Чехов как российский сексопатолог
«Вишневому саду» из всех чеховских пьес наименее повезло, поскольку он включен в школьную программу. На самом деле это произведение менее всего примитивно-социальное, как чаще всего его трактуют в школе. Это пьеса о культуре и любви.
Русская культура - книжная, оторванная от жизни, инфантильная, поэтому ее символ - стоящий в детской книжный шкаф. Чехов выносит приговор 200-летней дворянской русской культуре, в основании которой заимствованная - европейская - книга. Воспитанники шкафа инфантильны и нигде не чувствуют себя дома. О Гаеве и его речи к шкафу знают все со школы. Но не подготовленная к драмам взрослой жизни (смерть мужа и сына), и Раневская сбегает в Европу.
В Ментоне покупается не дом, а дача, потому что приехали отдыхать, надеясь на летне-теплый праздник любви (Раневская заграницу уехала с любовником).
Жизнь с ее драмами (измена и болезнь) подстерегает и здесь, дачу продают, но в снятой парижской квартире неуютно и холодно.
Приехав в Россию, Раневская радуется возвращению домой, но жизнь, как от нее ни заслоняйся, устраивая бал в день продажи сада, безжалостно бьет, лишая дома и выбрасывая этих так и не ставших взрослыми людей на улицу.
Шкаф - воспитатель не только дворян, но и Пети, который поэтому и назван «облезлым барином». Его социалистические взгляды - крайняя, «облезлая», степень развития европейских просветительских идеалов.
Однако в пьесе есть персонажи, которые должны бы быть представителями иной, недворянской культуры: Лопахин и слуги. Чехов в «Вишневом саде», традиционно считающемся произведением об уходящей дворянской культуре, попутно решает вопрос и о так называемой «народной культуре». Полуглухой Фирс, невпопад отвечает Раневской, радующейся, что он жив: «Позавчера». По мнению Чехова, народная культура умерла еще «позавчера», т.е. тогда, когда заимствованная книга начала формировать дворянскую культуру. Об этой смерти свидетельствует и забытый старинный рецепт сохранения сушеной вишни.
А сейчас в России, где, как говорит Фирс, «слуги были при господах, господа - при слугах», все - воспитанники книжного шкафа и одна, основанная на заимствованной книге, культура.
Аня признается, что по-французски она «говорит ужасно», т.е. чужая культура освоена поверхностно. Ане во Франции больше всего запомнился полет на воздушном шаре. Заимствованное русской культурой Чеховым, таким образом, определено как парение на воздушном шаре, отрыв от земли, т.е. взяли лишь праздничную проповедь о приоритете духовных ценностей, а западный опыт познания противоречивой повседневности с переплетением природного, земного, и иноприродного русская культура не освоила, что не удивительно: первоначально приемником европейской культуры было праздное дворянское сословие.
И хотя недостатки книжного воспитания должны были бы быть восполнены по получении первых же ударов жизни, нашли различные способы обезболивания. Так, можно убедить себя, что дерется только грубая русская действительность, и сбежать (если есть материальная возможность) в Европу отдыхать.
А если пуст кошелек, можно устроить себе духовный пир - бегство в виртуальный мир книги. Вспомните: Аня после продажи сада мечтает, как они, когда Раневская вернется, будут счастливы, как будут вместе читать книги.
Копирующий господ Яша не хочет видеть родной матери и мечтает о Европе.
Воспитанная в барском доме, культивирующая в себе дворянскую утонченность, Дуняша завидует Яше, побывавшему во Франции.
Хотя все персонажи - воспитанники шкафа, очевидно, что к мужчинам Чехов более суров, чем к женщинам. Подменяя дело фразой, они не выполняют свое мужское предназначение - в поте лица добывать хлеб свой, что, выхолащивая задатки природной мужественности, ведет к импотенции.
50-летний Гаев холост и бездетен. Кроме любви к фразе, у него еще две страсти - бильярд и леденцы, и нет даже намека, что его сколько-нибудь интересуют женщины.
Лопахин не решается сделать Варе предложение - нет тоже, как верно предполагает Варя, потребности.
У Пети борода не растет, нет должной быть у нормального 30-летнего холостяка любовницы, и он с его позицией «мы - выше любви» «не чистый», по определению Раневской, а «чистюлька».
Обратим внимание на то, что оба вроде бы дееспособные мужчины Раневской - несценические персонажи. О них мы узнаем из разговоров других героев, но сами они на сцене не появляются, а это значит, что они - химера, выдумка, плод фантазии, их нет, они пустота.
Любовник. Кто он? Очевидно, что начитался романтических бредней о сверхчеловеке, этаком демоне, сильном мужчине, и себя хочет видеть таким же, подражает. Среди бездельников-дворян многие так выделяли себя, а женщины (они ведь тоже книжек начитались) на них клевали, особенно на безрыбье-то. А на самом деле они не раки даже, а именно ничто, пустота, выдумка, и держатся только благодаря тому, что общество - особенно женское, глупое - верит сказкам о сверхчеловеке. Женщины думают, что с таким необыкновенным мужчиной они испытают какие-то там неземные чувства, улетят на крыльях любви!!! Ведь в книжках так красиво, так соблазнительно пишут о нечеловеческих наслаждениях объятий и соитий с демонами и вампирами! А что получают? Сверхчеловеческие действительно, но только не наслаждения, а боль.
Любовник Раневской ее обобрал и материально, и душевно. Чувствуя это, она поэтому и определяет себя ниже любви. А иного результата и быть не могло, потому что ее любовник - ничто, пустота. Любая же пустота требует наполнения, она как голодный желудок. Вот демон-пустота, как вампир, и пожирает женщин. Они же иногда до конца жизни так и не понимают, что были с пустотой, потому что, пожирая их, такие мужчины причиняют боль. Боль же - ощущение сильное, и женщины его путают с наслаждением. Ведь плачут и от горя, и от счастья - реакция на противоположное одинаковая (по крайней мере у русских). Раневская называет своего любовника «диким человеком» неспроста - он причиняет ей боль, которую она считает наслаждением.
У Раневской не зря имя Любовь. Она всей своей сущностью знает, не сознавая знает, что любовь это не унижающая боль, а что-то другое и любимый не должен быть диким. А любовник ее - импотент. Сам-то он не может не осознавать, что сверхчеловек из него не вышел и победы у него лишь на дамском фронте, да и живет-то он за счет женщины. А последнее его, видимо, добивает. Ведь его Раневская, продав дачу, купила. Он же, мнивший себя сверхчеловеком, а купленный женщиной, кем он может себя чувствовать? Да только недотепой!!! Поэтому он и заболел. Это болезнь не физическая, а от осознания своего ничтожества, пустоты, или импотенции.
Посмотрим сейчас на мужа Раневской. Он спился, а алкоголь - прямой путь к импотенции. Если же серьезно - смотрите, кто муж? Он не дворянин, присяжный поверенный. Тоже книжек начитался, красивой жизни захотел, а дворянская ему виделась такой, и со свиным рылом полез в калашный ряд, а там его господа дворяне не принимают. Тетка не простила Раневской ее замужества, Гаев осуждает, да и сама Раневская наверняка высказывала ему пренебрежение. Сначала она была в него влюблена. Может быть, потому что он оказался первым, кто в нее влюбился. Но потом увидела, что он ничто... Его сценический двойник - Епиходов, а двойник любовника - Яша. Дуняша, сменившая благосклонность к Епиходову на любовь к Яше, - это проекция отношений Раневской с своими мужчинами. Дуняша сначала в восторге, что в нее кто-то влюблен, пусть он и двадцать два несчастья, но ведь в любви ей, именно ей признается! Но тут появился подлец Яша, и Дуняше захотелось необычных ощущений с сильным мужчиной. Отвергнутый Епиходов все подумывает застрелиться, а муж спился - типично русский способ суицида.
Дети от союза с пустотой оказались нежизнеспособными - cын погиб, а дочь... Раневская хоть нежизнеспособных, но родила, а Аня уже такая истонченно-утонченная, что согласна быть выше любви, ей, видите ли, достаточно духовной близости. По сути же, она отказывается выполнять природное женское предназначение. Кстати, и приемной дочери, Варе, вроде и замуж-то хочется, но, кажется, монастырь для нее даже предпочтительней… Это еще один вариант быть «выше любви»…
Но может быть, хоть Лопахин все-таки не импотент? А не делает Варе предложения, потому что он любит тайно Любовь Андреевну? Он и сад предлагает спасти, да и прямо в любви ей признается.
Лопахина импотентом делает, конечно, тоже книжка, но по-другому, чем остальных... Все в пьесе, кроме него, оторваны от жизни, не знают ее. А он говорит, что всегда в делах, имеет дело с деньгами - своими и чужими, и видит, какие люди, как мало честных и порядочных. И к этому-то знанию жизни добавляются книги, которые он читает, но сам же признается, что ничего не понимает в них. Может быть, потому что книжный выдуманный мир утонченных чувств и полетов духа расходится с реальным. А Лопахину с его артистическими пальцами и тонкой душой хочется в книжный мир, которого он не понимает, но хочется… И что получается из него? ...
…Cтрашно даже сказать…, но получился Гамлет… Да, Гамлет, с его рефлексией «быть или не быть», которую Чехов считает … идиотической. У Чехова ведь Лопахин Варю называет Охмелией, отправляет в монастырь, и еще он Варе, как идиот, дебильно мычит. Гамлетизм и мычание, таким образом, объединены, это реакции Лопахина на Варю. Видимо, Чехов считает, что только идиоту может прийти в голову вопрос «быть или не быть». потому что нам, уже вызванным в этот мир, дано «быть». И проблема, по Чехову, в том, как «быть», а не в том, чтобы искать искусственные пути, как «не быть», каковым, в частности, является и отказ от союза с женщиной и отправление ее, предназначенной быть матерью, в монастырь… Варя правильно его, импотента рефлектирующего, огрела палкой по башке…
Заметьте, вместо Епиходова, у которого башки, мозгов нет - все вышибла глупая книжка, разные там Бокли, он начисто не видит реальности, для него гитара - мандолина… Русский вариант Дон-Кихота, но только не воюющий даже и с мельницами, а лишь за бабой бегающий…Если гитара - мандолина, то Дуняша - герцогиня…
…У Лопахина есть башка. Он не оторван от жизни, и им не до конца утрачен инстинкт жизни. Последний подсказывает ему единственно возможный путь: сад вырубить, пусть дачник размножается, пусть он из городов, где чтение книг в отрыве от жизни мозги засоряет, уедет, а на даче будет не только чай пить, но заведет хозяйство. То есть дачником, по сути, перестанет быть, станет хозяином… Так что то, что теперь страна по дачам попой к небу, рылом в землю - это, может, исходя из Чехова, и не плохо. Ближе к земле - подальше от книжных выдумок…, может, до истины и докопаемся… Телевизор, правда, все портит - там тоже одни вампиры, супермены и секс-гиганты. Не мог Антон Павлович ящик предугадать…Короче, ящик - на помойку, а книги взять да сжечь…
Когда мужчины - импотенты, женщине весьма проблематично выполнить свое предназначение - «в муках рожать детей».
Однако столько говорят о «женской душе России», и в начале прошлого века эта тема стала предметом философских дискуссий… Так, может быть, Чехов возлагает надежды на это пресловутое «женское начало»?
Он назвал героиню Любовью Андреевной, чем подчеркнул, что предназначение женщины - любовь. Думается, что и отчество у нее тоже значащее - апостол Андрей, по преданию, благословил территорию будущей России.
Как известно, в народном понимании любить - это жалеть. Однако сама Любовь Андреевна определяет себя, возвращающуюся в Париж подавать обобравшему ее любовнику-подлецу лекарство, как «ниже любви». Действительно, ниже, потому что жалость, унижая обоих, исключает праздник, радость, а любовь - праздник.
Но представление о любви как о празднике у умершей «позавчера» народной культуры было. «Не плачь, мужичок, до свадьбы заживет» - утешает Любовь Андреевна Лопахина, которого ударил пьяный отец. Поговорка эта создана теми, кто свадьбу, венчающую любовь, хотел бы видел началом новой - взрослой и счастливой - жизни, в которой не будет боли. Самые страшные раны, которые нам с детства начинает наносить чуждый и не ждавший нас мир, - раны одиночества. В чеховской пьесе отцовской, т.е. кровно-родной, рукой, разбившей физиономию в кровь, мир дал почувствовать ребенку Лопахину, сколь он в этой жизни одинок. Но в народе верят, что раны одиночества до свадьбы заживут, потому что к свадьбе приводит любовь, благодаря которой заброшенные в чуждый мир он и она становятся преодолевающей одиночество четой, обретают друг в друге родного не по крови, а по душе человека. Вот таков, как свидетельствует поговорка, был народный идеал. И, может быть, оттого, что он не был воплощен, что любовь была подменена жалостью, народная. культура оказалась нежизнеспособной.
Здесь и причина забвения рецепта сохранения вишни сочной и сладкой: сладкое необходимо лишь на праздничном столе, нет любви-праздника - не нужна и вишня. Сладкого, однако же, хочется, и тогда естественное сладкое - вишню - заменили искусственным - леденцами. Эти противостоящие друг другу образы-символы пьесы таят в себе безграничные возможности расшифровки. Вот одна из них: cохранение сушеной вишни сладкой и сочной - это многолетняя любовь, любовь до гробовой доски (чаще всего в форме супружества), как естественный способ не утратить на протяжении жизни ощущения ее сладости и сочности; леденцы - надуманные, искусственные, книжные представления о любви, например, хотя бы романтическое представление о любви как отношениях господства-подчинения.
Итак, что же в итоге пьесы? А ничего обнадеживающего Чехов не видит. Одна культура, если она была, умерла, другая - мертворожденная; любовь в лучшем случае подменена жалостью, все смертельно ранены одиночеством, всеобщая недотепистость и импотенция.
Так что же делать? Может, револьвер к виску? Пьеса ведь начинена оружием (ружье Шарлоты, револьвер Епиходова), но, вопреки известному чеховскому тезису о том, что появившееся в 1-м действии ружье должно выстрелить, в «Вишневом саде» не стреляют. Почему? Да потому что пьеса не трагедия, а комедия. Это трагедия требует катарсиса - утверждения неких вечных ценностей. Здесь же нечему утверждаться, а в такой ситуации единственное спасение - смех. Комедия заканчивается фирсовым «Эх, ты…недотепа!...», точно с неба идущим звуком лопнувшей струны и стуком вырубающих сад топоров. Нам предлагается «сквозь слезы» посмеяться над нашей недотепистостью, над не способной обрести живые земные формы и поэтому лопнувшей духовностью, взять топор, безжалостно вырубить нежизнеспособную, бесплодную красоту книжной культуры (вишневый цвет в нашем климате под угрозой заморозка - с этого заявления Епиходова и открывается пьеса)) и начать жить с чистого листа».
Хотя катарсис, возможно, и есть. Будет размножившийся, как таракан, дачник вишню садить-выхаживать на своих сотках - и рецепт, глядишь, снова изобретет… Значит, небезысходная комедия «Вишневый сад», а трагикомедия с катарсисом.
Русская культура - книжная, оторванная от жизни, инфантильная, поэтому ее символ - стоящий в детской книжный шкаф. Чехов выносит приговор 200-летней дворянской русской культуре, в основании которой заимствованная - европейская - книга. Воспитанники шкафа инфантильны и нигде не чувствуют себя дома. О Гаеве и его речи к шкафу знают все со школы. Но не подготовленная к драмам взрослой жизни (смерть мужа и сына), и Раневская сбегает в Европу.
В Ментоне покупается не дом, а дача, потому что приехали отдыхать, надеясь на летне-теплый праздник любви (Раневская заграницу уехала с любовником).
Жизнь с ее драмами (измена и болезнь) подстерегает и здесь, дачу продают, но в снятой парижской квартире неуютно и холодно.
Приехав в Россию, Раневская радуется возвращению домой, но жизнь, как от нее ни заслоняйся, устраивая бал в день продажи сада, безжалостно бьет, лишая дома и выбрасывая этих так и не ставших взрослыми людей на улицу.
Шкаф - воспитатель не только дворян, но и Пети, который поэтому и назван «облезлым барином». Его социалистические взгляды - крайняя, «облезлая», степень развития европейских просветительских идеалов.
Однако в пьесе есть персонажи, которые должны бы быть представителями иной, недворянской культуры: Лопахин и слуги. Чехов в «Вишневом саде», традиционно считающемся произведением об уходящей дворянской культуре, попутно решает вопрос и о так называемой «народной культуре». Полуглухой Фирс, невпопад отвечает Раневской, радующейся, что он жив: «Позавчера». По мнению Чехова, народная культура умерла еще «позавчера», т.е. тогда, когда заимствованная книга начала формировать дворянскую культуру. Об этой смерти свидетельствует и забытый старинный рецепт сохранения сушеной вишни.
А сейчас в России, где, как говорит Фирс, «слуги были при господах, господа - при слугах», все - воспитанники книжного шкафа и одна, основанная на заимствованной книге, культура.
Аня признается, что по-французски она «говорит ужасно», т.е. чужая культура освоена поверхностно. Ане во Франции больше всего запомнился полет на воздушном шаре. Заимствованное русской культурой Чеховым, таким образом, определено как парение на воздушном шаре, отрыв от земли, т.е. взяли лишь праздничную проповедь о приоритете духовных ценностей, а западный опыт познания противоречивой повседневности с переплетением природного, земного, и иноприродного русская культура не освоила, что не удивительно: первоначально приемником европейской культуры было праздное дворянское сословие.
И хотя недостатки книжного воспитания должны были бы быть восполнены по получении первых же ударов жизни, нашли различные способы обезболивания. Так, можно убедить себя, что дерется только грубая русская действительность, и сбежать (если есть материальная возможность) в Европу отдыхать.
А если пуст кошелек, можно устроить себе духовный пир - бегство в виртуальный мир книги. Вспомните: Аня после продажи сада мечтает, как они, когда Раневская вернется, будут счастливы, как будут вместе читать книги.
Копирующий господ Яша не хочет видеть родной матери и мечтает о Европе.
Воспитанная в барском доме, культивирующая в себе дворянскую утонченность, Дуняша завидует Яше, побывавшему во Франции.
Хотя все персонажи - воспитанники шкафа, очевидно, что к мужчинам Чехов более суров, чем к женщинам. Подменяя дело фразой, они не выполняют свое мужское предназначение - в поте лица добывать хлеб свой, что, выхолащивая задатки природной мужественности, ведет к импотенции.
50-летний Гаев холост и бездетен. Кроме любви к фразе, у него еще две страсти - бильярд и леденцы, и нет даже намека, что его сколько-нибудь интересуют женщины.
Лопахин не решается сделать Варе предложение - нет тоже, как верно предполагает Варя, потребности.
У Пети борода не растет, нет должной быть у нормального 30-летнего холостяка любовницы, и он с его позицией «мы - выше любви» «не чистый», по определению Раневской, а «чистюлька».
Обратим внимание на то, что оба вроде бы дееспособные мужчины Раневской - несценические персонажи. О них мы узнаем из разговоров других героев, но сами они на сцене не появляются, а это значит, что они - химера, выдумка, плод фантазии, их нет, они пустота.
Любовник. Кто он? Очевидно, что начитался романтических бредней о сверхчеловеке, этаком демоне, сильном мужчине, и себя хочет видеть таким же, подражает. Среди бездельников-дворян многие так выделяли себя, а женщины (они ведь тоже книжек начитались) на них клевали, особенно на безрыбье-то. А на самом деле они не раки даже, а именно ничто, пустота, выдумка, и держатся только благодаря тому, что общество - особенно женское, глупое - верит сказкам о сверхчеловеке. Женщины думают, что с таким необыкновенным мужчиной они испытают какие-то там неземные чувства, улетят на крыльях любви!!! Ведь в книжках так красиво, так соблазнительно пишут о нечеловеческих наслаждениях объятий и соитий с демонами и вампирами! А что получают? Сверхчеловеческие действительно, но только не наслаждения, а боль.
Любовник Раневской ее обобрал и материально, и душевно. Чувствуя это, она поэтому и определяет себя ниже любви. А иного результата и быть не могло, потому что ее любовник - ничто, пустота. Любая же пустота требует наполнения, она как голодный желудок. Вот демон-пустота, как вампир, и пожирает женщин. Они же иногда до конца жизни так и не понимают, что были с пустотой, потому что, пожирая их, такие мужчины причиняют боль. Боль же - ощущение сильное, и женщины его путают с наслаждением. Ведь плачут и от горя, и от счастья - реакция на противоположное одинаковая (по крайней мере у русских). Раневская называет своего любовника «диким человеком» неспроста - он причиняет ей боль, которую она считает наслаждением.
У Раневской не зря имя Любовь. Она всей своей сущностью знает, не сознавая знает, что любовь это не унижающая боль, а что-то другое и любимый не должен быть диким. А любовник ее - импотент. Сам-то он не может не осознавать, что сверхчеловек из него не вышел и победы у него лишь на дамском фронте, да и живет-то он за счет женщины. А последнее его, видимо, добивает. Ведь его Раневская, продав дачу, купила. Он же, мнивший себя сверхчеловеком, а купленный женщиной, кем он может себя чувствовать? Да только недотепой!!! Поэтому он и заболел. Это болезнь не физическая, а от осознания своего ничтожества, пустоты, или импотенции.
Посмотрим сейчас на мужа Раневской. Он спился, а алкоголь - прямой путь к импотенции. Если же серьезно - смотрите, кто муж? Он не дворянин, присяжный поверенный. Тоже книжек начитался, красивой жизни захотел, а дворянская ему виделась такой, и со свиным рылом полез в калашный ряд, а там его господа дворяне не принимают. Тетка не простила Раневской ее замужества, Гаев осуждает, да и сама Раневская наверняка высказывала ему пренебрежение. Сначала она была в него влюблена. Может быть, потому что он оказался первым, кто в нее влюбился. Но потом увидела, что он ничто... Его сценический двойник - Епиходов, а двойник любовника - Яша. Дуняша, сменившая благосклонность к Епиходову на любовь к Яше, - это проекция отношений Раневской с своими мужчинами. Дуняша сначала в восторге, что в нее кто-то влюблен, пусть он и двадцать два несчастья, но ведь в любви ей, именно ей признается! Но тут появился подлец Яша, и Дуняше захотелось необычных ощущений с сильным мужчиной. Отвергнутый Епиходов все подумывает застрелиться, а муж спился - типично русский способ суицида.
Дети от союза с пустотой оказались нежизнеспособными - cын погиб, а дочь... Раневская хоть нежизнеспособных, но родила, а Аня уже такая истонченно-утонченная, что согласна быть выше любви, ей, видите ли, достаточно духовной близости. По сути же, она отказывается выполнять природное женское предназначение. Кстати, и приемной дочери, Варе, вроде и замуж-то хочется, но, кажется, монастырь для нее даже предпочтительней… Это еще один вариант быть «выше любви»…
Но может быть, хоть Лопахин все-таки не импотент? А не делает Варе предложения, потому что он любит тайно Любовь Андреевну? Он и сад предлагает спасти, да и прямо в любви ей признается.
Лопахина импотентом делает, конечно, тоже книжка, но по-другому, чем остальных... Все в пьесе, кроме него, оторваны от жизни, не знают ее. А он говорит, что всегда в делах, имеет дело с деньгами - своими и чужими, и видит, какие люди, как мало честных и порядочных. И к этому-то знанию жизни добавляются книги, которые он читает, но сам же признается, что ничего не понимает в них. Может быть, потому что книжный выдуманный мир утонченных чувств и полетов духа расходится с реальным. А Лопахину с его артистическими пальцами и тонкой душой хочется в книжный мир, которого он не понимает, но хочется… И что получается из него? ...
…Cтрашно даже сказать…, но получился Гамлет… Да, Гамлет, с его рефлексией «быть или не быть», которую Чехов считает … идиотической. У Чехова ведь Лопахин Варю называет Охмелией, отправляет в монастырь, и еще он Варе, как идиот, дебильно мычит. Гамлетизм и мычание, таким образом, объединены, это реакции Лопахина на Варю. Видимо, Чехов считает, что только идиоту может прийти в голову вопрос «быть или не быть». потому что нам, уже вызванным в этот мир, дано «быть». И проблема, по Чехову, в том, как «быть», а не в том, чтобы искать искусственные пути, как «не быть», каковым, в частности, является и отказ от союза с женщиной и отправление ее, предназначенной быть матерью, в монастырь… Варя правильно его, импотента рефлектирующего, огрела палкой по башке…
Заметьте, вместо Епиходова, у которого башки, мозгов нет - все вышибла глупая книжка, разные там Бокли, он начисто не видит реальности, для него гитара - мандолина… Русский вариант Дон-Кихота, но только не воюющий даже и с мельницами, а лишь за бабой бегающий…Если гитара - мандолина, то Дуняша - герцогиня…
…У Лопахина есть башка. Он не оторван от жизни, и им не до конца утрачен инстинкт жизни. Последний подсказывает ему единственно возможный путь: сад вырубить, пусть дачник размножается, пусть он из городов, где чтение книг в отрыве от жизни мозги засоряет, уедет, а на даче будет не только чай пить, но заведет хозяйство. То есть дачником, по сути, перестанет быть, станет хозяином… Так что то, что теперь страна по дачам попой к небу, рылом в землю - это, может, исходя из Чехова, и не плохо. Ближе к земле - подальше от книжных выдумок…, может, до истины и докопаемся… Телевизор, правда, все портит - там тоже одни вампиры, супермены и секс-гиганты. Не мог Антон Павлович ящик предугадать…Короче, ящик - на помойку, а книги взять да сжечь…
Когда мужчины - импотенты, женщине весьма проблематично выполнить свое предназначение - «в муках рожать детей».
Однако столько говорят о «женской душе России», и в начале прошлого века эта тема стала предметом философских дискуссий… Так, может быть, Чехов возлагает надежды на это пресловутое «женское начало»?
Он назвал героиню Любовью Андреевной, чем подчеркнул, что предназначение женщины - любовь. Думается, что и отчество у нее тоже значащее - апостол Андрей, по преданию, благословил территорию будущей России.
Как известно, в народном понимании любить - это жалеть. Однако сама Любовь Андреевна определяет себя, возвращающуюся в Париж подавать обобравшему ее любовнику-подлецу лекарство, как «ниже любви». Действительно, ниже, потому что жалость, унижая обоих, исключает праздник, радость, а любовь - праздник.
Но представление о любви как о празднике у умершей «позавчера» народной культуры было. «Не плачь, мужичок, до свадьбы заживет» - утешает Любовь Андреевна Лопахина, которого ударил пьяный отец. Поговорка эта создана теми, кто свадьбу, венчающую любовь, хотел бы видел началом новой - взрослой и счастливой - жизни, в которой не будет боли. Самые страшные раны, которые нам с детства начинает наносить чуждый и не ждавший нас мир, - раны одиночества. В чеховской пьесе отцовской, т.е. кровно-родной, рукой, разбившей физиономию в кровь, мир дал почувствовать ребенку Лопахину, сколь он в этой жизни одинок. Но в народе верят, что раны одиночества до свадьбы заживут, потому что к свадьбе приводит любовь, благодаря которой заброшенные в чуждый мир он и она становятся преодолевающей одиночество четой, обретают друг в друге родного не по крови, а по душе человека. Вот таков, как свидетельствует поговорка, был народный идеал. И, может быть, оттого, что он не был воплощен, что любовь была подменена жалостью, народная. культура оказалась нежизнеспособной.
Здесь и причина забвения рецепта сохранения вишни сочной и сладкой: сладкое необходимо лишь на праздничном столе, нет любви-праздника - не нужна и вишня. Сладкого, однако же, хочется, и тогда естественное сладкое - вишню - заменили искусственным - леденцами. Эти противостоящие друг другу образы-символы пьесы таят в себе безграничные возможности расшифровки. Вот одна из них: cохранение сушеной вишни сладкой и сочной - это многолетняя любовь, любовь до гробовой доски (чаще всего в форме супружества), как естественный способ не утратить на протяжении жизни ощущения ее сладости и сочности; леденцы - надуманные, искусственные, книжные представления о любви, например, хотя бы романтическое представление о любви как отношениях господства-подчинения.
Итак, что же в итоге пьесы? А ничего обнадеживающего Чехов не видит. Одна культура, если она была, умерла, другая - мертворожденная; любовь в лучшем случае подменена жалостью, все смертельно ранены одиночеством, всеобщая недотепистость и импотенция.
Так что же делать? Может, револьвер к виску? Пьеса ведь начинена оружием (ружье Шарлоты, револьвер Епиходова), но, вопреки известному чеховскому тезису о том, что появившееся в 1-м действии ружье должно выстрелить, в «Вишневом саде» не стреляют. Почему? Да потому что пьеса не трагедия, а комедия. Это трагедия требует катарсиса - утверждения неких вечных ценностей. Здесь же нечему утверждаться, а в такой ситуации единственное спасение - смех. Комедия заканчивается фирсовым «Эх, ты…недотепа!...», точно с неба идущим звуком лопнувшей струны и стуком вырубающих сад топоров. Нам предлагается «сквозь слезы» посмеяться над нашей недотепистостью, над не способной обрести живые земные формы и поэтому лопнувшей духовностью, взять топор, безжалостно вырубить нежизнеспособную, бесплодную красоту книжной культуры (вишневый цвет в нашем климате под угрозой заморозка - с этого заявления Епиходова и открывается пьеса)) и начать жить с чистого листа».
Хотя катарсис, возможно, и есть. Будет размножившийся, как таракан, дачник вишню садить-выхаживать на своих сотках - и рецепт, глядишь, снова изобретет… Значит, небезысходная комедия «Вишневый сад», а трагикомедия с катарсисом.