На днях в караван-сарае мне довелось есть кролика; трое присутствующих при этом повергли меня в ужас: они утверждали, будто я нанес тебе [Богу] тяжкое оскорбление: один [еврей] говорил, что это животное нечисто, другой [мусульманин] - что оно задушено, наконец, третий [армянин] - что оно не рыба.
Проходивший мимо брамин, которого я попросил рассудить нас, ответил: "Они не правы, так как вы, разумеется, не сами убили это животное". - "Сам", - ответил я. "Ах! Вы совершили ужасное деяние, которого бог никогда не простит вам, - сказал он строго. - Откуда вы знаете, что душа вашего отца не перешла в это животное?"
Всё это, господи, повергает меня в невообразимое замешательство: я не могу пошевелить головой без того, чтобы не испытать страха оскорбить тебя, а между тем мне хотелось быть угодным тебе и посвятить этому жизнь, которою я тебе обязан.
--- Шарль Монтескье. Персидские письма. Письмо 46.