как к свободной личности?
- Это не вопрос справедливости. Высокое положение и происхождение не заслуга, но ответственность. А не повод считать, что тебе все можно.
Листая сайты, я все же обнаружил кое-что полезное: она, оказывается, любит вальс-вельер. Пока я смотрел видеоролик: Анна танцует с высоким блондином - тем самым, что окликнул ее в начале вечера, начался фокстрот, и тот же самый тип, ловко подхватив ее, повлек на незанятую середину танцпола длинными, плавными, скользящими шагами. Давняя сыгранность этой пары - вот что бросилось в глаза, то как уверенно, словно нечто по праву ему принадлежащее, он держал ее, то как естественно и свободно она отдалась его объятию. Чуть смартфон не выронил (аж руки вспотели от злости) - так они были великолепны. Она всегда с ним танцует? Что если этот белобрысый успеет пригласить ее на вельер раньше меня?! Ну нет! Не все ж фортуне убирать преграды с моего пути - надо и самому потрудиться.
Прикинув по программке, сколько времени остается до этого вальса, я устранил конкурента старым студенческим способом: пишешь любовную записочку, якобы от таинственной жертвы его чар, которая жаждет немедленного свидания с ним в… короче, я далеко его послал.
Дождавшись перерыва в танцах, вышел из своего укрытия за колонной, и тотчас заметил ее, стоявшую спиной ко мне и беседовавшую с чиновницей, чей обширный бюст пересекала белая лента. Но вот она отошла, взяла у подвернувшегося официанта бокал, тревожно и пристально обежала глазами зал, отыскивая кого-то. Меня - подсказал тщеславный шепоток изнутри. «О! Так это ты?» - пробасил сзади знакомый голос, кто-то хлопнул меня по плечу. Я отвлекся на подошедших Феликса и Зузанну, посыпались шуточки: «А мы думали - норвежский принц! Он, кстати, тут где-то - викинг такой здоровенный, не видел?» «Как же, - говорю, - это наверно тот, который весь вечер по велению души набеги совершал» «Куда?» «Да главным образом, на барную стойку». Пока мы зубоскалили (что, в самом деле, там был кто-то еще королевских кровей?), я встал так, чтоб видеть зал наискосок - тот угол, где была она. Анна тоже взглянула в мою сторону, и будто робкая радость озарила лицо - она не улыбнулась, но как-то посветлела вся, точно самый воздух вокруг нее засиял - нашла, кого искала? Секретарь Шведской академии обратился к ней, и она с несколько преувеличенной готовностью включилась в разговор, старательно не глядя больше туда, куда ей, очевидно, сильнее всего хотелось смотреть.
Мой план удался. На первых тактах вельера она оживилась, завертела головой, явно выглядывая белобрысого, но охотно, и кажется в приятном удивлении подала мне руку. Я прямо-таки ощутил, как хорошие манеры в ней взяли верх над чувствами, и ясные глаза устремились на меня с благосклонно-вежливым вниманием. На первых фигурах она еще осторожничала - точно ли я знаю, какой это вальс? Но поняв, что знаю, перестала тревожиться и совершенно доверилась мне, позволила закружить ее в пьянящем вихре, увлечь в блаженный полет. Наконец-то наши взгляды законно встретились. Чистое удовольствие: смотреть самому и наслаждаться ее ответным любованием (а она любовалась, не скрывая, и я тоже перестал таиться). Мы почти не говорили, да этого и не требовалось - никакие слова не могли бы передать больше, чем наши откровенные (так и хочется ляпнуть возвышенное) взоры. «Ты мне нравишься! - беззастенчиво говорили ее глаза, лучисто сиявшие прозрачной влагой. - Нравишься! Нравишься!» И я отвечал тем же. Мы будто паролем обменивались - сдались друг другу, что называется, с потрохами. Это было необыкновенно, и в то же время так естественно. Но нравился ли я ей только как партнер, или… После таких признаний, пусть и сделанных без единого слова, казалось правильным выяснить это. По-моему, она даже не удивилась, когда после вальса, проводив ее к уединенной нише у готического окна, я принес нам по стаканчику прохладительного.
Принимая питье из моих рук, она ободряюще улыбнулась, и этой улыбкой окончательно установила между нами отношения взаимной приязни. Чем бы ни приобрел я ее расположение, оно было даровано мне, и это подействовало на мою и без того кружившуюся голову как глоток хмельного «для храбрости». Следовало поскорее завязать разговор, и я начал, казалось, не очень удачно - с пустячного замечания о Венере, заглядывавшей в окно. Поистине, неловкий язык мой направлялся сегодня чем угодно, только не разумом. Не будь зачин столь неожиданным, мы, вероятно, мило поболтали бы, и всё, но этот случайный поворот языка запустил такую цепь событий… Скажи мне кто утром, что вечером я получу приглашение в частную резиденцию принцессы, укрытую в девственных шведских лесах…
Так вот, о слетевшихся случайностях. Во-первых, тот, кто познакомил нас с Анной. Мы больше десяти лет не виделись - какова была вероятность встретить его там? Как в анекдоте про динозавра на Староместской площади: 50×50 - либо встретишь, либо нет. Во-вторых, имей я время подумать, ни за что не выбрал бы ту единственную тему, которая как ключ открыла передо мной двери ее дома. Я же просто брякнул по принципу «что вижу, то пою» - сам от себя не ожидал. Ну и вишенка. В Стокгольм должен был лететь не я, а Горак. Но после того как он с автобусом дорогу не поделил, его физиономия годится только для уголовной хроники. Не слишком ли много случайностей для одного вечера?