Если продолжать естественную аналогию между семьей и народом, то можно увидеть архетипическую разницу между мужским и женским. Здесь мне хочется начать несколько издалека.
Женственное отвечает за сохранение материи, жизни, плоти и как таковое невероятно устойчиво, способно к приспособлению к чему угодно, потому что его (её) главная цель - выживание в точном смысле слова. Мужское же само по себе хрупко (именно потому, что четко оформлено), оно живет по принципам, соотносит себя с идеями и творит конструкции, то есть, собственно культуру.
Различие между мужским и женским не имеет отношения к агрессии, насилию или собственно «силе». И то, и другое, и третье может быть инстинктивным, слепым, эмоциональным (женским) или наоборот, целенаправленным, структурно оформленным, рациональным (мужским).
Здесь я должен сделать замечание, что отдельный человек любого пола и женственен и мужествен одновременно, вопрос в пропорциях и акцентах. Мы живем в мире двойственности, и ни женское, ни мужское в чистом виде существовать не могут. Поэтому когда я говорю о женственном, я говорю не только о женщинах, и соответственно имею в виду не только мужчин, когда упоминаю мужественное.
Возвращаясь к политическому: геноцид, например, это стремление уничтожить «женственное», то есть саму жизнь народа в биологическом смысле, а завоевание государства - это всего лишь разрушение «мужского» у данного народа, сам народ в материальном смысле слова продолжает жить дальше: ест, пьет, размножается, но сам за себя больше не отвечает.
Кстати, насколько сильна «женская сила» показывает история: народ, даже маленький, невозможно уничтожить физически, а вот разрушение и захват государств бывает довольно часто, мужское действительно хрупко.
Продолжая аналогию, можно сказать, что существование в захваченном государстве, это жизнь своего женственного с чужим мужественным (совсем без государства народ жить не может, он живет либо в своем государстве, либо в чужом). Обратный пример: существование мужского исключительно на чужом женском дает нам пример античности после того, как античность закончилась - народа давно уже нет, биологически «древние римляне» не существуют, но римская империя, как и римское право, остались и оплодотворили множество народов.
В национальной идентичности индивидуума, женское - это «кровь», непосредственно биологическое родство, что (как шкуру у животного), видно глазами, а мужское - это «а кем ты сам себя считаешь?» не в том, смысле, что индивидуум совершенно произвольно может считать себя кем угодно (французом, китайцем или хоббитом), а в том, что мужская составляющая его национальной идентичности - это какое государство он считает своим и какую культуру присвоил, то есть как он отвечает на простой детский вопрос: «Ты за кого?»
Интересно, что практический вопрос «на чьей я стороне» намного жестче философского вопроса «кто я» потому что не предполагает множественного ответа (я и то, и другое, и третье, я такой сложный). Всегда почему-то оказывается, что стороны только две - наша и не наша. И я не думаю, что у человека есть свобода - выбрать ту сторону или эту. Человек обнаруживает себя уже где-то стоящим (как тело), и его выбор по сути прост - признать свое положение, то есть встать «по своей воле» там, где он уже стоит или же начать метаться «в поисках идентичности».
В этом смысле отличить «русских» от «советских» по крови действительно невозможно, различается только вторая часть идентичности. В общем, разговоры о необходимости разграничения нации, этноса, национальности и гражданства чаще всего имеют целью ухватить эту (совершенно на мой взгляд неустранимую) двойственность понятия «принадлежность к данному народу». Например, известный в сети Сапожник представляет из себя пример попытки определения своей национальной идентичности исключительно через женское. Это не то, чтобы неверно, скорее недостаточно.
Противоположная по сути хитрость, это определять национальную идентичность индивидуума только через мужское: все граждане Франции - французы. Тоже, конечно правда и тоже половинчатая. Вообще-то сложность национального самоопределения в каждом отдельном случае может быть огромной: здесь и несколько народов в одном государстве (федерации, конфедерации, империи), и несколько государств на один народ (последовательно, как у русских, или параллельно, как у разделенных когда-то немцев и все еще разделенных корейцев).
В то же время, эта сложность в принципе не больше, чем сложность самоопределения человека в семье, где, например, ребенок живет с мамой, у которой третий брак, а у него несколько сводных братьев и сестер, есть отчим, а еще у него есть отец, тоже живущий в третьем браке, с несколькими своими детьми от разных женщин. Этот ребенок может быть усыновлен, например, вторым мужем матери, который умер. Важно понимать, что для ребенка все эти люди - его семья, со всеми ими он состоит в разной степени родства. И это описание только «крови», а ведь важно еще кто воспитал, с кем ребенок сколько времени жил, кого он сам считает «своим», а кого «чужим» или даже «врагом»..
В современной семейной психологии общепризнанно, что для того, чтобы человек, выросший в сложной семье (а простых семей, наверное, и не бывает) был психически вполне здоров, он должен узнать и принять всех членов своей семьи. Без исключения. Это не значит, что человек должен всех «полюбить», нет, просто признать их права и прежде всего право каждого на принадлежность к семье, то есть право «быть своим».
И я думаю, это очень похоже на то, как быть психически здоровым обычному русскому, рожденному в советской стране. Бесполезно осуждать мать за то, что она стала жить с другим мужчиной после смерти отца (как мог русский народ лечь под коммунистов!). Очень вредно для здоровья осуждать отца за то, что он умер (как могло русское государство дать себя разрушить!). И бессмысленно осуждать отчима за то, что он существует (как можно быть совком!).
Проблема не в том, чтобы любить или ненавидеть совок, русских, советских или Россию, а в том, чтобы признать - все они ЕСТЬ. Они существуют не просто там, где-то далеко, они существуют прямо сейчас ВО МНЕ. И для того, чтобы жить, мне нужно, чтобы они там внутри меня договорились, потому что я не могу избавиться от одних, чтобы оставить других. Это значило бы уничтожить самого себя. Ведь я живу здесь и сейчас именно потому, что все они есть.