Единственный способ повзрослеть
Иманд (37) - Анна (34)
Представляешь, три дня не могла текст выложить (еще в воскресенье закончила) - некогда! Работа, дела по подъезду, альтсезон рванул - видел, что с криптой, да? А главное, думала, пусть текст отлежится - вычитаю, поправлю еще. Но в действительности - не читаю, меня уже новая история захватила. Сейчас второй час ночи - заставлю себя выложить и тогда, зная, что ты читаешь, прочту сама как бы твоими глазами. Только так и могу «увидеть» зачитанный до дыр текст…
PS. Прежде, чем читать, посмотри последние три строчки в предыдущей главе - и все поймешь.
Анна
Соланж жалуется папе на коварство школьной подружки Фрейи, разболтавшей всему классу ее секрет насчет рождественского маскарадного костюма. До Рождества ещё полтора месяца, но Соланж заранее решила, что нарядится Элизой из сказки «Дикие лебеди». Как же не обсудить с подружкой - теперь уже бывшей - все упоительные подробности: от корзиночки с зеленой крапивной пряжей до локонов, украшенных лебедиными пёрышками. Она отлично всё придумала и ожидала похвал. В ответ Фрейя заявила, что тоже хочет быть Элизой (но не могут же они вдвоём, правда?) и лихо устранила конкурентку, выдав всем её тайну. Сидя на коленях отца и прижавшись щекой к его плечу, Соланж всхлипывает от горькой обиды.
Анна собирает с Малышом паззл с гоночными машинками и слушает вполуха. Дочка уже рассказывала ей эту историю, и теперь ищет сочувствия у нового слушателя. И конечно находит. В папиных объятиях любое горе выплакать можно. Он успокоительно поглаживает несостоявшуюся Элизу по спинке и говорит, что Фрейя сама себя наказала: чужую идею украла на один вечер, а дружбы и доверия лишилась навсегда.
- Пап, ну кем же я теперь буду на празднике?
- Может, Русалочкой?
Вдвоём они придумывают длинное платье из блестящей как рыбья чешуя материи, и прическу, с вплетёнными в нее водорослями, скрепленную заколками в виде морских звезд. Слёзы у Соланж давно высохли, она вдохновенно сочиняет новый образ: «Еще коралловое ожерелье вместо пояса, ага?»
Анна смотрит на них, втайне терзаясь нешуточной завистью. Она сама недавно жаловалась мужу на предательство политических союзников. Ей тоже было обидно - и что, разве её пожалели, утешили? Как же! Иманд выслушал, спросил с лёгким недоумением.
- А чего ты ожидала? Ведь ясно же было, что они вильнут в сторону при малейшей возможности. Наивно полагаться на слово тех, чьи интересы противоположны твоим.
Будто она сама не знает! Противно сознавать себя дурой, да ещё услышать подтверждение тому из уст близкого человека. Она-то надеялась, Иманд скажет что-нибудь ободряющее, мол, не горюй, всё утрясётся. Может даже обнимет, пожалеет. Но ему и в голову не пришло приласкать расстроенную женщину. Правда, муж подал дельный совет, как говорится, и на том спасибо. И всё же она разочарована. В советчиках-то у неё недостатка нет, а вот поплакаться, когда надо, некому. Ну почему он такой недогадливый?
Иманд
Знай он о чувствах жены, изумился бы: Анна ведь не восьмилетняя девочка! Не может он гладить её по головке и нос утирать - да и не позволит она так с собой обращаться. Конечно, он готов поддерживать любимую и всячески помогать ей - как? Как принято у взрослых людей: помочь осознать ошибки и найти средство к их исправлению. Именно так он и поступает. Ему приятно, что жена делится с ним своими горестями и, желая оправдать ее доверие, он стремится быть тем, кто разрешит ее трудности: отбросит эмоции, проанализирует проблему и найдет решение. Разве не этого она ждет от него? А что Анна выглядит огорченной, так это естественно, когда у человека неприятности.
Сам Иманд в утешениях не нуждается, так он, во всяком случае, думает. Да и не пристало мужчине взывать к сочувствию, быть объектом жалости и опеки (его аж передергивает от этой мысли!). Он не терпит советов в духе «надень шапку - холодно» или «не ешь всухомятку - желудок испортишь». Анна, бывает, грешит этим, но теперь сразу сдает назад: «Прости, прости, не буду».
Хотя, положа руку на сердце, ему бы хотелось больше сердечного участия, когда он делится с ней тем, что на душе. На днях вот признался, что порой чувствует себя никчемным светским чучелом, что его общественная роль чисто декоративная, и что все эти одевания к вечернему выходу, как завитушки на рамочке вокруг пустоты. Он присутствует рядом с ней на публике потому, что так полагается, а не потому, что от него есть какая-то польза.
Говоря это, Иманд надеялся услышать в ответ «ты - моя опора, мне без тебя не обойтись». Но Анна только грустно усмехнулась.
- От моего появления, знаешь ли, тоже проку немного, просто оно автоматически задает статус события. Но ты неправ, если думаешь, будто другие могут быть мерилом твоей ценности. Это детская позиция.
- Почему детская?
- Только маленьким нужно подтверждение их «хорошести»: «Ты примерный мальчик! Ах, что бы мамочка без тебя делала!»
Ее ирония, а главное, упрек в незрелости больно его задели. Разумеется, он и виду не подал. А когда Анна, чутьем угадав обиду, попыталась смягчить ее: «Для меня важно, что ты разделяешь эту ношу со мной», Иманд уже замкнулся в себе и, отвернувшись к зеркалу, сухо бросил: «Я рад» - тоном человека, сожалеющего о своей откровенности.
Анна
Вот этого она в нем не понимает: на что Иманд обиделся? Каждый раз одно и то же! Ведь не может муж всерьез ожидать, что она прочтет его мысли. Зачем безмолвно и угрюмо страдать от непонимания, вместо того, чтоб всё объяснить? Ведет себя как Малыш - тот тоже надуется как хомячок, отвернется и ждет, когда большие сами поймут, в чем перед ним виноваты.
Ну Малыш-то ладно, он хотя и говорит уже развернутыми фразами, уверен, что для понимания слова не нужны - ведь когда он еще не умел разговаривать, родители все равно догадывались, в чем дело. А Иманд что - тоже надеется на ее телепатические способности? Мысль о том, что муж в глубине души продолжает верить в понимание без слов, уже приходила ей в голову. И уходила, изгнанная оттуда его очевидной взрослостью.
Но и сама Анна, когда дело касается собственных обид, тоже помалкивает. Ей попросту стыдно и неловко выдвигать претензии типа, почему ты меня не утешил? Почему не рассеял мои страхи? О, она многого боится. Внезапной тяжкой болезни, например. Прошлой весной, нащупав в груди болезненное уплотнение - опухоль, рак?! - она вся извелась от тревог. Оказалось, ерунда, даже лечение не потребовалось. Но Иманд, пока они вместе ждали результатов анализа, нет, чтоб ободрить и укрепить ее, сам испугался до ужаса!
Или ее вечный страх перед неопределенностью в сочетании с конструктивным пессимизмом, будь он неладен! Еще ничего неизвестно, а она уж полна мрачных предчувствий и мысленно готовится к худшему. На выборах победят ультраправые, и в стране вспыхнут беспорядки (победили «умеренные»). Из-за финансовой ошибки, которая то ли есть, то ли нет - идет аудит, грянет грандиозный скандал (ошибку нашли, исправили, все обошлось). Во время школьного похода группа детей, где была и Соланж, вместе с педагогом сошла с маршрута и целых полтора часа не выходила на связь (заблудились, оказались вне зоны доступа - бывает). А она-то каждый раз с ума сходила, составляя в уме аварийный план действий на случай, если опасения подтвердятся!
Иманд с его умением не поддаваться эмоциям мог бы остудить ее панику, укрыть - «не бойся, я с тобой» - за пресловутой каменной стеной мужского рационализма, но он только посмеивается над ее слишком бурным воображением: «Тебя не реальные угрозы страшат, а твои фантазии. Просто перестань сочинять». Обидно слышать такое? А то! Но что она может предъявить ему: «Ты не защищаешь меня от моих выдумок»? Глупо! Пора уже самой справляться со своими страхами.
Иманд
Иманд не готов вслух признать, что обижен нечуткостью жены, запоздало, как бы в виде одолжения сказавшей то, что ему так хотелось услышать: ты важен, ты ценен. Он конечно и сам знает, но подтверждение было бы так приятно. Намек Анны на детскость его ожиданий, оскорбил и был сердито отброшен: можно подумать, взрослым это не требуется!
Но теперь он уже не так уверен в своей правоте. Ироничное «что бы мамочка без тебя делала!» все еще звенит в ушах. Мама когда-то так говорила: «Что бы я без тебя…» - и это было высшей похвалой, лучшей наградой. Но ведь он давно не ребенок. Почему же ему все еще нужно это слышать?
И не только это - другое тоже. Когда сильно устал или болеет, хочется обычной женской заботы, вот этого: поешь, отдохни, приляг, а я для тебя сейчас… И прохладная ладонь на пылающий лоб, и приглушенный голос за дверью: «Тише, пусть он поспит», и горячее молоко на ночь, с которого, уступая его прихоти, снимают противную пенку. Как выздороветь без нежного: «Лежи, лежи, я сама…» - он не представляет. Анна, конечно, ангельски терпелива, хоть и говорит снисходительно: «Ну, милый мой, с 37.3 - ты еще далеко не при смерти». Но почему он ждет, что супруга станет по-матерински кудахтать над ним? Почему принимает это как должное? Ведь он уверен, что в семье так и должно быть, хотя Анна ему не мать, а жена, и все эти ласковые ухаживания, кроткие потакания капризам должны теперь по праву доставаться их детям. Может, любимая права, и он того… малость задержался в развитии?
Но как же не желать этого? Для чего тогда семья - разве не для того, чтоб жить с любимыми людьми, помогать, оберегать, заботиться друг о друге?
Анна
Для женщины заботиться естественно - она от этого даже удовольствие получает. Хотя удивительно конечно, что Иманд при всей его стойкости, совершенно не умеет болеть. Впрочем, разве не все мужчины таковы? Отец Анны - человек во всех прочих отношениях выносливый и терпеливый - переносил обычное сезонное недомогание с таким мученическим видом, что сочувствие жены вскоре сменялось досадой: «Сколько можно ныть!»
Иманд, от которого так-то жалоб не услышишь, простудившись, в первые день-два крепится как может, превозмогая хворь на ногах и отказываясь принимать лекарства. Но заложенный нос, першение в горле, лихорадка и головная боль скоро истощают его волю, обессиливая и в то же время приводя в крайнее раздражение. Он - кошмарный пациент: лечиться не хочет, а только чтоб его жалели и во всем потакали. Как вести себя с мужчиной, вдруг превратившимся в несносного страдающего ребенка? Анна скоро догадалась, как с ним надо, и легко приняла тон милосердной, но твердой в своих намерениях матери. Не слушая строптивых «не хочу, не буду», она своей рукой дает мужу все лекарства, прописанные доктором, прибавляя еще от себя известные домашние средства и не скупясь при этом на ласку и уговоры. Конечно, все это немного игра для обоих, но отчего бы не поиграть, если оно на пользу?
Сложно сказать, что больше помогает больному: медицинские снадобья или присутствие мудрой сильной женщины рядом, взявшей на себя все заботы о нем. Она знает, что нужно делать, и не даст ему пропасть. Так что когда Анна с уверенным видом и участливой улыбкой подносит ему ложку горькой микстуры, он без споров открывает рот. Эта «мамская» роль дается ей без особого труда. Когда очередная зараза укладывает в постель всех ее домочадцев, она просто переходит из спальни в спальню, не меняя образа.
Иманд
В каком-то смысле семейная жизнь стала для него разочарованием - в самом себе. До свадьбы он не мог понять, отчего разумные, любящие люди ссорятся по пустякам и подспудно копят недовольство вместо того, чтоб прямо и честно обсудить разногласия. Казалось, все происходит по недомыслию, из-за отсутствия выдержки, терпения, из-за пещерного эгоизма. Он же чувствовал себя зрелым, полным душевных сил, готовым уступать и делиться, снисходить к женским слабостям и прощать. Разве мог он думать тогда, что прощать придется по большей части себя самого? Причем именно за то, что еще недавно порицал в других. Это ему теперь не хватает ума и выдержки, чтоб союз с любимой женщиной стал таким, как мечталось: без глупых ссор и затаенных обид.
В реальных отношениях он оказался не таков, каким воображал себя: не оплотом здравомыслия, не столь терпимым и добродушным. Зато обнаружил высокомерие и постыдную эмоциональную зависимость, а вместе с ней и желание если не быть, то хоть казаться безупречным неуязвимым героем. Из-за этого его вожделенная «тихая гавань», его «приют взаимопонимания и доверия» - его семья то и дело превращается в поле боя, во взрывоопасный вулкан, где кипят отнюдь не любовные страсти. Правда, бурные ссоры - не их жанр. Резкое слово, ответная вспышка гнева, хлопок дверью - всё, больше никаких шумовых эффектов.
Но почему они не могут сосуществовать мирно, не выводя друг друга из себя? Спустя десять лет все тот же вопрос, только теперь обогащенный собственным опытом, вновь стоит перед ним. Пора признать, что он не справился. Не сдержал данного себе обещания создать образцовую семью, в которой каждый чувствовал бы себя принятым, обласканным, защищенным. Любовь не избавила его от инфантильных ожиданий, не научила смирению, не сделала добрее. Может, и Анна думает о себе то же. Она сегодня пришла к нему, села на край кресла, подавшись вперед, опустив руки между коленей, вздохнула:
- Сил больше нет. Ну что мы все цапаемся, как самолюбивые подростки… Ты не устал от этого?
Он молча кивнул.
- Давай оставим дела на пару дней - побудем одни, поговорим по душам, а? Уедем сейчас, завтра, а то после Мартина* некогда будет.
Анна
Ноябрь во всей красе: сверху нависают тёмные тучи, снизу полосами лежит сырой туман, а посередине - серый сплюснутый мир. Если смотреть с террасы, верхушки леса торчат из мглы точно дальний скалистый хребет - будто они не за четыре часа от столицы, а за четыре миллиона лет от ближайшей цивилизации. Хоть бы подуло, разнесло эту хмарь. Постояв у каменного парапета и продрогнув, Анна решает надеть поверх амазонки короткий подбитый мехом плащ с капюшоном. И Иманду надо сказать... Скажешь ему, как же! Так зыркнет - все слова проглотишь! А забавно все-таки: сам же требует от нее заботы, а проявишь ее - возмущается: «Я знаю, что мне делать - обойдусь без подсказок!».
Да ладно, что на него кивать, сама такая! Не она разве нынче ночью, проснувшись от какого-то кошмара, в страхе жалась к мужу и злилась, что он никак не хочет просыпаться и выслушивать ее сонные бредни? А за завтраком, когда она отодвинула в сторону недоеденную кашу, Иманд вдруг обеспокоился, мол, она ест слишком мало, а впереди целый день в лесу - оголодает, да и замерзнет, не евши. И опять она вспыхнула: «Нянька ты мне, что ли?» Ну? Так чего она все-таки хочет от своего мужчины? И добрая половина их стычек из-за такой вот чепухи.
Да, отношения в браке оказались не такими как она представляла. Иманд любит ее, но проявляет свою любовь не так, как ей хочется. Однажды она, полушутя, даже инструкцию для него составила. И там, как положено, был раздел «Мелкие неприятности и способы их устранения». Например, такое.
Неприятность: Тебя отвлекают от важных дел просьбы типа: скажи, что-нибудь хорошее.
Способ устранения: Переключись с рабочего режима на человеческий. Ну и скажи! Жалко тебе что ли? Что-нибудь доброе, ласковое. Вовремя выданный пряник сокращает расходы на валерьянку. Пряники лишними не бывают.
Примечание: если Тузику показать кусок сахара, он будет танцевать на задних лапках, а если «фигу», то можно не досчитаться конечностей.
Иманд прочел, кивнул и… забыл. Это ведь шутка была, нет? А вот, кстати, и он. Слава богу, тоже в теплом плаще: капюшон с пушистой серебристо-черной оторочкой лежит на плечах. От него тянет уличным холодком, запахом кожаной упряжи, терпким конским духом. С удовольствием оглядел ее сзади:
- Готова?
Анна вздыхает.
- Ну, пойдем, поговорим о наших разочарованиях.
Иманд
Туман понемногу редеет. Приготовленные к зиме леса укутаны рыхлым одеялом из сухих побуревших листьев. Все пеньки ими завалены, все канавки застелены. Листья плывут по Ландышевому ручью, застревают у камней на перекатах, покрываются мокрой паутиной с татарника. Поднятые ископытью, они вспархивают как мотыльки с истрепанными крыльями, перелетают с места на место, тихонько шелестят, будто испуганные дети шепчутся, и этот звук - единственный в сумрачной тиши леса.
Знакомая тропа в оголившемся лесу непривычно просторна, можно ехать рядом. Сдерживая резвость Милета, Иманд приноравливает аллюр жеребца к ровной рыси Блю - его чалой подруги, плавно несущей Анну мимо колоноподобных сосен с толстой красноватой как черепица корой. Собираясь с мыслями, он смотрит на красивые бедра и стройные ноги всадницы, ясно обрисованные под тонкой шерстяной материей, прикидывая, приятно ли им тёплое упругое колыхание лошадиного бока. Жена обращает к нему вопросительный взгляд: ну что? И он, спохватившись, начинает говорить - сразу, без предисловий.
- Когда мы поженились, я верил, что у нас будет образцовая семья. Считал себя мудрее и опытнее тех, кто совершает очевидные ошибки, не имеет веры и терпения и чуть что, выходит из себя.
- Ну да, уж мы-то сумеем - покажем всем пример! - наклонив голову, Анна смотрит на свои руки, лежащие в поводу, - Вначале наверно все так думают. Ни ты, ни я не видели идеальных отношений, но почему-то решили, что все глупости, наделанные другими, нас не касаются. Они это они, а мы - не такие!
Нет, Анна не посмеялась над его глупой самонадеянностью, не улыбнулась даже - вздохнула только.
- Ты не виноват. Разве можно представить свою любовь несовершенной?
- Не знаю… - ощутив сочувственное внимание жены, он спешит разоблачить перед ней всю нелепость своих тогдашних воззрений. - Помню, смотрел на тебя и думал: как это муж и жена договориться не могут? Спорят, ссорятся, орут друг на друга. У нас такого не будет. А ты - тоже верила?
- Ну… я не видела, откуда взяться конфликтам. Наоборот, казалось, ладить очень просто, когда любишь: уступать, делать приятное - ведь этого хотелось! И тебе тоже - я знаю.
- Мне и теперь хочется. Но я не могу создать отношения, о которых мечтал, - он признает это, стыдясь, будто расписывается перед ней в мужской несостоятельности. И Анна, быть может учуяв это, возражает:
- Мы оба не можем - не ты один за все в ответе.
- Ты разочарована? - он имеет в виду «во мне».
- Н-нет, - жена понимает его по-своему, - просто любить оказалось труднее, чем я думала. Хотя мы умеем это с младенчества. Но мало любить, как любится, а надо, чтоб любовь была в той форме, какая нужна другому.
- О чем ты?
- Помнишь мою инструкцию по эксплуатации?
- Аа… - он иронично вздергивает бровь, и насмешка галочкой перепархивает на переносицу, - такую инструкцию про себя я тоже тебе могу.
Он прикрывает глаза, словно читая на изнанке век, и говорит, подражая ее стилю.
- Для достижения лучшего результата нужно внятно сформулировать задачу и обрисовать светлую перспективу - что мне за это будет. Например, так: до вечера нужно вычистить Авгиевы конюшни, отреставрировать Колизей и разрушить Помпеи. А когда героические усилия увенчаются успехом, проведем спокойный вечер вдвоем. Примечание: без поливки, в конце концов, засыхают даже кактусы, - и пока она растерянно глазами хлопает, добавляет с горечью:
- Хоть бы раз ты так сделала.
Анна
Экспромт Иманда (увы, его желание невыполнимо) ее поразил: значит, он не отмахнулся тогда. Просто нельзя ни ему, ни ей выскочить из своей шкуры, начать мыслить и хотеть по-другому. А ведь Анна даже не знает толком, как он хочет.
- Можешь рассказать мне, - она живо поворачивается к мужу, - что для тебя идеальная семья?
Теперь он отвечает растерянным взглядом, мол, разве не очевидно?
- Место, где тебя понимают и принимают, где чувствуешь себя спокойно и уютно, где родные люди заботятся о тебе, а ты - о них, где есть поддержка и взаимное доверие.
Анна пристально смотрит на него, перебирающего азбучные истины, и на лице у нее написано «а, так вот оно что!»
- У тебя по-другому? - смутившись, спрашивает он.
- Все так, - она понимающе кивает, - ты продолжай.
- Что продолжать? Я уже все сказал.
- А как ты - который хочет заботы, понимания, единения в любви в тихом безопасном уголке - чувствуешь себя в семье, где дети орут и дерутся, и между нами тоже искрит?
- Да как дурак с обманутыми надеждами! - это вырывается у него помимо воли. - Будто никому до меня дела нет, мои желания, мечты - неуместны, смешны… мне ничего не обещали, никакой идиллии - я сам в нее сдуру поверил. И не вздумай меня жалеть. Я тоже в этот котел добавляю... всякого.
- Ладно. Не буду жалеть. Знаешь, как психологи называют нашу детскую память?
- Нет. Ее как-то называют?
- Внутренний ребенок. Это поразительно, что ты, ничего не зная… В каждом из нас сидит съежившийся от страха малыш, который хочет защищенности, понимания, любви и заботы. Твой идеал любовных отношений удовлетворяет нуждам этого ребенка.
Она сопроводила слова теплой улыбкой, и все же он отшатнулся, как от удара, даже поводья на миг ослабил. Почуяв свободу, Милет взбрыкивает под ним, но всадник уже опомнился. Их разговор зашел слишком далеко.
- Дадим лошадям размяться, - предлагает Анна. - И нам не мешает головы проветрить.
Он кивает:
- Может, к озеру? А там сделаем привал, - и, дождавшись ответного кивка, коротко свиснув, срывает Милета в галоп.
Анна смотрит вслед: как же они несутся, взбивая бурую листвяную зыбь, отдаваясь головокружительной скачке! Милет летит, посылая вперёд ноги и удлиненно-округлый круп с тёмным оплечьем, напоминающем ей сложенные за спиной крылья - вот-вот развернет их, воспарит! Вытянув элегантную шею и плеща женственной гривой, конь являет собой зрелище волшебное, почти мифологическое - надо было Пегасом назвать!
Ее тоже манят сквозистые дали, и Блю получает долгожданную свободу. Они наперегонки летят через притихший лес, луг, горяча лошадей гиканьем и криком, далеко разнося в холодном воздухе эхо своих голосов, упоенные радостью движения, азартом погони.
Анна знает, что муж просто играет с ней - она слишком хорошая наездница, чтоб не понимать, насколько Иманд превосходит ее. Но это ничуть не уменьшает удовольствия. Разрумяненный студеным ветром, с сияющими глазами, он на скаку срывает поцелуй, и уносится вдаль. Ну и ладно. Чалая переходит на ровную нетряскую рысь, и Анна возвращается к своим мыслям.
Иманд
Как она сказала: «Твои мечты об идеальной семье удовлетворяют нуждам этого ребенка»? Конечно, Анна не хотела его обидеть и не виновата, что он чувствует себя униженным. Выходит, он - муж, отец, любовник - в глубине души жаждет того же, что и пятилетний мальчик? Самолюбие в нем задето. Но нельзя отмахнуться от этой мысли, не рассмотрев ее честно и беспристрастно. А взглянув на свои страдания под новым углом, уже нельзя не признать справедливость сделанного ему упрека.
Да он сплошь и рядом ждет от жены того, чего в детстве ждал от матери! Похвал в духе «ты мой хороший!» (другого одобрения, какое пристало мужчине, тоже конечно ждет, но и получает его сполна). Потом еще догадок о том, чем он недоволен - что вслух самому сказать стыдно. Да еще самоотверженного ухода и нежного сочувствия, стоит только пошатнуться здоровью. И каким разочарованным, обиженным чувствует себя, когда Анна, не понимает его ожиданий. Как ни горько это открытие, он обязан признать его - и признать вслух. Придется набраться мужества и откровенно обсудить всё - нет другого способа покончить с затянувшимся детством.
Возле озера голо и неприютно. Сырой ветер морщит очугуневшую воду, шуршит в верхушках сосен, ледяными пальцами забирается под плащ. Иманд показывает в сторонку:
- Вон там в распадке склоны прикроют нас от ветра.
Черные силуэты лиственниц словно тушью выписаны на фоне мрачного неба. Под ними тихо, пыльно и сухо. Они устраивают привал под кустом орешника. В седельной сумке у него припасены маслянисто-желтые осенние яблоки. Анна с наслаждением кусает холодный брызнувший соком бочок - кисло-сладкая мякоть внутри розоватая, рассыпчатая.
- Серединки не выбрасывай, - запасливо говорит она, - клади сюда, лошадям скормим.
- Тут всем хватит. Смотри, твоя Блю отсюда аж синяя.
Вороно-чалая Аннина кобылка, выбранная им для жены за изумительный окрас, кроткий нрав и просторный как диван круп, удобный для дамского седла, хороша необыкновенно. И ведь не прогадал - у лошади действительно чудесный ход: плавный, красивый, упругий. Увидев ее впервые, Анна ахнула: «Голубая!» И заказала амазонку «в масть» - ту самую, что на ней. Издали не поймешь теперь, где кончается лошадь и начинается всадница.
Любуясь Блю, Анна повернулась к нему в профиль. Жемчужная капелька брызнувшего сока блестит у нее на щеке. Улучив момент, он слизывает эту сладкую каплю. Анна вздрагивает от неожиданности - опаляющая вспышка пушистых голубых глаз так близко - и он, не удержавшись, целует ее в холодные «яблочные» губы, еще и еще, не в силах остановиться.
Анна
На нее волной находит нежность к мужу.
- Ах ты лакомка, - возвращая поцелуй, шепчет она и, близко заглянув в глаза, спрашивает. - Ты не обижен на меня… ну… за то, что я про твой идеал семьи сказала? (Он, понятно, не признается, но…)
- Да обидно, конечно, - с улыбкой, разрывая ее шаблон, говорит Иманд. - Взрослый мужик, мечтающий, чтоб с ним возились, как с маленьким! Но нельзя же в здравом уме признаться себе, что считаешь жену спасителем, телепатом, ангелом…
- Я тебя понимаю, - горячо подхватывает она. - Сама расстроилась, поймав себя на том, что временами хочу быть тебе не женой, а дочкой.
- Что? И ты, Брут?
- Смотрю, как ты Соланж по головке гладишь, и мечтаю оказаться на ее месте. Но ты этого не делаешь, и я злюсь.
Иманд смотрит на нее с интересом.
- А мне и хочется иногда сгрести тебя в охапку, и с рук не спускать. Но ты скажешь, что тебе нужен не папочка, а муж.
- Может и скажу. Но так хочется, чтоб ты чутьем угадал, когда уже пора перестать давать умные советы и просто обнять глупую меня. Наверно наши желания невыполнимы, но они естественны.
- В смысле?
- Стадия взросления такая. Пройдет.
- Да сколько можно взрослеть! У нас самих уже дети!
- А ты думаешь, взрослость неизменна? Так только маленьким детям кажется. Взрослость - такой же процесс становления, как детство. Психике нужно обновление, она не может быть в одной поре с юности до старости. Ты же наверняка считал себя взрослым уже лет в шестнадцать, а? И что, твои тогдашние представления о жизни устроят тебя сейчас?
- Нет, но…
Она мелко кивает, бесцельно обрывая вокруг их пристанища сбитые дождем в колтуны седые кудри иван-чая.
- Я тут подумала… Можно ведь самой сделать то, чего жду от тебя: похвалить, пожалеть, почесать за ушком, сказать себе слова, какие мне нужны, не дожидаясь, пока это придет в голову тебе и не сердясь за то, что не приходит. Я и есть тот взрослый, кто должен заботиться об этом ребенке. Я, а не ты.
Иманд
Самое родное существо - женщина, которая будто бы создана для него, печется о нем, живет ради него, - оказывается такая же, с такими же, как у него, дурацкими желаниями, и надеждами. Она не хочет, и не будет удовлетворять его грандиозные детские потребности. Глубоко внутри он чувствует себя преданным, брошенным на произвол судьбы, но уже не злым, не обиженным - скорее удивленным. Любовный идеал, к которому он так стремился, предстал вдруг ерундой, младенческой мечтой, разбитой иллюзией. Но чего он должен на самом деле хотеть от брака с любимой женщиной?
Об этом он еще подумает, но позже. А прямо сейчас он нужно сделать то же, что и жена: принять на себя ответственность за свое удовлетворение от жизни.
- У тебя получается - самой?
- Да не очень.
- Хочешь, буду помогать - обнимать, утешать? Ты только говори, когда тебе нужно.
Она бледно улыбается.
- Знаешь, я поняла: никто не может меня спасти, позаботиться о моем душевном комфорте, зацеловать ссадины на самолюбии - даже ты. Я должна сама. Иначе не повзрослеть.
Он молча согласно кивает и, вставая, подает ей руку.
- Да ты замерзла совсем!
Подозвав лошадей, их угощают яблоками. Блю, схрупав свое, тянется к его ладони тёплой замшевой мордой, отпихивая Милета, и тот уступает.
- Джентльмен, - любуясь им - благородная голова, плавный изгиб носа, гордая, мощная у основания шея - Анна одобрительно треплет его по крутой холке и дает ему еще яблочка. Блю косит на нее обиженным черным глазом: а мне? На-на, и тебе, красотка моя - хозяйка поглаживает, похлопывает, обнимает обеими руками, приникая к ней лбом, всем лицом, щекой ощущая животное тепло. Седельная сумка быстро пустеет. Пора ехать. Он подсаживает жену в седло.
Заметно холодает. Обратная дорога петляет среди голых кустов навстречу быстро гаснущему дню. Сумерки, вначале робкие, будто леший надышал, густеют с каждой минутой. И хочется поскорее домой - в тепло и уют, поесть горячего, согреться.
Направляя Милета напрямик через поля, Иманд думает о жене и детях: о том, как любить их - всех вместе и каждого в отдельности. О том, что он найдет в себе силы терпеливо сносить постоянное соударение их характеров, невинный первобытный эгоизм детей и всеобщую жажду любви больших и маленьких. И пусть у него нет оснований считать себя счастливее и умнее прочих, он все равно ни на что не променял бы свой несовершенный, противоречивый, местами нелепый и взрывоопасный брак - свою обыкновенную ничем не выдающуюся семью.
-------------------------
«…после Мартина»* - имеется в виду день святого Мартина - 11 ноября; здесь: старт высокого светского сезона.
Представляешь, три дня не могла текст выложить (еще в воскресенье закончила) - некогда! Работа, дела по подъезду, альтсезон рванул - видел, что с криптой, да? А главное, думала, пусть текст отлежится - вычитаю, поправлю еще. Но в действительности - не читаю, меня уже новая история захватила. Сейчас второй час ночи - заставлю себя выложить и тогда, зная, что ты читаешь, прочту сама как бы твоими глазами. Только так и могу «увидеть» зачитанный до дыр текст…
PS. Прежде, чем читать, посмотри последние три строчки в предыдущей главе - и все поймешь.
Анна
Соланж жалуется папе на коварство школьной подружки Фрейи, разболтавшей всему классу ее секрет насчет рождественского маскарадного костюма. До Рождества ещё полтора месяца, но Соланж заранее решила, что нарядится Элизой из сказки «Дикие лебеди». Как же не обсудить с подружкой - теперь уже бывшей - все упоительные подробности: от корзиночки с зеленой крапивной пряжей до локонов, украшенных лебедиными пёрышками. Она отлично всё придумала и ожидала похвал. В ответ Фрейя заявила, что тоже хочет быть Элизой (но не могут же они вдвоём, правда?) и лихо устранила конкурентку, выдав всем её тайну. Сидя на коленях отца и прижавшись щекой к его плечу, Соланж всхлипывает от горькой обиды.
Анна собирает с Малышом паззл с гоночными машинками и слушает вполуха. Дочка уже рассказывала ей эту историю, и теперь ищет сочувствия у нового слушателя. И конечно находит. В папиных объятиях любое горе выплакать можно. Он успокоительно поглаживает несостоявшуюся Элизу по спинке и говорит, что Фрейя сама себя наказала: чужую идею украла на один вечер, а дружбы и доверия лишилась навсегда.
- Пап, ну кем же я теперь буду на празднике?
- Может, Русалочкой?
Вдвоём они придумывают длинное платье из блестящей как рыбья чешуя материи, и прическу, с вплетёнными в нее водорослями, скрепленную заколками в виде морских звезд. Слёзы у Соланж давно высохли, она вдохновенно сочиняет новый образ: «Еще коралловое ожерелье вместо пояса, ага?»
Анна смотрит на них, втайне терзаясь нешуточной завистью. Она сама недавно жаловалась мужу на предательство политических союзников. Ей тоже было обидно - и что, разве её пожалели, утешили? Как же! Иманд выслушал, спросил с лёгким недоумением.
- А чего ты ожидала? Ведь ясно же было, что они вильнут в сторону при малейшей возможности. Наивно полагаться на слово тех, чьи интересы противоположны твоим.
Будто она сама не знает! Противно сознавать себя дурой, да ещё услышать подтверждение тому из уст близкого человека. Она-то надеялась, Иманд скажет что-нибудь ободряющее, мол, не горюй, всё утрясётся. Может даже обнимет, пожалеет. Но ему и в голову не пришло приласкать расстроенную женщину. Правда, муж подал дельный совет, как говорится, и на том спасибо. И всё же она разочарована. В советчиках-то у неё недостатка нет, а вот поплакаться, когда надо, некому. Ну почему он такой недогадливый?
Иманд
Знай он о чувствах жены, изумился бы: Анна ведь не восьмилетняя девочка! Не может он гладить её по головке и нос утирать - да и не позволит она так с собой обращаться. Конечно, он готов поддерживать любимую и всячески помогать ей - как? Как принято у взрослых людей: помочь осознать ошибки и найти средство к их исправлению. Именно так он и поступает. Ему приятно, что жена делится с ним своими горестями и, желая оправдать ее доверие, он стремится быть тем, кто разрешит ее трудности: отбросит эмоции, проанализирует проблему и найдет решение. Разве не этого она ждет от него? А что Анна выглядит огорченной, так это естественно, когда у человека неприятности.
Сам Иманд в утешениях не нуждается, так он, во всяком случае, думает. Да и не пристало мужчине взывать к сочувствию, быть объектом жалости и опеки (его аж передергивает от этой мысли!). Он не терпит советов в духе «надень шапку - холодно» или «не ешь всухомятку - желудок испортишь». Анна, бывает, грешит этим, но теперь сразу сдает назад: «Прости, прости, не буду».
Хотя, положа руку на сердце, ему бы хотелось больше сердечного участия, когда он делится с ней тем, что на душе. На днях вот признался, что порой чувствует себя никчемным светским чучелом, что его общественная роль чисто декоративная, и что все эти одевания к вечернему выходу, как завитушки на рамочке вокруг пустоты. Он присутствует рядом с ней на публике потому, что так полагается, а не потому, что от него есть какая-то польза.
Говоря это, Иманд надеялся услышать в ответ «ты - моя опора, мне без тебя не обойтись». Но Анна только грустно усмехнулась.
- От моего появления, знаешь ли, тоже проку немного, просто оно автоматически задает статус события. Но ты неправ, если думаешь, будто другие могут быть мерилом твоей ценности. Это детская позиция.
- Почему детская?
- Только маленьким нужно подтверждение их «хорошести»: «Ты примерный мальчик! Ах, что бы мамочка без тебя делала!»
Ее ирония, а главное, упрек в незрелости больно его задели. Разумеется, он и виду не подал. А когда Анна, чутьем угадав обиду, попыталась смягчить ее: «Для меня важно, что ты разделяешь эту ношу со мной», Иманд уже замкнулся в себе и, отвернувшись к зеркалу, сухо бросил: «Я рад» - тоном человека, сожалеющего о своей откровенности.
Анна
Вот этого она в нем не понимает: на что Иманд обиделся? Каждый раз одно и то же! Ведь не может муж всерьез ожидать, что она прочтет его мысли. Зачем безмолвно и угрюмо страдать от непонимания, вместо того, чтоб всё объяснить? Ведет себя как Малыш - тот тоже надуется как хомячок, отвернется и ждет, когда большие сами поймут, в чем перед ним виноваты.
Ну Малыш-то ладно, он хотя и говорит уже развернутыми фразами, уверен, что для понимания слова не нужны - ведь когда он еще не умел разговаривать, родители все равно догадывались, в чем дело. А Иманд что - тоже надеется на ее телепатические способности? Мысль о том, что муж в глубине души продолжает верить в понимание без слов, уже приходила ей в голову. И уходила, изгнанная оттуда его очевидной взрослостью.
Но и сама Анна, когда дело касается собственных обид, тоже помалкивает. Ей попросту стыдно и неловко выдвигать претензии типа, почему ты меня не утешил? Почему не рассеял мои страхи? О, она многого боится. Внезапной тяжкой болезни, например. Прошлой весной, нащупав в груди болезненное уплотнение - опухоль, рак?! - она вся извелась от тревог. Оказалось, ерунда, даже лечение не потребовалось. Но Иманд, пока они вместе ждали результатов анализа, нет, чтоб ободрить и укрепить ее, сам испугался до ужаса!
Или ее вечный страх перед неопределенностью в сочетании с конструктивным пессимизмом, будь он неладен! Еще ничего неизвестно, а она уж полна мрачных предчувствий и мысленно готовится к худшему. На выборах победят ультраправые, и в стране вспыхнут беспорядки (победили «умеренные»). Из-за финансовой ошибки, которая то ли есть, то ли нет - идет аудит, грянет грандиозный скандал (ошибку нашли, исправили, все обошлось). Во время школьного похода группа детей, где была и Соланж, вместе с педагогом сошла с маршрута и целых полтора часа не выходила на связь (заблудились, оказались вне зоны доступа - бывает). А она-то каждый раз с ума сходила, составляя в уме аварийный план действий на случай, если опасения подтвердятся!
Иманд с его умением не поддаваться эмоциям мог бы остудить ее панику, укрыть - «не бойся, я с тобой» - за пресловутой каменной стеной мужского рационализма, но он только посмеивается над ее слишком бурным воображением: «Тебя не реальные угрозы страшат, а твои фантазии. Просто перестань сочинять». Обидно слышать такое? А то! Но что она может предъявить ему: «Ты не защищаешь меня от моих выдумок»? Глупо! Пора уже самой справляться со своими страхами.
Иманд
Иманд не готов вслух признать, что обижен нечуткостью жены, запоздало, как бы в виде одолжения сказавшей то, что ему так хотелось услышать: ты важен, ты ценен. Он конечно и сам знает, но подтверждение было бы так приятно. Намек Анны на детскость его ожиданий, оскорбил и был сердито отброшен: можно подумать, взрослым это не требуется!
Но теперь он уже не так уверен в своей правоте. Ироничное «что бы мамочка без тебя делала!» все еще звенит в ушах. Мама когда-то так говорила: «Что бы я без тебя…» - и это было высшей похвалой, лучшей наградой. Но ведь он давно не ребенок. Почему же ему все еще нужно это слышать?
И не только это - другое тоже. Когда сильно устал или болеет, хочется обычной женской заботы, вот этого: поешь, отдохни, приляг, а я для тебя сейчас… И прохладная ладонь на пылающий лоб, и приглушенный голос за дверью: «Тише, пусть он поспит», и горячее молоко на ночь, с которого, уступая его прихоти, снимают противную пенку. Как выздороветь без нежного: «Лежи, лежи, я сама…» - он не представляет. Анна, конечно, ангельски терпелива, хоть и говорит снисходительно: «Ну, милый мой, с 37.3 - ты еще далеко не при смерти». Но почему он ждет, что супруга станет по-матерински кудахтать над ним? Почему принимает это как должное? Ведь он уверен, что в семье так и должно быть, хотя Анна ему не мать, а жена, и все эти ласковые ухаживания, кроткие потакания капризам должны теперь по праву доставаться их детям. Может, любимая права, и он того… малость задержался в развитии?
Но как же не желать этого? Для чего тогда семья - разве не для того, чтоб жить с любимыми людьми, помогать, оберегать, заботиться друг о друге?
Анна
Для женщины заботиться естественно - она от этого даже удовольствие получает. Хотя удивительно конечно, что Иманд при всей его стойкости, совершенно не умеет болеть. Впрочем, разве не все мужчины таковы? Отец Анны - человек во всех прочих отношениях выносливый и терпеливый - переносил обычное сезонное недомогание с таким мученическим видом, что сочувствие жены вскоре сменялось досадой: «Сколько можно ныть!»
Иманд, от которого так-то жалоб не услышишь, простудившись, в первые день-два крепится как может, превозмогая хворь на ногах и отказываясь принимать лекарства. Но заложенный нос, першение в горле, лихорадка и головная боль скоро истощают его волю, обессиливая и в то же время приводя в крайнее раздражение. Он - кошмарный пациент: лечиться не хочет, а только чтоб его жалели и во всем потакали. Как вести себя с мужчиной, вдруг превратившимся в несносного страдающего ребенка? Анна скоро догадалась, как с ним надо, и легко приняла тон милосердной, но твердой в своих намерениях матери. Не слушая строптивых «не хочу, не буду», она своей рукой дает мужу все лекарства, прописанные доктором, прибавляя еще от себя известные домашние средства и не скупясь при этом на ласку и уговоры. Конечно, все это немного игра для обоих, но отчего бы не поиграть, если оно на пользу?
Сложно сказать, что больше помогает больному: медицинские снадобья или присутствие мудрой сильной женщины рядом, взявшей на себя все заботы о нем. Она знает, что нужно делать, и не даст ему пропасть. Так что когда Анна с уверенным видом и участливой улыбкой подносит ему ложку горькой микстуры, он без споров открывает рот. Эта «мамская» роль дается ей без особого труда. Когда очередная зараза укладывает в постель всех ее домочадцев, она просто переходит из спальни в спальню, не меняя образа.
Иманд
В каком-то смысле семейная жизнь стала для него разочарованием - в самом себе. До свадьбы он не мог понять, отчего разумные, любящие люди ссорятся по пустякам и подспудно копят недовольство вместо того, чтоб прямо и честно обсудить разногласия. Казалось, все происходит по недомыслию, из-за отсутствия выдержки, терпения, из-за пещерного эгоизма. Он же чувствовал себя зрелым, полным душевных сил, готовым уступать и делиться, снисходить к женским слабостям и прощать. Разве мог он думать тогда, что прощать придется по большей части себя самого? Причем именно за то, что еще недавно порицал в других. Это ему теперь не хватает ума и выдержки, чтоб союз с любимой женщиной стал таким, как мечталось: без глупых ссор и затаенных обид.
В реальных отношениях он оказался не таков, каким воображал себя: не оплотом здравомыслия, не столь терпимым и добродушным. Зато обнаружил высокомерие и постыдную эмоциональную зависимость, а вместе с ней и желание если не быть, то хоть казаться безупречным неуязвимым героем. Из-за этого его вожделенная «тихая гавань», его «приют взаимопонимания и доверия» - его семья то и дело превращается в поле боя, во взрывоопасный вулкан, где кипят отнюдь не любовные страсти. Правда, бурные ссоры - не их жанр. Резкое слово, ответная вспышка гнева, хлопок дверью - всё, больше никаких шумовых эффектов.
Но почему они не могут сосуществовать мирно, не выводя друг друга из себя? Спустя десять лет все тот же вопрос, только теперь обогащенный собственным опытом, вновь стоит перед ним. Пора признать, что он не справился. Не сдержал данного себе обещания создать образцовую семью, в которой каждый чувствовал бы себя принятым, обласканным, защищенным. Любовь не избавила его от инфантильных ожиданий, не научила смирению, не сделала добрее. Может, и Анна думает о себе то же. Она сегодня пришла к нему, села на край кресла, подавшись вперед, опустив руки между коленей, вздохнула:
- Сил больше нет. Ну что мы все цапаемся, как самолюбивые подростки… Ты не устал от этого?
Он молча кивнул.
- Давай оставим дела на пару дней - побудем одни, поговорим по душам, а? Уедем сейчас, завтра, а то после Мартина* некогда будет.
Анна
Ноябрь во всей красе: сверху нависают тёмные тучи, снизу полосами лежит сырой туман, а посередине - серый сплюснутый мир. Если смотреть с террасы, верхушки леса торчат из мглы точно дальний скалистый хребет - будто они не за четыре часа от столицы, а за четыре миллиона лет от ближайшей цивилизации. Хоть бы подуло, разнесло эту хмарь. Постояв у каменного парапета и продрогнув, Анна решает надеть поверх амазонки короткий подбитый мехом плащ с капюшоном. И Иманду надо сказать... Скажешь ему, как же! Так зыркнет - все слова проглотишь! А забавно все-таки: сам же требует от нее заботы, а проявишь ее - возмущается: «Я знаю, что мне делать - обойдусь без подсказок!».
Да ладно, что на него кивать, сама такая! Не она разве нынче ночью, проснувшись от какого-то кошмара, в страхе жалась к мужу и злилась, что он никак не хочет просыпаться и выслушивать ее сонные бредни? А за завтраком, когда она отодвинула в сторону недоеденную кашу, Иманд вдруг обеспокоился, мол, она ест слишком мало, а впереди целый день в лесу - оголодает, да и замерзнет, не евши. И опять она вспыхнула: «Нянька ты мне, что ли?» Ну? Так чего она все-таки хочет от своего мужчины? И добрая половина их стычек из-за такой вот чепухи.
Да, отношения в браке оказались не такими как она представляла. Иманд любит ее, но проявляет свою любовь не так, как ей хочется. Однажды она, полушутя, даже инструкцию для него составила. И там, как положено, был раздел «Мелкие неприятности и способы их устранения». Например, такое.
Неприятность: Тебя отвлекают от важных дел просьбы типа: скажи, что-нибудь хорошее.
Способ устранения: Переключись с рабочего режима на человеческий. Ну и скажи! Жалко тебе что ли? Что-нибудь доброе, ласковое. Вовремя выданный пряник сокращает расходы на валерьянку. Пряники лишними не бывают.
Примечание: если Тузику показать кусок сахара, он будет танцевать на задних лапках, а если «фигу», то можно не досчитаться конечностей.
Иманд прочел, кивнул и… забыл. Это ведь шутка была, нет? А вот, кстати, и он. Слава богу, тоже в теплом плаще: капюшон с пушистой серебристо-черной оторочкой лежит на плечах. От него тянет уличным холодком, запахом кожаной упряжи, терпким конским духом. С удовольствием оглядел ее сзади:
- Готова?
Анна вздыхает.
- Ну, пойдем, поговорим о наших разочарованиях.
Иманд
Туман понемногу редеет. Приготовленные к зиме леса укутаны рыхлым одеялом из сухих побуревших листьев. Все пеньки ими завалены, все канавки застелены. Листья плывут по Ландышевому ручью, застревают у камней на перекатах, покрываются мокрой паутиной с татарника. Поднятые ископытью, они вспархивают как мотыльки с истрепанными крыльями, перелетают с места на место, тихонько шелестят, будто испуганные дети шепчутся, и этот звук - единственный в сумрачной тиши леса.
Знакомая тропа в оголившемся лесу непривычно просторна, можно ехать рядом. Сдерживая резвость Милета, Иманд приноравливает аллюр жеребца к ровной рыси Блю - его чалой подруги, плавно несущей Анну мимо колоноподобных сосен с толстой красноватой как черепица корой. Собираясь с мыслями, он смотрит на красивые бедра и стройные ноги всадницы, ясно обрисованные под тонкой шерстяной материей, прикидывая, приятно ли им тёплое упругое колыхание лошадиного бока. Жена обращает к нему вопросительный взгляд: ну что? И он, спохватившись, начинает говорить - сразу, без предисловий.
- Когда мы поженились, я верил, что у нас будет образцовая семья. Считал себя мудрее и опытнее тех, кто совершает очевидные ошибки, не имеет веры и терпения и чуть что, выходит из себя.
- Ну да, уж мы-то сумеем - покажем всем пример! - наклонив голову, Анна смотрит на свои руки, лежащие в поводу, - Вначале наверно все так думают. Ни ты, ни я не видели идеальных отношений, но почему-то решили, что все глупости, наделанные другими, нас не касаются. Они это они, а мы - не такие!
Нет, Анна не посмеялась над его глупой самонадеянностью, не улыбнулась даже - вздохнула только.
- Ты не виноват. Разве можно представить свою любовь несовершенной?
- Не знаю… - ощутив сочувственное внимание жены, он спешит разоблачить перед ней всю нелепость своих тогдашних воззрений. - Помню, смотрел на тебя и думал: как это муж и жена договориться не могут? Спорят, ссорятся, орут друг на друга. У нас такого не будет. А ты - тоже верила?
- Ну… я не видела, откуда взяться конфликтам. Наоборот, казалось, ладить очень просто, когда любишь: уступать, делать приятное - ведь этого хотелось! И тебе тоже - я знаю.
- Мне и теперь хочется. Но я не могу создать отношения, о которых мечтал, - он признает это, стыдясь, будто расписывается перед ней в мужской несостоятельности. И Анна, быть может учуяв это, возражает:
- Мы оба не можем - не ты один за все в ответе.
- Ты разочарована? - он имеет в виду «во мне».
- Н-нет, - жена понимает его по-своему, - просто любить оказалось труднее, чем я думала. Хотя мы умеем это с младенчества. Но мало любить, как любится, а надо, чтоб любовь была в той форме, какая нужна другому.
- О чем ты?
- Помнишь мою инструкцию по эксплуатации?
- Аа… - он иронично вздергивает бровь, и насмешка галочкой перепархивает на переносицу, - такую инструкцию про себя я тоже тебе могу.
Он прикрывает глаза, словно читая на изнанке век, и говорит, подражая ее стилю.
- Для достижения лучшего результата нужно внятно сформулировать задачу и обрисовать светлую перспективу - что мне за это будет. Например, так: до вечера нужно вычистить Авгиевы конюшни, отреставрировать Колизей и разрушить Помпеи. А когда героические усилия увенчаются успехом, проведем спокойный вечер вдвоем. Примечание: без поливки, в конце концов, засыхают даже кактусы, - и пока она растерянно глазами хлопает, добавляет с горечью:
- Хоть бы раз ты так сделала.
Анна
Экспромт Иманда (увы, его желание невыполнимо) ее поразил: значит, он не отмахнулся тогда. Просто нельзя ни ему, ни ей выскочить из своей шкуры, начать мыслить и хотеть по-другому. А ведь Анна даже не знает толком, как он хочет.
- Можешь рассказать мне, - она живо поворачивается к мужу, - что для тебя идеальная семья?
Теперь он отвечает растерянным взглядом, мол, разве не очевидно?
- Место, где тебя понимают и принимают, где чувствуешь себя спокойно и уютно, где родные люди заботятся о тебе, а ты - о них, где есть поддержка и взаимное доверие.
Анна пристально смотрит на него, перебирающего азбучные истины, и на лице у нее написано «а, так вот оно что!»
- У тебя по-другому? - смутившись, спрашивает он.
- Все так, - она понимающе кивает, - ты продолжай.
- Что продолжать? Я уже все сказал.
- А как ты - который хочет заботы, понимания, единения в любви в тихом безопасном уголке - чувствуешь себя в семье, где дети орут и дерутся, и между нами тоже искрит?
- Да как дурак с обманутыми надеждами! - это вырывается у него помимо воли. - Будто никому до меня дела нет, мои желания, мечты - неуместны, смешны… мне ничего не обещали, никакой идиллии - я сам в нее сдуру поверил. И не вздумай меня жалеть. Я тоже в этот котел добавляю... всякого.
- Ладно. Не буду жалеть. Знаешь, как психологи называют нашу детскую память?
- Нет. Ее как-то называют?
- Внутренний ребенок. Это поразительно, что ты, ничего не зная… В каждом из нас сидит съежившийся от страха малыш, который хочет защищенности, понимания, любви и заботы. Твой идеал любовных отношений удовлетворяет нуждам этого ребенка.
Она сопроводила слова теплой улыбкой, и все же он отшатнулся, как от удара, даже поводья на миг ослабил. Почуяв свободу, Милет взбрыкивает под ним, но всадник уже опомнился. Их разговор зашел слишком далеко.
- Дадим лошадям размяться, - предлагает Анна. - И нам не мешает головы проветрить.
Он кивает:
- Может, к озеру? А там сделаем привал, - и, дождавшись ответного кивка, коротко свиснув, срывает Милета в галоп.
Анна смотрит вслед: как же они несутся, взбивая бурую листвяную зыбь, отдаваясь головокружительной скачке! Милет летит, посылая вперёд ноги и удлиненно-округлый круп с тёмным оплечьем, напоминающем ей сложенные за спиной крылья - вот-вот развернет их, воспарит! Вытянув элегантную шею и плеща женственной гривой, конь являет собой зрелище волшебное, почти мифологическое - надо было Пегасом назвать!
Ее тоже манят сквозистые дали, и Блю получает долгожданную свободу. Они наперегонки летят через притихший лес, луг, горяча лошадей гиканьем и криком, далеко разнося в холодном воздухе эхо своих голосов, упоенные радостью движения, азартом погони.
Анна знает, что муж просто играет с ней - она слишком хорошая наездница, чтоб не понимать, насколько Иманд превосходит ее. Но это ничуть не уменьшает удовольствия. Разрумяненный студеным ветром, с сияющими глазами, он на скаку срывает поцелуй, и уносится вдаль. Ну и ладно. Чалая переходит на ровную нетряскую рысь, и Анна возвращается к своим мыслям.
Иманд
Как она сказала: «Твои мечты об идеальной семье удовлетворяют нуждам этого ребенка»? Конечно, Анна не хотела его обидеть и не виновата, что он чувствует себя униженным. Выходит, он - муж, отец, любовник - в глубине души жаждет того же, что и пятилетний мальчик? Самолюбие в нем задето. Но нельзя отмахнуться от этой мысли, не рассмотрев ее честно и беспристрастно. А взглянув на свои страдания под новым углом, уже нельзя не признать справедливость сделанного ему упрека.
Да он сплошь и рядом ждет от жены того, чего в детстве ждал от матери! Похвал в духе «ты мой хороший!» (другого одобрения, какое пристало мужчине, тоже конечно ждет, но и получает его сполна). Потом еще догадок о том, чем он недоволен - что вслух самому сказать стыдно. Да еще самоотверженного ухода и нежного сочувствия, стоит только пошатнуться здоровью. И каким разочарованным, обиженным чувствует себя, когда Анна, не понимает его ожиданий. Как ни горько это открытие, он обязан признать его - и признать вслух. Придется набраться мужества и откровенно обсудить всё - нет другого способа покончить с затянувшимся детством.
Возле озера голо и неприютно. Сырой ветер морщит очугуневшую воду, шуршит в верхушках сосен, ледяными пальцами забирается под плащ. Иманд показывает в сторонку:
- Вон там в распадке склоны прикроют нас от ветра.
Черные силуэты лиственниц словно тушью выписаны на фоне мрачного неба. Под ними тихо, пыльно и сухо. Они устраивают привал под кустом орешника. В седельной сумке у него припасены маслянисто-желтые осенние яблоки. Анна с наслаждением кусает холодный брызнувший соком бочок - кисло-сладкая мякоть внутри розоватая, рассыпчатая.
- Серединки не выбрасывай, - запасливо говорит она, - клади сюда, лошадям скормим.
- Тут всем хватит. Смотри, твоя Блю отсюда аж синяя.
Вороно-чалая Аннина кобылка, выбранная им для жены за изумительный окрас, кроткий нрав и просторный как диван круп, удобный для дамского седла, хороша необыкновенно. И ведь не прогадал - у лошади действительно чудесный ход: плавный, красивый, упругий. Увидев ее впервые, Анна ахнула: «Голубая!» И заказала амазонку «в масть» - ту самую, что на ней. Издали не поймешь теперь, где кончается лошадь и начинается всадница.
Любуясь Блю, Анна повернулась к нему в профиль. Жемчужная капелька брызнувшего сока блестит у нее на щеке. Улучив момент, он слизывает эту сладкую каплю. Анна вздрагивает от неожиданности - опаляющая вспышка пушистых голубых глаз так близко - и он, не удержавшись, целует ее в холодные «яблочные» губы, еще и еще, не в силах остановиться.
Анна
На нее волной находит нежность к мужу.
- Ах ты лакомка, - возвращая поцелуй, шепчет она и, близко заглянув в глаза, спрашивает. - Ты не обижен на меня… ну… за то, что я про твой идеал семьи сказала? (Он, понятно, не признается, но…)
- Да обидно, конечно, - с улыбкой, разрывая ее шаблон, говорит Иманд. - Взрослый мужик, мечтающий, чтоб с ним возились, как с маленьким! Но нельзя же в здравом уме признаться себе, что считаешь жену спасителем, телепатом, ангелом…
- Я тебя понимаю, - горячо подхватывает она. - Сама расстроилась, поймав себя на том, что временами хочу быть тебе не женой, а дочкой.
- Что? И ты, Брут?
- Смотрю, как ты Соланж по головке гладишь, и мечтаю оказаться на ее месте. Но ты этого не делаешь, и я злюсь.
Иманд смотрит на нее с интересом.
- А мне и хочется иногда сгрести тебя в охапку, и с рук не спускать. Но ты скажешь, что тебе нужен не папочка, а муж.
- Может и скажу. Но так хочется, чтоб ты чутьем угадал, когда уже пора перестать давать умные советы и просто обнять глупую меня. Наверно наши желания невыполнимы, но они естественны.
- В смысле?
- Стадия взросления такая. Пройдет.
- Да сколько можно взрослеть! У нас самих уже дети!
- А ты думаешь, взрослость неизменна? Так только маленьким детям кажется. Взрослость - такой же процесс становления, как детство. Психике нужно обновление, она не может быть в одной поре с юности до старости. Ты же наверняка считал себя взрослым уже лет в шестнадцать, а? И что, твои тогдашние представления о жизни устроят тебя сейчас?
- Нет, но…
Она мелко кивает, бесцельно обрывая вокруг их пристанища сбитые дождем в колтуны седые кудри иван-чая.
- Я тут подумала… Можно ведь самой сделать то, чего жду от тебя: похвалить, пожалеть, почесать за ушком, сказать себе слова, какие мне нужны, не дожидаясь, пока это придет в голову тебе и не сердясь за то, что не приходит. Я и есть тот взрослый, кто должен заботиться об этом ребенке. Я, а не ты.
Иманд
Самое родное существо - женщина, которая будто бы создана для него, печется о нем, живет ради него, - оказывается такая же, с такими же, как у него, дурацкими желаниями, и надеждами. Она не хочет, и не будет удовлетворять его грандиозные детские потребности. Глубоко внутри он чувствует себя преданным, брошенным на произвол судьбы, но уже не злым, не обиженным - скорее удивленным. Любовный идеал, к которому он так стремился, предстал вдруг ерундой, младенческой мечтой, разбитой иллюзией. Но чего он должен на самом деле хотеть от брака с любимой женщиной?
Об этом он еще подумает, но позже. А прямо сейчас он нужно сделать то же, что и жена: принять на себя ответственность за свое удовлетворение от жизни.
- У тебя получается - самой?
- Да не очень.
- Хочешь, буду помогать - обнимать, утешать? Ты только говори, когда тебе нужно.
Она бледно улыбается.
- Знаешь, я поняла: никто не может меня спасти, позаботиться о моем душевном комфорте, зацеловать ссадины на самолюбии - даже ты. Я должна сама. Иначе не повзрослеть.
Он молча согласно кивает и, вставая, подает ей руку.
- Да ты замерзла совсем!
Подозвав лошадей, их угощают яблоками. Блю, схрупав свое, тянется к его ладони тёплой замшевой мордой, отпихивая Милета, и тот уступает.
- Джентльмен, - любуясь им - благородная голова, плавный изгиб носа, гордая, мощная у основания шея - Анна одобрительно треплет его по крутой холке и дает ему еще яблочка. Блю косит на нее обиженным черным глазом: а мне? На-на, и тебе, красотка моя - хозяйка поглаживает, похлопывает, обнимает обеими руками, приникая к ней лбом, всем лицом, щекой ощущая животное тепло. Седельная сумка быстро пустеет. Пора ехать. Он подсаживает жену в седло.
Заметно холодает. Обратная дорога петляет среди голых кустов навстречу быстро гаснущему дню. Сумерки, вначале робкие, будто леший надышал, густеют с каждой минутой. И хочется поскорее домой - в тепло и уют, поесть горячего, согреться.
Направляя Милета напрямик через поля, Иманд думает о жене и детях: о том, как любить их - всех вместе и каждого в отдельности. О том, что он найдет в себе силы терпеливо сносить постоянное соударение их характеров, невинный первобытный эгоизм детей и всеобщую жажду любви больших и маленьких. И пусть у него нет оснований считать себя счастливее и умнее прочих, он все равно ни на что не променял бы свой несовершенный, противоречивый, местами нелепый и взрывоопасный брак - свою обыкновенную ничем не выдающуюся семью.
-------------------------
«…после Мартина»* - имеется в виду день святого Мартина - 11 ноября; здесь: старт высокого светского сезона.