Где мы будем все, что угодно, но только не одиноки
«Диалог», «Солипсизм»: «Вечность», этот путь конечен? Он дойдет до цели?
«Вечность»: Думаем, что да.
«Диалог»: Вы думаете? Вы не знаете?
«Вечность»: Нет. Не на все вопросы есть ответы. Даже у «Вечности».
***
Я шел по песчаному пляжу под крик одиноких чаек, вздымавшихся живыми воздушными змеями в то пасмурное, то ясное небо Иберии. Единственный механический звук, сопровождавший меня - тиканье механических часов, что ты подарила мне в день моего тридцатилетия. Тогда день был ясный, несмотря на предсказания погоды, и тогда мы не были с тобой одиноки, нас было двое и нас связывало ощущение вечного. Те часы я достал и надел сегодня, едва прислушиваясь к тиканью на запястье, я шел навстречу солнечному рассвету, строго на запад.
Механика спасла нас от пожара, и ты помнила это, в тот день, когда уходила от меня, мы совсем не ругались, ты собирала вещи в какой-то невероятный чемодан, я и не знал, что у нас такой был. Места тебе все равно не хватило, а я стоял в дверях и смотрел, как ты нервно собираешь все свои платья, кофты, джинсы, белье, тебя раздражало, что все не влезает. Ты кричала на меня, курила, смотрела в окно, а потом опять продолжала собирать. А я только видел тебя, и понимал, что самое глупое, что я могу сделать - грустить или что-то сказать. Все это длилось около сорока вечных минут, и ты все курила у окна и смотрела на нашу машину. Мы собрали чемодан и ты потребовала, чтобы я отвез тебя в аэропорт. Я повиновался. Мы сели в машину, но я забыл, нарочно, ты знаешь, я специально забыл механический блокиратор зажигания, он лежал на подоконнике на кухне, где и всегда. Я пришел домой, занавески уже занялись, горел стул и часть платьев, которые не влезли в чемодан. Первым запах дыма почувствовала ты, а я только думал, о том, что специально забыл блокиратор. Но ты все равно уехала.
Твои следы еще остались на песке, с той самой нашей первой поры, когда звук чаек казался таким своим, и любая погода становилась причиной заняться с тобой любовью. Они такие изящные, как и очертания твоего тела, эти следы - летопись последних времен, навсегда отпечатавшаяся в памяти и на сердце. И все же только ты могла оставить их, больше никто. Эти следы, в которые я стараюсь наступать сейчас, след в след, очень аккуратно, - твой личный автограф, который ты оставила мне, моя нить Ариадны, она выведет меня отсюда, отовсюду к моей цели. Моей единственной.
Я сидел у твоей кровати, ощущая биение твоего слабеющего сердца, и сквозь бледные, как крылья чайки, веки, я видел твои бесконечно красивые глаза. Ты лежала на белых простынях, доктора ушли, оставив нас вдвоем, в последний раз, в предрассветной тишине, когда неслышно никаких звуков, даже тиканья забытых часов. И ты проснулась, твои ноги были босы, я касался их руками, чтобы проверить температуру, каждые пятнадцать минут. Именно этими стопами ты избороздила все пляжи нашей с тобой крошечной Иберии, и их очертания я знал лучше всех карт города, всех маршрутов от дома до аэропорта. Ты проснулась и спросила, который час, а я ответил, что забыл часы, ты улыбнулась, это была твоя последняя улыбка. «Не проспи нашу любовь», - сказала ты. После этого ты закрыла глаза. Навсегда. Ты умерла.
Шум прибоя никогда не был так оглушительно хорош, вернисажем морской симфонии он целовал наш с тобой слух, а мы, когда уставали оставлять следы на пляже, сидели и слушали время. Тогда тиканье часов нам было ненужно, зачем, само естество, сам мир становился для нас часами. Сейчас же я ощущал, как иду за тобой, и часы на моей руке - мой самый главный, и, увы, мой единственный компас. Я ориентируюсь по ним, по твоим следам, и по тем остаткам воспоминаний, сшитых тобою, которые я использую как карту. И, поверь мне, она гораздо сложнее, чем карта, чем маршрут от нашего с тобой дома до аэропорта.
До того, как это произошло с тобой, мы ходили на кладбище, ты показывала могилу своего отца, ты рассказывала, что он умер в битве при Сомме. И больше об этом мы с тобой не говорили, ты никогда не хотела, чтобы тьма врывалась в наш мир, верно? Я сразу разгадал тебя. Еще до того, как это произошло, ты смотрела своими ясными, казалось, я прав был, болезненно ясными глазами в надежде, возможно, что я не увижу этого. Ты подарила мне часы, и сказала «Не проспи нашу любовь, не потеряйся в одиночестве», а я-то думал, как это поэтично! Но это ведь не так, если бы ты слышала меня! Какой же я был дурак!!! Если бы ты слушала! Это не так! Просто так начиналась твоя болезнь. А потом ты перестала слышать людей, стала говорить с собой, и забыла все, что есть, кроме звука наших часов. Мы долго лечили тебя, с твоим отцом, с надеждой, что разум вернется к тебе. Я ездил к тебе в больницу каждый день, лично проверял температуру, но все безуспешно. Доктора уходили и никто не был в силе помочь тебе. Но я не оставил тебя.
У меня же был путь, по которому надо идти, именно тот путь, который ты начертила собой, своими ногами, своими глазами. Ты подарила мне и компас, и дала задание, тем самым почти выклянчив мой оммаж тебе, и твое задание стало для меня свято, я не имел право ни на что, пока не закончу путь.
Когда я заходил на твою страничку в социальной сети, первое, что я видел - о, нет, это не твоя фотография на фоне пляжа, нет. Это строка «Одиночество», которая полностью вторила моей. И это одиночество мы решили с тобой победить. Я верил, что тебе удалось это. Прости, что я не закончил до конца. Стоя над моим мертвым телом ты заламывала руки и думала, что я обманул тебя. Пообещал вечной победы над одиночеством, а привнес в твою жизнь только возможность верить в нее. Но не этого было для нас довольно? Несмотря ни на что, впереди у нас была наша Сомма, и наша Иберия, и ты верила мне, а я верил тебе.
И в одиночестве, меж всех миров, от самого Средиземного моря до лазурных атлантических берегов я прошагал всю Иберию, наступая след в след, идя за тобой. Меня сопровождало тиканье часов и крик чаек, летавших надо мной бесконечно. И я шел туда, где мы будем с тобой, где мы будем с тобой все, что угодно, но только не одиноки. Где мы будем с тобой вместе.
«Вечность»: Думаем, что да.
«Диалог»: Вы думаете? Вы не знаете?
«Вечность»: Нет. Не на все вопросы есть ответы. Даже у «Вечности».
***
Я шел по песчаному пляжу под крик одиноких чаек, вздымавшихся живыми воздушными змеями в то пасмурное, то ясное небо Иберии. Единственный механический звук, сопровождавший меня - тиканье механических часов, что ты подарила мне в день моего тридцатилетия. Тогда день был ясный, несмотря на предсказания погоды, и тогда мы не были с тобой одиноки, нас было двое и нас связывало ощущение вечного. Те часы я достал и надел сегодня, едва прислушиваясь к тиканью на запястье, я шел навстречу солнечному рассвету, строго на запад.
Механика спасла нас от пожара, и ты помнила это, в тот день, когда уходила от меня, мы совсем не ругались, ты собирала вещи в какой-то невероятный чемодан, я и не знал, что у нас такой был. Места тебе все равно не хватило, а я стоял в дверях и смотрел, как ты нервно собираешь все свои платья, кофты, джинсы, белье, тебя раздражало, что все не влезает. Ты кричала на меня, курила, смотрела в окно, а потом опять продолжала собирать. А я только видел тебя, и понимал, что самое глупое, что я могу сделать - грустить или что-то сказать. Все это длилось около сорока вечных минут, и ты все курила у окна и смотрела на нашу машину. Мы собрали чемодан и ты потребовала, чтобы я отвез тебя в аэропорт. Я повиновался. Мы сели в машину, но я забыл, нарочно, ты знаешь, я специально забыл механический блокиратор зажигания, он лежал на подоконнике на кухне, где и всегда. Я пришел домой, занавески уже занялись, горел стул и часть платьев, которые не влезли в чемодан. Первым запах дыма почувствовала ты, а я только думал, о том, что специально забыл блокиратор. Но ты все равно уехала.
Твои следы еще остались на песке, с той самой нашей первой поры, когда звук чаек казался таким своим, и любая погода становилась причиной заняться с тобой любовью. Они такие изящные, как и очертания твоего тела, эти следы - летопись последних времен, навсегда отпечатавшаяся в памяти и на сердце. И все же только ты могла оставить их, больше никто. Эти следы, в которые я стараюсь наступать сейчас, след в след, очень аккуратно, - твой личный автограф, который ты оставила мне, моя нить Ариадны, она выведет меня отсюда, отовсюду к моей цели. Моей единственной.
Я сидел у твоей кровати, ощущая биение твоего слабеющего сердца, и сквозь бледные, как крылья чайки, веки, я видел твои бесконечно красивые глаза. Ты лежала на белых простынях, доктора ушли, оставив нас вдвоем, в последний раз, в предрассветной тишине, когда неслышно никаких звуков, даже тиканья забытых часов. И ты проснулась, твои ноги были босы, я касался их руками, чтобы проверить температуру, каждые пятнадцать минут. Именно этими стопами ты избороздила все пляжи нашей с тобой крошечной Иберии, и их очертания я знал лучше всех карт города, всех маршрутов от дома до аэропорта. Ты проснулась и спросила, который час, а я ответил, что забыл часы, ты улыбнулась, это была твоя последняя улыбка. «Не проспи нашу любовь», - сказала ты. После этого ты закрыла глаза. Навсегда. Ты умерла.
Шум прибоя никогда не был так оглушительно хорош, вернисажем морской симфонии он целовал наш с тобой слух, а мы, когда уставали оставлять следы на пляже, сидели и слушали время. Тогда тиканье часов нам было ненужно, зачем, само естество, сам мир становился для нас часами. Сейчас же я ощущал, как иду за тобой, и часы на моей руке - мой самый главный, и, увы, мой единственный компас. Я ориентируюсь по ним, по твоим следам, и по тем остаткам воспоминаний, сшитых тобою, которые я использую как карту. И, поверь мне, она гораздо сложнее, чем карта, чем маршрут от нашего с тобой дома до аэропорта.
До того, как это произошло с тобой, мы ходили на кладбище, ты показывала могилу своего отца, ты рассказывала, что он умер в битве при Сомме. И больше об этом мы с тобой не говорили, ты никогда не хотела, чтобы тьма врывалась в наш мир, верно? Я сразу разгадал тебя. Еще до того, как это произошло, ты смотрела своими ясными, казалось, я прав был, болезненно ясными глазами в надежде, возможно, что я не увижу этого. Ты подарила мне часы, и сказала «Не проспи нашу любовь, не потеряйся в одиночестве», а я-то думал, как это поэтично! Но это ведь не так, если бы ты слышала меня! Какой же я был дурак!!! Если бы ты слушала! Это не так! Просто так начиналась твоя болезнь. А потом ты перестала слышать людей, стала говорить с собой, и забыла все, что есть, кроме звука наших часов. Мы долго лечили тебя, с твоим отцом, с надеждой, что разум вернется к тебе. Я ездил к тебе в больницу каждый день, лично проверял температуру, но все безуспешно. Доктора уходили и никто не был в силе помочь тебе. Но я не оставил тебя.
У меня же был путь, по которому надо идти, именно тот путь, который ты начертила собой, своими ногами, своими глазами. Ты подарила мне и компас, и дала задание, тем самым почти выклянчив мой оммаж тебе, и твое задание стало для меня свято, я не имел право ни на что, пока не закончу путь.
Когда я заходил на твою страничку в социальной сети, первое, что я видел - о, нет, это не твоя фотография на фоне пляжа, нет. Это строка «Одиночество», которая полностью вторила моей. И это одиночество мы решили с тобой победить. Я верил, что тебе удалось это. Прости, что я не закончил до конца. Стоя над моим мертвым телом ты заламывала руки и думала, что я обманул тебя. Пообещал вечной победы над одиночеством, а привнес в твою жизнь только возможность верить в нее. Но не этого было для нас довольно? Несмотря ни на что, впереди у нас была наша Сомма, и наша Иберия, и ты верила мне, а я верил тебе.
И в одиночестве, меж всех миров, от самого Средиземного моря до лазурных атлантических берегов я прошагал всю Иберию, наступая след в след, идя за тобой. Меня сопровождало тиканье часов и крик чаек, летавших надо мной бесконечно. И я шел туда, где мы будем с тобой, где мы будем с тобой все, что угодно, но только не одиноки. Где мы будем с тобой вместе.