Николай Михайлович Лукин
Спасибо коллеге eliabe_l!
Теперь в нашей библиотеке будет
СБОРНИК СТАТЕЙ ПАМЯТИ
АКАДЕМИКА Н.М.ЛУКИНА
ЕВРОПА В НОВОЕ И НОВЕЙШЕЕ ВРЕМЯ
М: Наука. 1966
И начнем со статей, лучше сказать, с воспоминаний и впечатлений о Николае Михайловиче его учеников, коллег, научных и идейных наследников.
Альберт 3ахарович МАНФРЕД
I
Осенью 1923 г. за витринными стеклами книжных магазинов появилась большая, толстая - в 500 с лишним страниц - крупного формата книга в зеленом твердом переплете. На обложке ее было обозначено: «Лукин (Н.Антонов). Новейшая история Западной Европы, выпуск I».
Читателю второй половины XX в. на пороге 50-летнего юбилея Советского государства нелегко представить себе значение и роль этой книги, создававшейся в годы, когда молодая Республика Советов готовилась к своему первому большому празднику - пятилетней годовщине Октября.
Начать с названия. Для автора этой книги и для его читателей оно означало нечто совсем иное, чем принято считать в нынешнее время. «Новейшая история» тогда еще не была историей мирового развития после Великой Октябрьской социалистической революции, как мы это считаем сейчас. Октябрьская революция тогда - в 1919 и 1922 гг. - ее творцам и участникам представлялась еще современностью, а новейшей историей Н.М.Лукин называл - как он оповещал о том читателей в предисловии - время с середины XVIII в., с эпохи исторического подготовления Великой французской революции. Первый выпуск его «Новейшей истории Западной Европы» охватывал примерно столетие - с 60-х годов XVIII в. до конца революции 1848 года.
Но значение книги было, конечно, не в ее названии, не в устанавливаемой им периодизации, столь непривычной и неожиданной для слуха историка нашего времени. «Новейшая история Западной Европы» Н.М.Лукина-Антонова для той поры, когда он,а впервые увидела свет, была примерно чем-то вроде знаменитых писем о Новом свете Америго Веспуччи.
Конечно же, Н.М.Лукин, как и в свое время Америго Веспуччи, не мог претендовать на славу первооткрывателя. Основные закономерности исторического развития стран Западной Европы в XVIII-XIX вв. были установлены впервые Марксом. Но если продолжить это сравнение, остающееся, понятно, крайне условным, то можно было бы сказать, что подобно тому, как Веспуччи первым описал Новый свет, открытый Колумбом, так и Лукин первым дал целостную и систематическую марксистскую историю Западной Европы конца XVIII - начала XIX столетия.
Сейчас, когда создано несколько различных вариантов учебников, учебных пособий, лекционных курсов марксистской истории зарубежных стран нового времени, опубликование такого труда, как названная книга Н.М.Лукина, представляется делом будничным, ординарным, оно теперь лишь регистрируется петитом в библиографическом перечне работ покойного академика. Более того, по трезвому суждению, ныне эту книгу пришлось бы признать во многом устаревшей. Что ж, наука не стоит на месте: за 40 с лишним минувших лет много внесено нового, многое по-иному осмыслено. Не случайно - и это надо признать оправданным - при подготовке «Избранных трудов» Н.М.Лукина редакционная коллегия не сочла возможным включить «Новейшую историю Западной Европы» в число переиздаваемых работ Николая Михайловича Лукина.
Все это верно. И вместе с тем столь же верно, что первое появление этой книги на книжных полках библиотек, на письменных столах советских читателей тогда, 40 лет наздд, было большим событием.
Следует припомнить, что в ту пору - в первые пять лет Советской власти - оригинальных марксистских работ по всеобщей истории было еще очень мало: они все были наперечет. На витринах книжных магазинов тогда появлялись - и даже в немалом числе - переводные работы. Именно в эти годы вышли в переводе на русский язык в Госиздате и в издательстве Главполитпросвета «Красная новь» «История французской революции» Жана Жореса в переводе А.Бодена, «Борьба классов и партий в Великой французской революции» Генриха Кунова, переведенная одним из лучших большевистских литераторов, И.И.Скворцовым-Степановым, работы Франца Меринга, Эритье, Шлютера, Вильгельма Блоса, Баха, Каутского, Олара, Сеньобоса и многих других. Как велик был интерес новых советских читателей к истории прошлого, можно видеть хотя бы по тому, что названная книга Кунова о французской революции - со всем ее вульгарным схематизмом, грубым, топорным социологизированием - и та при своих больших размерах (640 страниц!) за короткое время была трижды переиздана на русском языке крупными тиражами - в 1917, 1918 и 1923 гг.
Что же, эта книга так пришлась по сердцу созидателям молодой Советской Республики? Нет, конечно же. Просто в ту пору не было еще ни одной марксистской истории Великой французской революции, а общественный интерес к ней был так велик (припомним, что именами ее вождей - Робеспьера, Марата - называли улицы Петрограда, Москвы и других городов Советской республики), что каждая хоть сколько-нибудь приближающаяся к марксизму книга о революции становилась событием. Ведь надо же было, создавая с винтовкой за плечами новое, первое в истории, социалистическое общество, знать, как и с кем боролись близкие и дальние предшественники - те «кому пролетариат ставит памятники»1.
Этим в первую очередь объяснялся огромный спрос в первые годы революции на общественно-политическую и в особенности на историко-революционную литературу. Но если усилиями Госиздата, Главполитпросвета этот общественный интерес в какой-то мере удовлетворялся переводной литературой, то оригинальные работы - исследования, а тем более обобщающие исторические труды - никакими стараниями быстро подготовить было нельзя. Для этого нужны были историки-марксисты высокой квалификации, специализирующиеся в области всеобщей истории, а их почти не было. В.П.Волгин, Н.М.Лукин-Антонов, Ф.А.Ротштейн, Д.Б.Рязанов - вот и весь список историков-марксистов, работавших в области зарубежной истории, крупных ученых, стоявших у истоков советской историографии.
Но сложилось так, что у четырех первых советских историков-западников интересы и обязанности распределились по-разному. Все они были участниками строительства Советского государства: В.П.Волгин ушел в университет, потом в Академию наук СССР и в научном творчестве ограничил себя историей общественной мысли; Ф.А.Ротштейн сразу ушел в Наркоминдел и в науке занялся историей международных отношений; Д.Б.Рязанов возглавил Институт Маркса и Энгельса и в науке разрабатывал новую отрасль - марксоведение. На долю Н.М.Лукина, ведшего большую педагогическую работу, остались общие вопросы исторической науки.
«Новейшая история Западной Европы» Н.М.Лукина в этих условиях, в 1923 г., когда еще не было ни одного советского, ни даже переводного марксистского общего курса истории западноевропейских стран, была почти откровением, крупным событием в идейной и научной жизни страны.
На эту книгу набросились с жадностью, ее раскупали, ею зачитывались, но ней стали учиться во всех звеньях тогдашней системы образования - и на рабфаках, и в губсовпартшколах, в общеобразовательных школах, и в университетах, и в институтах народного образования (были тогда такие), и в немногих тогда еще комвузах, и на многочисленных курсах всех видов, начиная от курсов секретарей укомов и кончая работниками ликбеза.
Но значение этой книги Н.М.Лукина определялось не ее успехом, не огромным интересом, проявленным к ней, ни даже тем, что она сразу приобрела почти универсальное применение во всех звеньях советской системы образования. Ее значение для последующего развития советской историографии заключалось ранее всего в том, что это был первый марксистский учебник западноевропейской истории, что в ней была сделана попытка дать марксистскую концепцию исторического развития Европы со второй половины XVIII в. до середины прошлого столетия.
Скажем сразу, чтобы не было недоговоренности и чтобы к этому в дальнейшем не пришлось возвращаться: конечно, в этой концепции были и ошибочные, неправильные постулаты, мстящие за себя в конкретном историческом анализе, да и иные ошибки. Наиболее ошибочной из идей, положенных в основу этой концепции, была привнесенная М.Н.Покровским в советскую историческую литературу и распространявшаяся некоторое время во всех ее разделах мысль о торговом капитализме как особом этапе истории. Под пером М.Н.Покровского - пером талантливым - для определенной исторической эпохи торговый капитал превращался чуть ли не в демиурга исторического процесса. Н.М.Лукин разделял в то время это ошибочное мнение, и оно не могло не отразиться, понятно, на его концепции развития Западной Европы в конце XVIII - начале XIX столетий.
Но к чести Н.М.Лукина надо сказать, что его работа была, пожалуй, в наименьшей мере подвержена влиянию пресловутой «теории торгового капитализма» и других детских болезней вульгарного социологизирования, через которые проходила советская историческая наука на ранних этапах своего развития.
Хорошая профессиональная выучка в школах Р.Ю.Виппера и Д.М.Петрушевского в стенах Московского университета предохранила его от крайностей увлечений социологизмом2. Его «Новейшая история Западной Европы» была, к счастью, далека от того абстрактно-анонимного, почти алгебраического изображения исторического процесса, которое в 20-х годах стало известно в наших вузах под загадочно звучащим названием ИРОФ, что расшифровывалось как история развития общественных формаций.
Книга Н.М.Лукина - это не бесплотный и неопределенный ИРОФ! Это был добротный, настоящий исторический курс, насыщенный фактами, событиями, датами, именами исторических деятелей, богатый своим конкретным содержанием, строгий в своей исторической точности. Но великая притягательная сила этой книги для советских читателей и ее общественное значение для последующего развития советской историографии заключались в том, что здесь впервые в исторической литературе весь сложный, богатый событиями исторический процесс переломной эпохи Западной Европы предстал во всем многообразии.
То, что сделал М.Н.Покровский для русской истории, выполнил Н.М.Лукин для истории Запада. Он был зачинателем советской историографии стран Запада. Его «Новейшая история» была тогда единственной советской работой по этой тематике. Потом пришли другие; было написано много иных исторических книг - «хороших я разных»; многие авторы ушли далеко вперед по сравнению с первым советским историческим курсом западноевропейских стран - иначе и быть не может: жизнь идет вперед. И все-таки все последующие поколения советских историков, осознавали они это или нет, прямо, а чаще всего опосредствованно отправлялись от первой советской исторической концепции развития Западной Европы в новое время, созданной почти полвека тому назад Н.М.Лукиным-Антоновым.
II
Николай Михайлович Лукин не случайно оказался одним из зачинателей советской исторической школы. Он был подготовлен к этому всей своей предшествующей биографией.
Н.М.Лукин родился 8 июля 1885 г. (ст. ст.) в подмосковном селе Кусково (том самом, что ныне прославилось своим музеем- усадьбой) в семье учителя начальной школы. Он учился во 2-й московской гимназии, учился блистательно и окончил ее в 1903 г. с золотой медалью. В том же году он был зачислен студентом историко-филологического факультета Московского университета.
В университете Лукин учился с таким же успехом, что и в гимназии. Его дипломная работа «Падение Жиронды» получила премию историко-филологического факультета. В 1909 г. он закончил университетский курс и по предложению профессоров Р.Ю.Виппера и Д.М.Петрушевского, самых крупных в то время историков-западников в университете, был оставлен при кафедре всеобщей истории. В 1913 г. он столь же успешно сдал магистерские экзамены, и в весеннем семестре 1915 г. 30-летний приват-доцент Н.М.Лукин начал чтение своего первого лекционного курса в Московском университете.
На первый взгляд, внешне, это была блестящая академическая карьера - гладкая, ровная, отмечаемая лишь высшими оценками, поощрительными наградами и неторопливым, но верным восхождением по ступеням университетской ученой иерархии. Вряд ли кто из его ровесников - гимназических и университетских товарищей - мог оспаривать лавры сына скромного учителя сельской начальной школы, далеко опередившего своих сверстников.
И лишь совсем немногие знали, что за этой ровной, безупречной, строгой научной карьерой скрывается нечто иное. Этого невозмутимого, всегда подтянутого, безукоризненного приват-доцента Лукина порою в вечерние поздние часы можно было встретить в совсем ином обличии где-нибудь за Рогожской заставой или в чайной неподалеку от завода Гужона. И это был уже не давно знакомый по утренним часам профессорам и студентам университета молодой доцент исследователь падения Жиронды, а член подпольной большевистской организации, хорошо известный рабочим Замоскворечья и Рогожско-Симоновского районов Николай Антонов.
С 1904 г., почти с первых лет создания большевистской партии как самостоятельной организации, Н.М.Лукин был в ее рядах. 19-летним студентом он вступил в большевистскую партию и в ее рядах прошел долгий путь борьбы и сражений. Н.М.Лукин участвовал как большевик в первой русской революции 1905-1907 годов. В ноябре 1907 г. он был арестован за участие в нелегальном собрании и в течение нескольких месяцев был под арестом; вскоре после освобождения он был вновь арестован и выслан из Москвы; его занятия в университете на некоторое время были прерваны. Вновь вернувшись в Москву, он с 1911 г. возобновил подпольную партийную работу среди рабочих.
С первых же дней революции, свергнувшей самодержавие, Н.М.Лукин - член редколлегии большевистской московской газеты «Социал-демократ». Теперь уже нет необходимости скрывать от властей, от гласного общественного мнения свою принадлежность к партии большевиков. Партия вышла из подполья, и Н.Антонов, до сих пор известный под этим именем лишь нелегальным большевистским комитетам Замоскворечья и Рогожско-Симоновского районов, теперь подписывает им статьи боевого, политического содержания, появляющиеся на страницах газеты на протяжении всего периода от февраля до октября 1917 г. и далее до марта 1918 г., когда он стал писать в «Правде», переведенной из Питера в Москву и выходившей как орган ЦК и МК.
В «Социал-демократе» за 1917 год напечатано не менее 50 статей Н.М.Лукина-Антонова. То были статьи но всем острым вопросам дня - вопросам войны и мира, отношения к Временному правительству, задачам пролетариата в революции, проблемам стратегии и тактики пролетарской революции. Со времени появления знаменитых Апрельских тезисов Ленина Лукин их безоговорочно и горячо поддерживал. Пером и словом он сражался за ленинскую линию в революции, за углубление и развитие революции, за превращение ее из буржуазно-демократической в социалистическую.
Его годами накопленные громадные знания в истории были целиком поставлены на службу революционному пролетариату. Когда осенью 1917 г. Керенский пытается преодолеть углубляющийся политический кризис искусственными правительственными комбинациями, в частности созданием Директории, Н.М.Лукин-Антонов рассеивает иллюзии, могущие возникнуть кой у кого в связи с созданием этого нового для России политического института. Он напоминает о том, чем была Директория в годы, последовавшие за Термидором, - неустойчивая, колеблющаяся власть своекорыстной, враждебной народу буржуазии, оказавшаяся лишь переходным этапом к диктатуре Наполеона Бонапарта3.
Но, напоминая об уроках прошлого, он одновременно выступает против всяческих вульгаризаторских аналогий между Великой французской революцией XVIII в., буржуазной по своему содержанию, и прокладывающей себе дорогу Великой социалистической пролетарской революцией. К этим аналогиям охотно прибегают меньшевики. Н.М.Лукин-Антонов, историк-большевик, опровергает и разоблачает антиисторичность этих аналогий4.
Н.М.Лукин - деятельный участник Октября в Москве. После переезда Совнаркома и Центральных государственных и партийных организаций в Москву в 1918 г. масштаб партийной работы Н.М.Лукина еще более возрастает. Он, как уже сказано, становится постоянным сотрудником центрального органа партии газеты «Правда»5. Он выполняет одновременно большую пропагандистскую работу: о ее размахе можно судить по тому, что, помимо десятков статей в газетах, он пишет ряд брошюр, рассчитанных на самые широкие круги читателей. В 1917-1918 гг. выходит семь его брошюр: «Милитаризм», с выразительным подзаголовком: «Красный подарок солдату»6, «Германская социал- демократия и война»7, «Церковь и государство»8, «Как пало царское самодержавие»9 и др.
В этих брошюрах, написанных простым, доступным любому читателю языком, автор излагал взгляды партии по острым вопросам «текущего момента», как было принято в те годы говорить. В ту пору решающих боев за укрепление и за самое сохранение республики Советов, когда борьба велась «винтовкой и листовкой», эти популярные брошюры, обращенные к народу, были особенно нужным и важным партийным делом.
Мы обязаны, разумеется, упомянуть здесь и о том, что в 1918 г. Н.М.Лукин вместе с рядом деятелей московской партийной организации разделял взгляды «левых коммунистов». Терпеливое и настойчивое разъяснение В. И. Лениным ошибочности их позиции помогло ему стать на верный путь. Надо отметить и то, что в дальнейшем Н.М.Лукпн защищал линию партии, ни в чем не допуская уклонений от нее.
Н.М.Лукин был ученым, ученым-историком, и повседневные неотложные задачи революционной борьбы не могли отвлечь его полностью от собственно научной работы, от продолжения исследований, начатых много лет тому назад.
Его дипломная работа в университете была посвящена одному из переломных периодов в истории Великой французской революции. Участник трех революций, обогащенный их опытом, Н.М.Лукин теперь может понять и глубже, и иначе, чем раньше, исторический опыт Великой буржуазной революции XVIII в.
Из многих проблем французской революции Н.М.Лукин останавливается на одной группе проблем - вопросах якобинской диктатуры.
До революции он лишь подходил к этой проблематике, исследуя исторические условия падения Жиронды. После Октября он переходит собственно к исследованию якобинской диктатуры, и разные аспекты этой большой темы становятся предметом его научных интересов, его исследований на протяжении всех последующих лет.
Это преимущественное внимание к вопросам истории якобинской революционно-демократической диктатуры было не случайно.
Здесь сказывалась, прежде всего, верность Н.М.Лукина большевистским традициям. В историческом споре между Жирондой и Горой, споре, растянувшемся на многие десятилетия, большевики были всегда на стороне Горы. Известно, как высоко ценил В.И.Ленин (не забывая, конечно, исторической ограниченности, обусловленной эпохой) революционную решимость, умение дерзать, смелость якобинцев. «Историки пролетариата видят в якобинстве один из высших подъемов угнетенного класса в борьбе за освобождение», - писал в 1917 г. Владимир Ильич Ленин10, 11.
Н.М.Лукин строго следовал этим взглядам В.И.Ленина. В своей первой работе о французской революции «Максимилиан Робеспьер» он подходил к историческому образу Робеспьера именно как историк пролетариата. Его книга о Робеспьере, вышедшая первым изданием в самый разгар гражданской войны, в 1919 г., имела на титульном листе надпись: «Кому пролетариат ставит памятники». И это не было только словесной формулой. В принятом Совнаркомом в 1918 г. постановлении о сооружении памятников выдающимся революционным деятелям прошлого Робеспьер был одним из первых. Тогда же, летом 1918 г., в Москве, в Александровском саду, был торжественно открыт памятник «Неподкупному»11. Н.М.Лукин, избирая первой темой своей научной работы после Октябрьской революции образ «великого якобинца», видел в нем далекого, но славного предшественника революционных битв современности.
Заключительные строки книги о Робеспьере овеяны жарким дыханием ожесточенных боев 1919 г.: «Мировой пролетариат, которому предстоит сейчас последняя схватка со старым буржуазным миром, отдает должное памяти великих буржуазных революционеров, своей борьбой расчищавших дорогу рабочему классу»12.
Обращение Н.М.Лукина к проблематике якобинской диктатуры было примечательно еще и в ином отношении.
В ту пору, в 1918 г., когда историк-большевик начал свою работу по истории якобинской диктатуры, эта тема оставалась еще наименее изученной из всех проблем революции. Матьез, правда, уже опубликовал ряд ценных этюдов, связанных с вопросами истории якобинизма, но все значительное, что прославило его имя, было еще впереди; оно увидит свет лишь в 20-е годы. Олар и его школа ограничивали свои научные интересы преимущественно политической историей, и их республиканские симпатии не шли дальше Дантона; они не скрывали своей предубежденности к истинным вождям якобинского правительства. Со времени Жореса изучение социально-экономической истории якобинской диктатуры почти не подвинулось вперед. Н.М.Лукин брался за исследование наименее изученной главы истории революции XVIII в.
И в этом сказалась одна из характерных черт его как ученого. Он охотнее всего брался за самые трудные, новые, неизученные области науки. В своем научном творчестве он всегда был ученым, смело шедшим по малоисследованным или даже непроторенным путям.
Так, в своих дальнейших изысканиях по истории якобинской диктатуры он обратился к той ее стороне, которая, безусловно, была наиболее трудной по самому своему предмету - классовой борьбе во французской деревне в период якобинской диктатуры.
Достаточно сказать, что по этой теме Н.М.Лукин почти не имел предшественников; здесь не был даже очерчен круг вопросов и круг источников, подлежащих изучению; все приходилось начинать сначала.
Н.М.Лукин смог встать на путь исследования этой сложной темы лишь после того, как он получил возможность работать во французских архивах. Впервые это стало осуществимо в 1928 г. Опубликованные им в результате его интенсивной работы два очень ценных оригинальных этюда о политике якобинского правительства в деревне и классовой борьбе в связи с проведением второго и третьего максимума13 до сих пор остаются лучшими исследованиями по этим специальным вопросам14.
Но это же чувство партийного долга, определяющее направление его научного творчества, и его стремление идти непроторенными, новыми путями побудили Н.М.Лукина параллельно с занятиями по истории якобинской диктатуры взяться также за иную, не менее важную тему.
В.И.Ленин, выступая 24 января 1918 г. на III Всероссийском съезде Советов с отчетным докладом Совнаркома за первые два с половиной месяца его работы, начал доклад с напоминания о Парижской Коммуне. «Эту власть рабочих мы должны вспомнить, прежде всего, бросая взгляд назад и сравнивая ее с Советской властью»15.
Мог ли советский историк-большевик остаться равнодушным к этой теме? Нужно припомнить: Маркс и Ленин гениально раскрыли историческое значение Парижской Коммуны 1871 г., первого опыта диктатуры пролетариата. Но истории, полной, систематической, день за днем прослеживающей историю Парижской Коммуны, в то время - в 1918 г. - еще не было создано историками пролетариата. Работы Лиссагарэ, Лаврова, многие мемуары содержали немало ценного, но создание марксистской истории Коммуны, в которой Ленин видел «зачаток Советской власти»16, становилось повелительным требованием дня.
В 1922 г. в Москве вышло первое издание «Парижской Коммуны» Н.М.Лукина.
В настоящем сборнике, посвященном памяти Николая Михайловича, помещена специальная статья о Лукине как историке Коммуны. Это освобождает меня от необходимости останавливаться на этом вопросе. Но на одну сторону, так характерную для облика Николая Михайловича как ученого, нельзя не обратить внимания. Первая книга Н.М.Лукина о Коммуне увидел свет в 1922 г. Эта дата не случайна. Н.М.Лукин начал работу над Коммуной еще в 1919-1920 гг. В 1921 г. строители первой Республики Советов, рабочие всего мира, Коминтерн торжественно, с огромным революционным подъемом, отмечали 50-летие незабываемого дня 18 марта 1871 г. Революционный пролетариат, полный решимости утвердить рабочую власть на земле, испытывал не только благодарность к своим ближайшим предшественникам: надо было все узнать, все учесть - и достижения, и ошибки первого в истории правительства рабочего класса.
Это был один из тех нечасто так явственно видимых случаев, когда знание истории прошлого становилось насущной практической необходимостью.
Н.М.Лукин выполнял свой долг историка-большевика, откликаясь на это повелительное требование своего класса, своей эпохи.
После выхода первой книги о Парижской Коммуне Н.М.Лукин всю жизнь продолжал работать над этой темой. Ему было в высшей степени присуще критическое отношение к своему труду. Ни одно из последующих изданий его книги о Коммуне не было простым повторением предыдущего. Напротив, каждое новое издание было в сущности почти новым трудом - так много изменений, поправок, дополнений и в конкретный, фактический материал и в общую концепцию вносил автор.
Н.М.Лукин стал первым советским историком Парижской Коммуны 1871 г. Позднее в исследования этой темы, всегда привлекавшей внимание советских историков, было внесено немало нового, но за Николаем Михайловичем Лукиным осталась непреходящая заслуга - он был основателем советской школы в изучении Коммуны, школы, внесшей наибольший вклад в создание научной истории первого опыта диктатуры пролетариата.
Но задачи революционной борьбы, которой со студенческих лет посвятил свою жизнь Н.М.Лукин, требовали дальнейшего расширения тематики научного творчества, внимания к совсем иному комплексу проблем.
С начала 20-х годов, а особенно к 1923 г. стало вполне очевидным, что основным полем революционных боев будет Германия. Осенью 1923 г. в дни стремительного нарастания революционного кризиса всем казалось, что пролетарская революция уже стучится в двери Германии. Были дни в октябре 1923 г., когда победа пролетариата в Германии представлялась не только вероятной, но и очень близкой.
И историк французского революционного движения, автор книги о Робеспьере и Парижской Коммуне круто меняет фронт своих научных исследований. Он оставляет привычные, уже разработанные научные темы, в которых ценою долгих лет труда наконец что-то достигнуто, сказано свое слово и остается лишь совершенствовать созданное, и обращается к совсем иному кругу источников и материалов - к Германии конца XIX - начала XX в.
И вот в 1925 г. появляется еще одна большая книга того же автора, посвященная истории Германии17.
Эта книга по своему составу, по своему содержанию неоднородна. Часть ее составляют исследования в собственном смысле слова - таковы главы по истории германской социал-демократии, построенные на изучении первоисточников, частично главы по истории политической борьбы в стране. Другие главы представляют собой марксистскую интерпретацию сводных материалов и литературы о Германии; это относится к характеристике экономического развития Германии, отчасти к истории ее внешней политики.
Повторяю: эта книга была рождена революционной необходимостью - в тот момент, когда она создавалась и появилась, она отвечала требованиям времени. Ныне в своей существенной части она сохранила научное значение и выдержала проверку временем, в какой-то части - устарела18.
Но для научной биографии самого автора эта книга имела немалое значение. Она положила начало еще одному направлению его исследований - работам по истории Германии нового времени, а позже по истории эпохи империализма в целом.
III
За пять-шесть лет начиная с 1919 г. Н.М.Лукиным было издано пять больших книг. О четырех из них речь у нас шла: это - общая история Западной Европы в новое и новейшее время, книги о Робеспьере, о Парижской Коммуне, о Германии эпохи империализма.
Пятая книга - «Из истории революционных армий» - представляла собой литературную обработку очень интересных лекций, читанных автором19. Она не отражала какого-либо особого направления научных изысканий ученого, но былд весьма для него показательна, ибо раскрывала еще одну сферу деятельности Н.М.Лукина. Параллельно с напряженным научным трудом он вел большую педагогическую работу. Он читал лекции и руководил семинарами в Московском университете, в Академии генерального штаба, в Институте красной профессуры и РАНИОНе (Российская ассоциация научно-исследовательскйх институтов общественных наук), был членом бюро президиума Коммунистической академии, членом редколлегии журнала «Историк-марксист», редактором ряда изданий и т.п.
Нельзя не поражаться масштабами и рдзмахом работы, выполненной ученым.
Пять ценных новаторских в условиях того времени книг, созданных за предельно короткий срок при огромной научно-педагогической, организационной и организаторской работе автора!
Как мог быть достигнут такой поразительный результат?
Конечно, здесь сказывалось прежде всего могучее творческое воздействие Великой Октябрьской революции, раскрывшей талант и силы ученого, вдохнувшей в него огромную энергию; сам участник революции, он жил ее высоким напряжением и сохранял в работе тот же накал. Но здесь проявлялась также и общая высокая культура, громадный накопленный годами запас знаний, и столь же высокая культура труда, и изумительная работоспособность, и, наконец, одаренность автора.
Эрот необычайно высокий темп научного творчества, взятый Н.М.Лукиным в первые годы его работы как советского ученого, он сохранил и в последующее время.
Автору этих строк доводилось встречаться с Н.М.Лукиным на протяжении ряда лет - в конце 20-х и в 30-е годы, и в 1928-1929 гг. работать в его семинаре. Помнится, впечатление какого-то высокого синтеза громадных знаний и точнейшей организованности было, пожалуй, преобладающим при общении с Николаем Михайловичем.
Этот упомянутый только что семинар Н.М.Лукина стоит того, чтобы о нем коротко рассказать. То был объединенный се- мицар Института красной профессуры и РАНИОНа, объявленный осенью 1928 г. Семинар был небольшим: в него входили С.С.Бантке, В.М.Далин, А.В.Ефимов, Э.А.Желубовская, С.В.Захаров, А.3.Манфред, Т.В.Милицына, Е.С.Николаев - всего восемь участников.
Когда впервые в один из осенних дней 1928 г. мы все собрались в небольшой комцате в здании ИКП на Остоженке (ныне там помещается Институт международных отношений), нам не было еще ясно, чем собственно будет здниматься семинар.
Ровно в 10 часов утра, минута в минуту, появился Николай Михайлович. Собранный, подтянутый, как всегда тщательно одетый, спокойно, неторопливо, словно он располагал каким-то неисчерпаемым резервом времени (а у него уже был расписан весь день по часам до позднего вечера), своим ровным, твердым голосом, не спеша, он стал разъяснять задачи семинара.
С тех пор прошло много лет, и я не помню уже отдельных слов, выражении, но эта первая речь его на семинаре мне запомнилась очень отчетливо. Смысл ее - она была недолгой - был нам не очень сначала ясен; он говорил, что, конечно, проще и легче было бы заниматься историей германской социал-демократии: и источников больше, и тема давно стоит в центре внимания мировой исторической науки, да, впрочем, не только одной науки; эта тема имеет крупнейшее политическое значение. Могло казаться, что он хочет нам доказать все преимущества изучения истории германской социал-демократии. Но когда все доводы в пользу этой темы были исчерпаны, когда он, видимо, должен был полностью убедить своих слушателей в жизненной необходимости изучения этой темы, и только ее одной, он неожиданно остановился.
Сняв свое пенсне (отчего его высокий выпуклый лоб сразу показался еще больше) и играя стеклышками, он бесстрастным, равнодушным голосом, как если бы речь шла о совершенно второстепенных вещах, после некоторой паузы сказал:
- А я хотел предложить совсем другую тему: не германский, а французский социализм - французское социалистическое движение конца XIX - начала XX в.
И после этого неожиданного поворота мысли он стал все так же обстоятельно и неторопливо разъяснять, с какими трудностями сопряжено изучение этой темы и почему он все-таки на ней настаивает. История социалистического движения во Франции с марксистских позиций совершенно не изучена; здесь нет работ, которые можно было бы сравнить с четырехтомником Меринга; серию под редакцией Зеваэса, работу Жоржа Вейля сопоставлять с Мерингом нельзя. В сущности у нас не будет предшественников, работа историка должна будет начинаться с установления фактов, за этим последует все остальное...
И снова сняв пенсне и оглядев нас своим твердым и внимательным взглядом, Николай Михайлович коротко заключил:
- Мне кажется, это будет интересная работа...
В этом был весь Николай Михайлович. Он всегда стремился идти по наименее исследоцанному пути, не страшась связанных с этим трудностей, если только сама тема ему представлялась нужной и важной. Он был в науке новатором в лучшем понимании этого слова.
С годами объем его работы и масштаб его деятельности все более расширялся. Он начинал как один из основателей или родоначальников советской исторической школы: его первые книги были первыми советскими работами по всеобщей истории. Позже, когда подросли и вступили в строй подготовленные при его участии молодые кадры историков-западников, его роль стала несколько иной - он стал признанным руководителем, главой советских историков-западников.
окончание, примечания автора и фотографии (редчайшие!) - в комментариях
#нашиисторики #боизаисторию #ВеликаяФранцузскаяРеволюция
Теперь в нашей библиотеке будет
СБОРНИК СТАТЕЙ ПАМЯТИ
АКАДЕМИКА Н.М.ЛУКИНА
ЕВРОПА В НОВОЕ И НОВЕЙШЕЕ ВРЕМЯ
М: Наука. 1966
И начнем со статей, лучше сказать, с воспоминаний и впечатлений о Николае Михайловиче его учеников, коллег, научных и идейных наследников.
Альберт 3ахарович МАНФРЕД
I
Осенью 1923 г. за витринными стеклами книжных магазинов появилась большая, толстая - в 500 с лишним страниц - крупного формата книга в зеленом твердом переплете. На обложке ее было обозначено: «Лукин (Н.Антонов). Новейшая история Западной Европы, выпуск I».
Читателю второй половины XX в. на пороге 50-летнего юбилея Советского государства нелегко представить себе значение и роль этой книги, создававшейся в годы, когда молодая Республика Советов готовилась к своему первому большому празднику - пятилетней годовщине Октября.
Начать с названия. Для автора этой книги и для его читателей оно означало нечто совсем иное, чем принято считать в нынешнее время. «Новейшая история» тогда еще не была историей мирового развития после Великой Октябрьской социалистической революции, как мы это считаем сейчас. Октябрьская революция тогда - в 1919 и 1922 гг. - ее творцам и участникам представлялась еще современностью, а новейшей историей Н.М.Лукин называл - как он оповещал о том читателей в предисловии - время с середины XVIII в., с эпохи исторического подготовления Великой французской революции. Первый выпуск его «Новейшей истории Западной Европы» охватывал примерно столетие - с 60-х годов XVIII в. до конца революции 1848 года.
Но значение книги было, конечно, не в ее названии, не в устанавливаемой им периодизации, столь непривычной и неожиданной для слуха историка нашего времени. «Новейшая история Западной Европы» Н.М.Лукина-Антонова для той поры, когда он,а впервые увидела свет, была примерно чем-то вроде знаменитых писем о Новом свете Америго Веспуччи.
Конечно же, Н.М.Лукин, как и в свое время Америго Веспуччи, не мог претендовать на славу первооткрывателя. Основные закономерности исторического развития стран Западной Европы в XVIII-XIX вв. были установлены впервые Марксом. Но если продолжить это сравнение, остающееся, понятно, крайне условным, то можно было бы сказать, что подобно тому, как Веспуччи первым описал Новый свет, открытый Колумбом, так и Лукин первым дал целостную и систематическую марксистскую историю Западной Европы конца XVIII - начала XIX столетия.
Сейчас, когда создано несколько различных вариантов учебников, учебных пособий, лекционных курсов марксистской истории зарубежных стран нового времени, опубликование такого труда, как названная книга Н.М.Лукина, представляется делом будничным, ординарным, оно теперь лишь регистрируется петитом в библиографическом перечне работ покойного академика. Более того, по трезвому суждению, ныне эту книгу пришлось бы признать во многом устаревшей. Что ж, наука не стоит на месте: за 40 с лишним минувших лет много внесено нового, многое по-иному осмыслено. Не случайно - и это надо признать оправданным - при подготовке «Избранных трудов» Н.М.Лукина редакционная коллегия не сочла возможным включить «Новейшую историю Западной Европы» в число переиздаваемых работ Николая Михайловича Лукина.
Все это верно. И вместе с тем столь же верно, что первое появление этой книги на книжных полках библиотек, на письменных столах советских читателей тогда, 40 лет наздд, было большим событием.
Следует припомнить, что в ту пору - в первые пять лет Советской власти - оригинальных марксистских работ по всеобщей истории было еще очень мало: они все были наперечет. На витринах книжных магазинов тогда появлялись - и даже в немалом числе - переводные работы. Именно в эти годы вышли в переводе на русский язык в Госиздате и в издательстве Главполитпросвета «Красная новь» «История французской революции» Жана Жореса в переводе А.Бодена, «Борьба классов и партий в Великой французской революции» Генриха Кунова, переведенная одним из лучших большевистских литераторов, И.И.Скворцовым-Степановым, работы Франца Меринга, Эритье, Шлютера, Вильгельма Блоса, Баха, Каутского, Олара, Сеньобоса и многих других. Как велик был интерес новых советских читателей к истории прошлого, можно видеть хотя бы по тому, что названная книга Кунова о французской революции - со всем ее вульгарным схематизмом, грубым, топорным социологизированием - и та при своих больших размерах (640 страниц!) за короткое время была трижды переиздана на русском языке крупными тиражами - в 1917, 1918 и 1923 гг.
Что же, эта книга так пришлась по сердцу созидателям молодой Советской Республики? Нет, конечно же. Просто в ту пору не было еще ни одной марксистской истории Великой французской революции, а общественный интерес к ней был так велик (припомним, что именами ее вождей - Робеспьера, Марата - называли улицы Петрограда, Москвы и других городов Советской республики), что каждая хоть сколько-нибудь приближающаяся к марксизму книга о революции становилась событием. Ведь надо же было, создавая с винтовкой за плечами новое, первое в истории, социалистическое общество, знать, как и с кем боролись близкие и дальние предшественники - те «кому пролетариат ставит памятники»1.
Этим в первую очередь объяснялся огромный спрос в первые годы революции на общественно-политическую и в особенности на историко-революционную литературу. Но если усилиями Госиздата, Главполитпросвета этот общественный интерес в какой-то мере удовлетворялся переводной литературой, то оригинальные работы - исследования, а тем более обобщающие исторические труды - никакими стараниями быстро подготовить было нельзя. Для этого нужны были историки-марксисты высокой квалификации, специализирующиеся в области всеобщей истории, а их почти не было. В.П.Волгин, Н.М.Лукин-Антонов, Ф.А.Ротштейн, Д.Б.Рязанов - вот и весь список историков-марксистов, работавших в области зарубежной истории, крупных ученых, стоявших у истоков советской историографии.
Но сложилось так, что у четырех первых советских историков-западников интересы и обязанности распределились по-разному. Все они были участниками строительства Советского государства: В.П.Волгин ушел в университет, потом в Академию наук СССР и в научном творчестве ограничил себя историей общественной мысли; Ф.А.Ротштейн сразу ушел в Наркоминдел и в науке занялся историей международных отношений; Д.Б.Рязанов возглавил Институт Маркса и Энгельса и в науке разрабатывал новую отрасль - марксоведение. На долю Н.М.Лукина, ведшего большую педагогическую работу, остались общие вопросы исторической науки.
«Новейшая история Западной Европы» Н.М.Лукина в этих условиях, в 1923 г., когда еще не было ни одного советского, ни даже переводного марксистского общего курса истории западноевропейских стран, была почти откровением, крупным событием в идейной и научной жизни страны.
На эту книгу набросились с жадностью, ее раскупали, ею зачитывались, но ней стали учиться во всех звеньях тогдашней системы образования - и на рабфаках, и в губсовпартшколах, в общеобразовательных школах, и в университетах, и в институтах народного образования (были тогда такие), и в немногих тогда еще комвузах, и на многочисленных курсах всех видов, начиная от курсов секретарей укомов и кончая работниками ликбеза.
Но значение этой книги Н.М.Лукина определялось не ее успехом, не огромным интересом, проявленным к ней, ни даже тем, что она сразу приобрела почти универсальное применение во всех звеньях советской системы образования. Ее значение для последующего развития советской историографии заключалось ранее всего в том, что это был первый марксистский учебник западноевропейской истории, что в ней была сделана попытка дать марксистскую концепцию исторического развития Европы со второй половины XVIII в. до середины прошлого столетия.
Скажем сразу, чтобы не было недоговоренности и чтобы к этому в дальнейшем не пришлось возвращаться: конечно, в этой концепции были и ошибочные, неправильные постулаты, мстящие за себя в конкретном историческом анализе, да и иные ошибки. Наиболее ошибочной из идей, положенных в основу этой концепции, была привнесенная М.Н.Покровским в советскую историческую литературу и распространявшаяся некоторое время во всех ее разделах мысль о торговом капитализме как особом этапе истории. Под пером М.Н.Покровского - пером талантливым - для определенной исторической эпохи торговый капитал превращался чуть ли не в демиурга исторического процесса. Н.М.Лукин разделял в то время это ошибочное мнение, и оно не могло не отразиться, понятно, на его концепции развития Западной Европы в конце XVIII - начале XIX столетий.
Но к чести Н.М.Лукина надо сказать, что его работа была, пожалуй, в наименьшей мере подвержена влиянию пресловутой «теории торгового капитализма» и других детских болезней вульгарного социологизирования, через которые проходила советская историческая наука на ранних этапах своего развития.
Хорошая профессиональная выучка в школах Р.Ю.Виппера и Д.М.Петрушевского в стенах Московского университета предохранила его от крайностей увлечений социологизмом2. Его «Новейшая история Западной Европы» была, к счастью, далека от того абстрактно-анонимного, почти алгебраического изображения исторического процесса, которое в 20-х годах стало известно в наших вузах под загадочно звучащим названием ИРОФ, что расшифровывалось как история развития общественных формаций.
Книга Н.М.Лукина - это не бесплотный и неопределенный ИРОФ! Это был добротный, настоящий исторический курс, насыщенный фактами, событиями, датами, именами исторических деятелей, богатый своим конкретным содержанием, строгий в своей исторической точности. Но великая притягательная сила этой книги для советских читателей и ее общественное значение для последующего развития советской историографии заключались в том, что здесь впервые в исторической литературе весь сложный, богатый событиями исторический процесс переломной эпохи Западной Европы предстал во всем многообразии.
То, что сделал М.Н.Покровский для русской истории, выполнил Н.М.Лукин для истории Запада. Он был зачинателем советской историографии стран Запада. Его «Новейшая история» была тогда единственной советской работой по этой тематике. Потом пришли другие; было написано много иных исторических книг - «хороших я разных»; многие авторы ушли далеко вперед по сравнению с первым советским историческим курсом западноевропейских стран - иначе и быть не может: жизнь идет вперед. И все-таки все последующие поколения советских историков, осознавали они это или нет, прямо, а чаще всего опосредствованно отправлялись от первой советской исторической концепции развития Западной Европы в новое время, созданной почти полвека тому назад Н.М.Лукиным-Антоновым.
II
Николай Михайлович Лукин не случайно оказался одним из зачинателей советской исторической школы. Он был подготовлен к этому всей своей предшествующей биографией.
Н.М.Лукин родился 8 июля 1885 г. (ст. ст.) в подмосковном селе Кусково (том самом, что ныне прославилось своим музеем- усадьбой) в семье учителя начальной школы. Он учился во 2-й московской гимназии, учился блистательно и окончил ее в 1903 г. с золотой медалью. В том же году он был зачислен студентом историко-филологического факультета Московского университета.
В университете Лукин учился с таким же успехом, что и в гимназии. Его дипломная работа «Падение Жиронды» получила премию историко-филологического факультета. В 1909 г. он закончил университетский курс и по предложению профессоров Р.Ю.Виппера и Д.М.Петрушевского, самых крупных в то время историков-западников в университете, был оставлен при кафедре всеобщей истории. В 1913 г. он столь же успешно сдал магистерские экзамены, и в весеннем семестре 1915 г. 30-летний приват-доцент Н.М.Лукин начал чтение своего первого лекционного курса в Московском университете.
На первый взгляд, внешне, это была блестящая академическая карьера - гладкая, ровная, отмечаемая лишь высшими оценками, поощрительными наградами и неторопливым, но верным восхождением по ступеням университетской ученой иерархии. Вряд ли кто из его ровесников - гимназических и университетских товарищей - мог оспаривать лавры сына скромного учителя сельской начальной школы, далеко опередившего своих сверстников.
И лишь совсем немногие знали, что за этой ровной, безупречной, строгой научной карьерой скрывается нечто иное. Этого невозмутимого, всегда подтянутого, безукоризненного приват-доцента Лукина порою в вечерние поздние часы можно было встретить в совсем ином обличии где-нибудь за Рогожской заставой или в чайной неподалеку от завода Гужона. И это был уже не давно знакомый по утренним часам профессорам и студентам университета молодой доцент исследователь падения Жиронды, а член подпольной большевистской организации, хорошо известный рабочим Замоскворечья и Рогожско-Симоновского районов Николай Антонов.
С 1904 г., почти с первых лет создания большевистской партии как самостоятельной организации, Н.М.Лукин был в ее рядах. 19-летним студентом он вступил в большевистскую партию и в ее рядах прошел долгий путь борьбы и сражений. Н.М.Лукин участвовал как большевик в первой русской революции 1905-1907 годов. В ноябре 1907 г. он был арестован за участие в нелегальном собрании и в течение нескольких месяцев был под арестом; вскоре после освобождения он был вновь арестован и выслан из Москвы; его занятия в университете на некоторое время были прерваны. Вновь вернувшись в Москву, он с 1911 г. возобновил подпольную партийную работу среди рабочих.
С первых же дней революции, свергнувшей самодержавие, Н.М.Лукин - член редколлегии большевистской московской газеты «Социал-демократ». Теперь уже нет необходимости скрывать от властей, от гласного общественного мнения свою принадлежность к партии большевиков. Партия вышла из подполья, и Н.Антонов, до сих пор известный под этим именем лишь нелегальным большевистским комитетам Замоскворечья и Рогожско-Симоновского районов, теперь подписывает им статьи боевого, политического содержания, появляющиеся на страницах газеты на протяжении всего периода от февраля до октября 1917 г. и далее до марта 1918 г., когда он стал писать в «Правде», переведенной из Питера в Москву и выходившей как орган ЦК и МК.
В «Социал-демократе» за 1917 год напечатано не менее 50 статей Н.М.Лукина-Антонова. То были статьи но всем острым вопросам дня - вопросам войны и мира, отношения к Временному правительству, задачам пролетариата в революции, проблемам стратегии и тактики пролетарской революции. Со времени появления знаменитых Апрельских тезисов Ленина Лукин их безоговорочно и горячо поддерживал. Пером и словом он сражался за ленинскую линию в революции, за углубление и развитие революции, за превращение ее из буржуазно-демократической в социалистическую.
Его годами накопленные громадные знания в истории были целиком поставлены на службу революционному пролетариату. Когда осенью 1917 г. Керенский пытается преодолеть углубляющийся политический кризис искусственными правительственными комбинациями, в частности созданием Директории, Н.М.Лукин-Антонов рассеивает иллюзии, могущие возникнуть кой у кого в связи с созданием этого нового для России политического института. Он напоминает о том, чем была Директория в годы, последовавшие за Термидором, - неустойчивая, колеблющаяся власть своекорыстной, враждебной народу буржуазии, оказавшаяся лишь переходным этапом к диктатуре Наполеона Бонапарта3.
Но, напоминая об уроках прошлого, он одновременно выступает против всяческих вульгаризаторских аналогий между Великой французской революцией XVIII в., буржуазной по своему содержанию, и прокладывающей себе дорогу Великой социалистической пролетарской революцией. К этим аналогиям охотно прибегают меньшевики. Н.М.Лукин-Антонов, историк-большевик, опровергает и разоблачает антиисторичность этих аналогий4.
Н.М.Лукин - деятельный участник Октября в Москве. После переезда Совнаркома и Центральных государственных и партийных организаций в Москву в 1918 г. масштаб партийной работы Н.М.Лукина еще более возрастает. Он, как уже сказано, становится постоянным сотрудником центрального органа партии газеты «Правда»5. Он выполняет одновременно большую пропагандистскую работу: о ее размахе можно судить по тому, что, помимо десятков статей в газетах, он пишет ряд брошюр, рассчитанных на самые широкие круги читателей. В 1917-1918 гг. выходит семь его брошюр: «Милитаризм», с выразительным подзаголовком: «Красный подарок солдату»6, «Германская социал- демократия и война»7, «Церковь и государство»8, «Как пало царское самодержавие»9 и др.
В этих брошюрах, написанных простым, доступным любому читателю языком, автор излагал взгляды партии по острым вопросам «текущего момента», как было принято в те годы говорить. В ту пору решающих боев за укрепление и за самое сохранение республики Советов, когда борьба велась «винтовкой и листовкой», эти популярные брошюры, обращенные к народу, были особенно нужным и важным партийным делом.
Мы обязаны, разумеется, упомянуть здесь и о том, что в 1918 г. Н.М.Лукин вместе с рядом деятелей московской партийной организации разделял взгляды «левых коммунистов». Терпеливое и настойчивое разъяснение В. И. Лениным ошибочности их позиции помогло ему стать на верный путь. Надо отметить и то, что в дальнейшем Н.М.Лукпн защищал линию партии, ни в чем не допуская уклонений от нее.
Н.М.Лукин был ученым, ученым-историком, и повседневные неотложные задачи революционной борьбы не могли отвлечь его полностью от собственно научной работы, от продолжения исследований, начатых много лет тому назад.
Его дипломная работа в университете была посвящена одному из переломных периодов в истории Великой французской революции. Участник трех революций, обогащенный их опытом, Н.М.Лукин теперь может понять и глубже, и иначе, чем раньше, исторический опыт Великой буржуазной революции XVIII в.
Из многих проблем французской революции Н.М.Лукин останавливается на одной группе проблем - вопросах якобинской диктатуры.
До революции он лишь подходил к этой проблематике, исследуя исторические условия падения Жиронды. После Октября он переходит собственно к исследованию якобинской диктатуры, и разные аспекты этой большой темы становятся предметом его научных интересов, его исследований на протяжении всех последующих лет.
Это преимущественное внимание к вопросам истории якобинской революционно-демократической диктатуры было не случайно.
Здесь сказывалась, прежде всего, верность Н.М.Лукина большевистским традициям. В историческом споре между Жирондой и Горой, споре, растянувшемся на многие десятилетия, большевики были всегда на стороне Горы. Известно, как высоко ценил В.И.Ленин (не забывая, конечно, исторической ограниченности, обусловленной эпохой) революционную решимость, умение дерзать, смелость якобинцев. «Историки пролетариата видят в якобинстве один из высших подъемов угнетенного класса в борьбе за освобождение», - писал в 1917 г. Владимир Ильич Ленин10, 11.
Н.М.Лукин строго следовал этим взглядам В.И.Ленина. В своей первой работе о французской революции «Максимилиан Робеспьер» он подходил к историческому образу Робеспьера именно как историк пролетариата. Его книга о Робеспьере, вышедшая первым изданием в самый разгар гражданской войны, в 1919 г., имела на титульном листе надпись: «Кому пролетариат ставит памятники». И это не было только словесной формулой. В принятом Совнаркомом в 1918 г. постановлении о сооружении памятников выдающимся революционным деятелям прошлого Робеспьер был одним из первых. Тогда же, летом 1918 г., в Москве, в Александровском саду, был торжественно открыт памятник «Неподкупному»11. Н.М.Лукин, избирая первой темой своей научной работы после Октябрьской революции образ «великого якобинца», видел в нем далекого, но славного предшественника революционных битв современности.
Заключительные строки книги о Робеспьере овеяны жарким дыханием ожесточенных боев 1919 г.: «Мировой пролетариат, которому предстоит сейчас последняя схватка со старым буржуазным миром, отдает должное памяти великих буржуазных революционеров, своей борьбой расчищавших дорогу рабочему классу»12.
Обращение Н.М.Лукина к проблематике якобинской диктатуры было примечательно еще и в ином отношении.
В ту пору, в 1918 г., когда историк-большевик начал свою работу по истории якобинской диктатуры, эта тема оставалась еще наименее изученной из всех проблем революции. Матьез, правда, уже опубликовал ряд ценных этюдов, связанных с вопросами истории якобинизма, но все значительное, что прославило его имя, было еще впереди; оно увидит свет лишь в 20-е годы. Олар и его школа ограничивали свои научные интересы преимущественно политической историей, и их республиканские симпатии не шли дальше Дантона; они не скрывали своей предубежденности к истинным вождям якобинского правительства. Со времени Жореса изучение социально-экономической истории якобинской диктатуры почти не подвинулось вперед. Н.М.Лукин брался за исследование наименее изученной главы истории революции XVIII в.
И в этом сказалась одна из характерных черт его как ученого. Он охотнее всего брался за самые трудные, новые, неизученные области науки. В своем научном творчестве он всегда был ученым, смело шедшим по малоисследованным или даже непроторенным путям.
Так, в своих дальнейших изысканиях по истории якобинской диктатуры он обратился к той ее стороне, которая, безусловно, была наиболее трудной по самому своему предмету - классовой борьбе во французской деревне в период якобинской диктатуры.
Достаточно сказать, что по этой теме Н.М.Лукин почти не имел предшественников; здесь не был даже очерчен круг вопросов и круг источников, подлежащих изучению; все приходилось начинать сначала.
Н.М.Лукин смог встать на путь исследования этой сложной темы лишь после того, как он получил возможность работать во французских архивах. Впервые это стало осуществимо в 1928 г. Опубликованные им в результате его интенсивной работы два очень ценных оригинальных этюда о политике якобинского правительства в деревне и классовой борьбе в связи с проведением второго и третьего максимума13 до сих пор остаются лучшими исследованиями по этим специальным вопросам14.
Но это же чувство партийного долга, определяющее направление его научного творчества, и его стремление идти непроторенными, новыми путями побудили Н.М.Лукина параллельно с занятиями по истории якобинской диктатуры взяться также за иную, не менее важную тему.
В.И.Ленин, выступая 24 января 1918 г. на III Всероссийском съезде Советов с отчетным докладом Совнаркома за первые два с половиной месяца его работы, начал доклад с напоминания о Парижской Коммуне. «Эту власть рабочих мы должны вспомнить, прежде всего, бросая взгляд назад и сравнивая ее с Советской властью»15.
Мог ли советский историк-большевик остаться равнодушным к этой теме? Нужно припомнить: Маркс и Ленин гениально раскрыли историческое значение Парижской Коммуны 1871 г., первого опыта диктатуры пролетариата. Но истории, полной, систематической, день за днем прослеживающей историю Парижской Коммуны, в то время - в 1918 г. - еще не было создано историками пролетариата. Работы Лиссагарэ, Лаврова, многие мемуары содержали немало ценного, но создание марксистской истории Коммуны, в которой Ленин видел «зачаток Советской власти»16, становилось повелительным требованием дня.
В 1922 г. в Москве вышло первое издание «Парижской Коммуны» Н.М.Лукина.
В настоящем сборнике, посвященном памяти Николая Михайловича, помещена специальная статья о Лукине как историке Коммуны. Это освобождает меня от необходимости останавливаться на этом вопросе. Но на одну сторону, так характерную для облика Николая Михайловича как ученого, нельзя не обратить внимания. Первая книга Н.М.Лукина о Коммуне увидел свет в 1922 г. Эта дата не случайна. Н.М.Лукин начал работу над Коммуной еще в 1919-1920 гг. В 1921 г. строители первой Республики Советов, рабочие всего мира, Коминтерн торжественно, с огромным революционным подъемом, отмечали 50-летие незабываемого дня 18 марта 1871 г. Революционный пролетариат, полный решимости утвердить рабочую власть на земле, испытывал не только благодарность к своим ближайшим предшественникам: надо было все узнать, все учесть - и достижения, и ошибки первого в истории правительства рабочего класса.
Это был один из тех нечасто так явственно видимых случаев, когда знание истории прошлого становилось насущной практической необходимостью.
Н.М.Лукин выполнял свой долг историка-большевика, откликаясь на это повелительное требование своего класса, своей эпохи.
После выхода первой книги о Парижской Коммуне Н.М.Лукин всю жизнь продолжал работать над этой темой. Ему было в высшей степени присуще критическое отношение к своему труду. Ни одно из последующих изданий его книги о Коммуне не было простым повторением предыдущего. Напротив, каждое новое издание было в сущности почти новым трудом - так много изменений, поправок, дополнений и в конкретный, фактический материал и в общую концепцию вносил автор.
Н.М.Лукин стал первым советским историком Парижской Коммуны 1871 г. Позднее в исследования этой темы, всегда привлекавшей внимание советских историков, было внесено немало нового, но за Николаем Михайловичем Лукиным осталась непреходящая заслуга - он был основателем советской школы в изучении Коммуны, школы, внесшей наибольший вклад в создание научной истории первого опыта диктатуры пролетариата.
Но задачи революционной борьбы, которой со студенческих лет посвятил свою жизнь Н.М.Лукин, требовали дальнейшего расширения тематики научного творчества, внимания к совсем иному комплексу проблем.
С начала 20-х годов, а особенно к 1923 г. стало вполне очевидным, что основным полем революционных боев будет Германия. Осенью 1923 г. в дни стремительного нарастания революционного кризиса всем казалось, что пролетарская революция уже стучится в двери Германии. Были дни в октябре 1923 г., когда победа пролетариата в Германии представлялась не только вероятной, но и очень близкой.
И историк французского революционного движения, автор книги о Робеспьере и Парижской Коммуне круто меняет фронт своих научных исследований. Он оставляет привычные, уже разработанные научные темы, в которых ценою долгих лет труда наконец что-то достигнуто, сказано свое слово и остается лишь совершенствовать созданное, и обращается к совсем иному кругу источников и материалов - к Германии конца XIX - начала XX в.
И вот в 1925 г. появляется еще одна большая книга того же автора, посвященная истории Германии17.
Эта книга по своему составу, по своему содержанию неоднородна. Часть ее составляют исследования в собственном смысле слова - таковы главы по истории германской социал-демократии, построенные на изучении первоисточников, частично главы по истории политической борьбы в стране. Другие главы представляют собой марксистскую интерпретацию сводных материалов и литературы о Германии; это относится к характеристике экономического развития Германии, отчасти к истории ее внешней политики.
Повторяю: эта книга была рождена революционной необходимостью - в тот момент, когда она создавалась и появилась, она отвечала требованиям времени. Ныне в своей существенной части она сохранила научное значение и выдержала проверку временем, в какой-то части - устарела18.
Но для научной биографии самого автора эта книга имела немалое значение. Она положила начало еще одному направлению его исследований - работам по истории Германии нового времени, а позже по истории эпохи империализма в целом.
III
За пять-шесть лет начиная с 1919 г. Н.М.Лукиным было издано пять больших книг. О четырех из них речь у нас шла: это - общая история Западной Европы в новое и новейшее время, книги о Робеспьере, о Парижской Коммуне, о Германии эпохи империализма.
Пятая книга - «Из истории революционных армий» - представляла собой литературную обработку очень интересных лекций, читанных автором19. Она не отражала какого-либо особого направления научных изысканий ученого, но былд весьма для него показательна, ибо раскрывала еще одну сферу деятельности Н.М.Лукина. Параллельно с напряженным научным трудом он вел большую педагогическую работу. Он читал лекции и руководил семинарами в Московском университете, в Академии генерального штаба, в Институте красной профессуры и РАНИОНе (Российская ассоциация научно-исследовательскйх институтов общественных наук), был членом бюро президиума Коммунистической академии, членом редколлегии журнала «Историк-марксист», редактором ряда изданий и т.п.
Нельзя не поражаться масштабами и рдзмахом работы, выполненной ученым.
Пять ценных новаторских в условиях того времени книг, созданных за предельно короткий срок при огромной научно-педагогической, организационной и организаторской работе автора!
Как мог быть достигнут такой поразительный результат?
Конечно, здесь сказывалось прежде всего могучее творческое воздействие Великой Октябрьской революции, раскрывшей талант и силы ученого, вдохнувшей в него огромную энергию; сам участник революции, он жил ее высоким напряжением и сохранял в работе тот же накал. Но здесь проявлялась также и общая высокая культура, громадный накопленный годами запас знаний, и столь же высокая культура труда, и изумительная работоспособность, и, наконец, одаренность автора.
Эрот необычайно высокий темп научного творчества, взятый Н.М.Лукиным в первые годы его работы как советского ученого, он сохранил и в последующее время.
Автору этих строк доводилось встречаться с Н.М.Лукиным на протяжении ряда лет - в конце 20-х и в 30-е годы, и в 1928-1929 гг. работать в его семинаре. Помнится, впечатление какого-то высокого синтеза громадных знаний и точнейшей организованности было, пожалуй, преобладающим при общении с Николаем Михайловичем.
Этот упомянутый только что семинар Н.М.Лукина стоит того, чтобы о нем коротко рассказать. То был объединенный се- мицар Института красной профессуры и РАНИОНа, объявленный осенью 1928 г. Семинар был небольшим: в него входили С.С.Бантке, В.М.Далин, А.В.Ефимов, Э.А.Желубовская, С.В.Захаров, А.3.Манфред, Т.В.Милицына, Е.С.Николаев - всего восемь участников.
Когда впервые в один из осенних дней 1928 г. мы все собрались в небольшой комцате в здании ИКП на Остоженке (ныне там помещается Институт международных отношений), нам не было еще ясно, чем собственно будет здниматься семинар.
Ровно в 10 часов утра, минута в минуту, появился Николай Михайлович. Собранный, подтянутый, как всегда тщательно одетый, спокойно, неторопливо, словно он располагал каким-то неисчерпаемым резервом времени (а у него уже был расписан весь день по часам до позднего вечера), своим ровным, твердым голосом, не спеша, он стал разъяснять задачи семинара.
С тех пор прошло много лет, и я не помню уже отдельных слов, выражении, но эта первая речь его на семинаре мне запомнилась очень отчетливо. Смысл ее - она была недолгой - был нам не очень сначала ясен; он говорил, что, конечно, проще и легче было бы заниматься историей германской социал-демократии: и источников больше, и тема давно стоит в центре внимания мировой исторической науки, да, впрочем, не только одной науки; эта тема имеет крупнейшее политическое значение. Могло казаться, что он хочет нам доказать все преимущества изучения истории германской социал-демократии. Но когда все доводы в пользу этой темы были исчерпаны, когда он, видимо, должен был полностью убедить своих слушателей в жизненной необходимости изучения этой темы, и только ее одной, он неожиданно остановился.
Сняв свое пенсне (отчего его высокий выпуклый лоб сразу показался еще больше) и играя стеклышками, он бесстрастным, равнодушным голосом, как если бы речь шла о совершенно второстепенных вещах, после некоторой паузы сказал:
- А я хотел предложить совсем другую тему: не германский, а французский социализм - французское социалистическое движение конца XIX - начала XX в.
И после этого неожиданного поворота мысли он стал все так же обстоятельно и неторопливо разъяснять, с какими трудностями сопряжено изучение этой темы и почему он все-таки на ней настаивает. История социалистического движения во Франции с марксистских позиций совершенно не изучена; здесь нет работ, которые можно было бы сравнить с четырехтомником Меринга; серию под редакцией Зеваэса, работу Жоржа Вейля сопоставлять с Мерингом нельзя. В сущности у нас не будет предшественников, работа историка должна будет начинаться с установления фактов, за этим последует все остальное...
И снова сняв пенсне и оглядев нас своим твердым и внимательным взглядом, Николай Михайлович коротко заключил:
- Мне кажется, это будет интересная работа...
В этом был весь Николай Михайлович. Он всегда стремился идти по наименее исследоцанному пути, не страшась связанных с этим трудностей, если только сама тема ему представлялась нужной и важной. Он был в науке новатором в лучшем понимании этого слова.
С годами объем его работы и масштаб его деятельности все более расширялся. Он начинал как один из основателей или родоначальников советской исторической школы: его первые книги были первыми советскими работами по всеобщей истории. Позже, когда подросли и вступили в строй подготовленные при его участии молодые кадры историков-западников, его роль стала несколько иной - он стал признанным руководителем, главой советских историков-западников.
окончание, примечания автора и фотографии (редчайшие!) - в комментариях
#нашиисторики #боизаисторию #ВеликаяФранцузскаяРеволюция