Cloud connected
Запутавшись в цветных электроснах
Бог спит
И видит нас.
Окурок солнца угас в пыли
И входят тени
В электросны.
Кибермифология. «В начале был ноль». Он вмещал в себя всё - он и был всем.
(И ничем)
В комнатке три на четыре, под рёв летящих вверху монопоездов мы занимаемся любовью, и, когда каморка содрогается, когда тонны железа летят над нами, скрежеща и разбрасывая искры, - я шепчу тебе: в начале был ноль.
И мы двигаемся, двигаемся, двигаемся - словно творя свою вселенную. Нули среди других нулей, закороченные контуры, оторванные от сети, живущие лишь своим эгоизмом, который постепенно истощается, как заряд одинокого конденсатора. Нам нужен источник, нам нужна подзарядка. Ты веришь в него? В электромессию?
Потом, позже, ты читаешь стихи, что я написал вчера, и огонек сигареты дрожит в твоих пальцах. Ты плачешь - а я не могу, не хочу, не в силах тебе помочь. Мы раздавлены бесконечностью, летящей над нами вслед магнитным полям моносоставов. Ты прячешь лицо в ладонях, погибшая кибердюймовочка, и я вижу, как проступают на твоей спине кругляши свичей - там, где могли бы быть крылья. Там, где были наши крылья - только пустота стертых логинов, только разлохмаченные концы оборванных оптоволокон..
Мы больше не можем летать.
Мне так жаль - ты страдаешь больше, чем я. Это неправильно.
Посмотри, говорю я, это ведь твоё небо там, за тусклым слуховым окном. Пыль твоей земли - на полу и нашей одежде. Твой кислород сочится в наши респираторы из прогорклого воздуха. Пойми же - твой мир здесь.
Его украли у тебя - а теперь он снова твой. Вся твоя грусть, все твои слёзы - от нехватки экзорфина.
Поверх надписи «Внимание! Техзона!», расплывшейся на стене, я вывожу баллончиком четыре строки. Рифмы снова примитивны - но это просто знак (мы были здесь) - для тех, кто рискнёт пойти по нашим следам.
Ты снова облачаешься в гибкий пластик, стягивающий твоё тело чёрным коконом.
Ты говоришь: идём, и в твоих словах решимость.
Узкими коридорами, под ржавыми трубами и пыльными кабелями мы крадемся, чтобы украсть чей-то кусочек счастья. Мыши, говорю я тебе, ты знаешь о них? Этих тварей стоит бояться. Последний экземпляр умер девяносто четыре года назад. Я нашел фотографии - это было нелегко, их уже нигде нет - кого интересуют мертвые твари?
Я смотрел в её крошечные глазки - будто две капли чёрной подвижной смолы. Последний в мире паразит, пойманный, несвободный, посаженный на экзорфин, чтобы прожил чуть дольше… Нэдзуми совсем не похожи на этих зверей, поверь. Умершая сто лет назад тварь топорщила усы на голографе, и жизни в ней было больше, чем в тысяче нэдзуми. Я удалил файл. Я слал команды удаления, пока сигнал ошибки 404 не зазвучал, как басы киборэйвов. Я бы заплакал, если бы мог.
Здесь, в этих узких коридорах под стосорокчетвертым тоннелем южноазиатской монодороги, так легко поверить, будто ещё одна из этих древних тварей жива. Или не одна…
«Осторожно, мыши» - вывожу я на стене.
Тише, говоришь ты, и я слышу чужие шаги.
Белые буквы «HFA(F)» на синем комбинезоне. Блеск фонаря на плече, и поднятый молоток. Ремонтник размахивает железкой, но ты слишком быстра для него, ты - чёрная молния, накачанная спидами, кромсающая мрак, и тени пляшут, и респиратор человека в синем хрипит: отключенцы.
Его ненависть будто черные слёзы дьявола.
Позже, когда он лежит на полу…
Позже, когда его рация раздавлена, и я любуюсь мелким крошевом электроники…
(противоестественная ненависть)
…ты достаешь из нагрудного кармана форменного комбинезона шприц-пистолет, и твои глаза блестят, а фонарик бросает на грязный потолок беспомощный круг света. Четыре дозы.
Краденое счастье.
Давай, говорю я. Всё, что моё - твоё.
Мне немного легче - ведь я могу писать стихи.
На выезде сортировочной станции, в гуле и грохоте, рядом с ослепительным светом прожекторов, в полусотне метров от безостановочного движения технорук погрузчиков, мы - терпеливо ждём, и я обещаю тебе, что из гадкого утёнка ты непременно станешь прекрасным лебедем.
Мы живём в жестокой сказке - мы сами сотворили её по своему образу и подобию, и она переняла наши черты. Математика не бывает жестокой, физика не бывает злой - ты знаешь.
В блеске кристаллов придуманного мира, где мы встретились первый раз - помнишь, что ты сказала? Я помню каждое слово. Я не умею плакать, но у меня хорошая память.
Ты сказала, что вокруг сплошная ложь. Ты сказала, что динамические ашдиэр-огни седьмого поколения (впервые Виртожизнь превосходит реальность!) не заменят живую текучесть костра.
Ты сказала, что расчетная метеокарта версии четыреста тридцать бета не заменит капризов грязного низкого неба.
Ты сказала… «Моно!» - кричишь ты, и твой нежный голос тонет в грохоте наплывающего состава. В метре от нас, кромсая наши напряженные тела хлёсткими прикосновениями сжатого воздуха - монопоезд с погашенными огнями разгоняется на выезде из сортировочной станции.
Мы прыгаем почти одновременно, и, прилипнув трояном к холодной белизне моно, я слышу, как лязгают твои магнитные захваты, касаясь глади корпуса. Ветер проигрывает нам треки технохауса, и прижимаясь к холодной жести моно, я чувствую, как бьётся внутри меня крохотная, уже почти угасшая жизнь.
Здесь нет места для двоих - техотсек под самой крышей, на случай экстренной репрограммации пилота моно (а разве такое случается - сейчас?) и мы лежим грудь к груди, лицо к лицу, - я даже не могу обнять тебя. Твои глаза закрыты в кайфе экзорфинового передоза - вторая доза за неделю, вторая доза за полчаса.
Слабый сквозняк играет с прядями твоих коротких волос, иногда лаская моё лицо слабыми пушистыми прикосновениями.
Ты много говорила там, в сияющем, переливчатом мире Виртожизни. Мы парили над злым миражом города, и фальшивые лучи ашдиэр-солнца грели нашу кожу, ласкали золотым цветом наши крылья.
Это так не похоже на то, что здесь и сейчас - твоё слабое дыхание в респираторе, и сжавший нас в горячих объятиях техотсек.
Ты горела ясным, обжигающим, настоящим огнём - ты зажгла и меня. Сейчас, в этом чёрном пластике, ты похожа на уголь. Моя же седина - будто пепел.
Я не знал, что твои знания о реальности не выходят за границы онлайн-библиотек.
Ты не знала, за какую отметку зашкалил мой биологический возраст.
(Какая доля меня во мне?)
На что мы променяли наши крылья, девочка?
Мы сидим на крыше моно, выползшего белым червем из трупа земли, мы летим сквозь облака смога, мы расставляем руки, будто пытаясь обнять потерянное среди бесконечных этажей небо - и встречный ветер зло бьёт нас по лицам.
Ты смеёшься, впервые за много дней. Чёрные стены баз данных нависают над нами, угрожают нам - южный инфомассив прорезан монодорогой, вынырнувшей здесь на поверхность по неизвестной причуде проектировщиков.
Наш трип подходит к концу, ты знаешь. Доза экзорфина, возможно, последняя - она твоя. Мне не нужно. Я потерплю.
Глядя на проносящиеся мимо огромные изоляторы подстанций (как вкрученные в небо винты), на трансформаторы, раскинувшие провода, будто сети - я думаю о счастье для всех, даром. Оно оказалось неожиданно доступным. Оно измеряется в вольтах и миллиграммах.
На крышах серверных, где-то под самым мёртвым небом пылают зелёные дежурные огни.
«По выделенке - к богу!» - девиз отключенцев.
Они отрывают свои крылья. Они отвергают ласкающие потоки информации. Они сами творят свою криптоисторию, отказавшись от ежесуточных впрыскиваний экзорфина - несчастные наркоманы, уходящие во тьму монодорог, в пустоты в перекрытиях бетонных саркофагов серверных, в свободное плавание в загрязненной воде, положившись на косо вшитые подпольным хирургом жабры. Они уходят… если удастся.
Последние километры ускользают в щель магнитной подушки моно. Слетая с его крыши мы парим вольными песчинками (мгновение), и тяжело соприкасаемся с бетоном.
Моно убегает в тоннель. Ветер гуляет по набережной, ветер, несущий мусор и крики мехноптиц.
Здесь можно рискнуть снять респиратор, и ты делаешь это, глубоко вдыхая солёный, кислый воздух моря. Город-над-водой висит вдалеке, тёмной тушей закрывая закат, но он далеко, он не увидит нас бессонными стеклянными глазами. Рада ли ты? Смотри, там, вдали, где кончается унылый бетон и серые, поеденные ветром перила набережной - горят костры, и ветер несет запах бензина. Мы зажжём там еще один алый огонь, набрав мусора, вытащенного морем на берег, выпросив у кого-нибудь немного бензина.
Мы будем любить друг друга - в последний раз.
Я взгляну в твои глаза и постараюсь запомнить их выражение.
Ты улыбаешься, глядя на упавшие на пляж созвездия - созвездия костров, и мне так страшно за тебя - даже потом, когда ты сбрасываешь чёрный пластик, и он корчится от близости пламени.
Респиратор догорает в сердцевине костра, шипя и плюясь, и строит жалобные гримасы плавящимся внешним фильтром.
Далеко, за алыми дергаными огнями - замер в прибое растопыренный чёрный силуэт, подняв к небу огромные стальные клешни, будто в молитве. Он снова оживёт с рассветом, ты знаешь.
Море вылизывает пляж, как я вылизывал тебя этой ночью - неутомимо и жадно, пробуя на вкус снова и снова, не в силах насытиться.
Кругом только закопченные пятна потухших звёзд. Галактика стянулась в чёрную дыру, все люди ушли, сгрудились у железных лап, впившихся в серый песок - там, где электромессия поднимает к небу манипуляторы, поднимает и опускает. Раз за разом.
Ты тоже ушла с рассветом, оставив только горький вкус потери на моих губах, и я не виню тебя.
Терпеливо роюсь в настройках, подбирая увеличение - и расплывчатая туша мессии вдали становится резкой и близкой. Грязь и ржавчина. Скрежещущая громада, рядом с которой люди кажутся песчинками.
Мир наркоманов, мир, поработивший сам себя, мир, где последняя надежда - сумасшедший прокладчик коммуникаций с морского дна, свернутые кибермозги, проповедующие на кромке прибоя под крики мехноптиц. Мне лучше не соваться туда, это развлечение только для чистых. Остальным здесь не рады, и я тоже - ходячее олицетворение того, что они отринули. А двадцать пять процентов души в сплаве керамопластика - за душу не считаются.
(Злоба в чужих глазах, в сотнях блестящих глаз)
И я - издалека - смотрю, как ласково и точно электромессия подхватывает ещё одного из своих прихожан громадными клешнями.
Как поднимает его высоко над серым песком, над погасшими черными созвездиями, - к тусклому небу, кричащему механическими голосами, к богу, который решил забрать детей своих из этого изгаженного мира.
Я смотрю, как резко и быстро расходятся в стороны поднятые к небу манипуляторы. Как падают на лица стоящих внизу людей красные точки. Как блестят на голых спинах свичи.
И ухожу.
Рифмы ложатся, как следы в мягкий песок, солнце неуверенно касается лучами серой хмари над пляжем, и вдруг - сбой. Что-то стирается. Стек переполнен. Ошибка.
Та крохотная жизнь, что жила - ещё жила - внутри меня, исчерпала отмеренные временем ресурсы. Можно выдохнуть. Можно больше не дышать. Отключить систему жизнефункций.
Опустившись на колени, пластиком пальца я царапаю на песке стихи, которые только что звучали внутри меня - но в россыпи влажных серых зерен отпечатываются нули, нули, нули…
Я шагаю по пляжу, и солнце заходит за Город-на-воде, рваными полосами света исчезая из вида. Надеюсь, ты нашла своего бога. Надеюсь, у тебя стабильный канал и безлимитный трафик.
Не беспокойся обо мне - у меня всё хорошо. Мне больше не нужна пища, не нужна любовь, не нужен даже экзорфин. Я мыслю - и только поэтому я существую. Стандартные порты подзарядок есть везде, никаких проблем.
Нет, правда, всё не так плохо - ведь я запомнил твой взгляд. Я всегда могу снова взглянуть в твои глаза. Только… где же этот файл? Ведь я сохранял, я помню…
Март 2008